— Ну, это потому, — неуверенно произнес он, — что тут замешаны дела… скажем, сердечные; если хотите, это просто выражение глубокой признательности.
— Значит, судно называется «Майнцский Псалтырь». Что же, весьма оригинально, хотя и несколько странно, по правде говоря.
Алкоголь сделал его язык несколько более развязанным.
— Дело совсем в другом, — сказал он. — В прошлом году скончался мой дядюшка, оставивший мне в наследство сундук, набитый старыми книгами…
— Тьфу!
— Подождите! Перебирая их без особого энтузиазма, я обратил внимание на один том — это была инкунабула!
— Что-что?
— Так называют, — с видом некоторого превосходства заявил учитель, — книги, относящиеся к первым годам книгопечатания; и каково же было мое изумление, когда я, как мне показалось, узнал почти геральдический знак Фуста и Шеффера!
Я не сомневаюсь, что эти имена ничего не говорят вам; это ближайшие помощники самого Гутенберга, изобретателя книгопечатания. Книга же оказалась редчайшим, великолепно сохранившимся экземпляром легендарного «Майнцского Псалтыря», напечатанного в конце XV века.
Я изобразил вежливое внимание и даже, не знаю, правда, насколько мне это удалось, фальшивое понимание.
— Вас, Баллистер, наверное, больше впечатлит, — продолжал он, — если я скажу, что эта книга стоит целое состояние.
— Вот как! — бросил я, внезапно заинтересовавшись.
— Да, книга стоит солидную пачку фунтов стерлингов, достаточную для того, чтобы приобрести бывшего «Веселого попугая» и платить жалованье экипажу из шести человек во время путешествия, которое я собираюсь предпринять. Теперь вы понимаете, почему я хочу дать нашему маленькому кораблику это имя, имеющее так мало отношения к морю?
Я сообщил ему, что прекрасно понял его мотивы, отметив попутно величие его души.
— И все же, — сказал я, — было бы более логичным дать кораблю имя вашего дорогого дядюшки, осчастливившего вас наследством.
Учитель рассмеялся неприятным смехом, и я замолчал, сбитый с толку таким некрасивым поведением воспитанного человека.
— Вы должны выйти из Глазго, когда я скажу, — сухо произнес он, — а затем пройти через Северный Минх к мысу Рэт.
— Опасные места, — бросил я.
— Я выбрал вас, Баллистер, именно потому, что вы знаете эти места.
Сказать моряку, что он знает этот жуткий водный коридор, каковым является пролив Минх, значит, произнести для него высочайшую похвалу, какую только может представить человек, связанный с морем. Мое сердце дрогнуло от горделивой радости.
— Да, — кивнул я, — это так. Я как-то чуть не потерял свою шкуру между Шикеном и Тьюмпен Хэдом.
— К югу от Рэта, — продолжал он, — есть небольшая, хорошо защищенная бухта, которая знакома лишь немногим рыцарям удачи, называющим ее Биг-Той. Замечу, что этой бухты нет ни на одной карте.
Я бросил на него взгляд, одновременно изумленный и восхищенный.
— Вы знаете даже это? — воскликнул я. — Черт побери! Такая осведомленность обеспечила бы вам с гарантией уважение людей с таможни, и, может быть, удар ножом, нанесенный каким-нибудь темным типом с побережья.
Учитель беззаботно отмахнулся.
— Я поднимусь на борт именно в Биг-Тое.
— И оттуда?
Он показал точно на запад.
— Гм, — проворчал я. — Плохие места, настоящая пустыня, усеянная скалами. Вряд ли мы увидим много пароходных дымов на горизонте.
— Именно это я имею в виду, — ответил он.
Я подмигнул, решив, что все понял.
— Ваши дела меня не касаются, — заявил я. — По крайней мере, до тех пор, пока вы будете платить, как мы договоримся.
— Думаю, что вы ошибаетесь в том, что касается моих намерений. Баллистер, мои дела имеют характер… скажем, скорее научный; я отнюдь не хотел бы, чтобы мое открытие украл какой-нибудь завистник. Впрочем, это не имеет значения, я плачу, как и сказал, достаточно щедро.
Несколько минут мы молча расправлялись с содержимым наших стаканов.
Я чувствовал себя достаточно уязвленным; мое достоинство моряка было задето тем, что я был вынужден признать: в захудалом баре пресноводных шлепунов, каким был, несомненно, бар «Веселое сердце», подавали весьма сносные напитки.
Затем, когда мы принялись обсуждать состав экипажа, наш разговор принял какое-то странное направление.
— Я не моряк, — резко заявил он. — Поэтому не рассчитывайте на мою помощь при навигации. Но я буду определять наше положение — я ведь школьный учитель.
— Я отношусь с большим уважением к науке, — сказал я, — да и сам имею к ней некоторое отношение. Значит, вы школьный учитель? Прекрасно, прекрасно…
— Да, я преподаю в Йоркшире.
Я добродушно улыбнулся.
— Вы мне напомнили о Сквирзе, — сказал я. — Он был учителем в школе Грета-Бридж, в Йоркшире. Это из «Николаса Никльби».
Но вы ничуть не похожи на этого неприятного типа. Постойте, постойте… Дайте-ка мне подумать минутку…
Я долго и внимательно рассматривал его небольшую костистую голову с упрямым подбородком, с красивыми прямыми волосами, обезьяньими глазками разного цвета, его скромную аккуратную одежду.
— Догадался! — наконец, воскликнул я. — Хедстон из «Общего друга»!
— К черту, — рассерженно бросил он, — я пришел сюда совсем не для того, чтобы выслушивать неприятные высказывания в мой адрес. Оставьте при себе свои литературные воспоминания, господин Баллистер; мне нужен моряк, а не знаток штампов из романов. Что касается книг, то, как мне кажется, я неплохо разбираюсь в них без посторонней помощи.
— Простите, — возразил я, сильно задетый, потому что обычно моя начитанность безотказно обеспечивала мне общее уважение в той среде, в которой протекала моя жизнь. — Я не такой уж невежда, и вы — не единственный человек с образованием; у меня есть диплом капитана каботажного плавания.
— Великолепно! — бросил он с таким видом, словно издевался надо мной.
— Если бы не эта дурацкая история с пропажей тросов, в которой я был почти что ни при чем, я бы не находился сейчас здесь, обсуждая вопросы оплаты своей работы с хозяином грязной калоши в шестьдесят тонн!
Он смягчился.
— Я не хотел вас задеть, — вежливо сообщил он. — Капитан каботажного плавания — это очень ответственная должность.
— Еще бы! Математика, география, гидрография побережья, элементы небесной механики! Я не могу удержаться, чтобы не повторить применительно к моему случаю фразу Диккенса: «Все… в Баллистере!»
На этот раз он жизнерадостно рассмеялся.
— Я недостаточно высоко оценил вас, Баллистер. Хотите еще виски?
Признаюсь, виски — это мое слабое место. В свою очередь, я тоже улыбнулся. На столе появилась еще одна бутылка, и воспоминания о нашей ссоре рассеялись, словно табачный дым.
— Вернемся к составу команды, — сказал я. — Смотрите, у меня есть на примете Тюрнип. Очень забавное имя, согласен, но его носит отличный парень и прекрасный моряк. В его сравнительно недавнем прошлом есть… Гм, скажем, довольно темная история с налогами… Вы не считаете, что это может помешать?..
— Ни за что на свете.
— Что ж, отлично. Вы сможете нанять его за весьма умеренную плату, особенно, если погрузите на борт как можно больше рома. О! Самого дешевого рома! Он не обращает внимания на качество, лишь бы его любимая жидкость имелась в достаточном количестве. Еще у меня есть фламандец Стивенс. Он большой молчун, но способен разорвать причальную цепь с такой же легкостью, с которой вы можете перекусить мундштук голландской трубки.
— Тоже какая-нибудь темная история с налогами? Не так ли?
— Такого понятия в его стране нет, но не исключено, что с ним было нечто подобное.
— Ладно, сойдет. Как там его?
— Стивенс.
— Стивенс… Сколько он потребует?
— Немного. Он постарается компенсировать невысокое жалованье тем, что приналяжет на солонину и бисквиты. И еще, на обычный джин, если вы запасетесь им наряду с прочим провиантом.
— Хоть целую тонну, если будет нужно.
— Тогда он будет вашим рабом. Еще я могу предложить вам Уолкера, но бедняга жутко уродлив!
— Вы большой шутник, Баллистер!
— Это не шутка. Дело в том, что у него на физиономии недостает половины носа и части подбородка, а также нет одного уха, а поэтому любой, кто не имеет привычки регулярно посещать музей ужасов мадам Тюссо, вряд ли будет испытывать удовольствие от созерцания этой особы. Весьма существенно, что эту операцию над ним провели — дьявольски небрежно — куда-то немного торопившиеся итальянские матросы.
— Кто еще, мой дорогой друг?
— Еще два отличных парня: Желлевин и Фриар Тукк.
— Боже, Вальтер Скотт после Диккенса!
— Я не стал бы так говорить, но раз уж вы обратили внимание… Итак, Фриар Тукк. Я знаю его только под этим именем. Он немного разбирается в поварском деле — своего рода морской мэтр Жак.
— Очаровательно, — протянул школьный учитель. — Господин Баллистер, я могу только поздравить себя с такой удачей: мне здорово повезло, что я встретил такого интеллигентного и образованного человека, как вы.
— Так вот, Желлевин и Фриар Тукк никогда не расстаются; кто видит одного из них, тот видит и другого. Кто нанимает на работу одного, одновременно нанимает и другого: это два взаимно дополняющих друг друга существа.
Я наклонился к собеседнику, словно собираясь сообщить ему нечто конфиденциальное.
— Это довольно загадочные личности; говорят, что в жилах у Желлевина течет королевская кровь и что Фриар Тукк — его преданный слуга, делящий невзгоды со своим господином.
— Не сомневаюсь, что плата этим двоим будет хорошим добавлением к их тайне!
— Вот именно. Есть надежда, что лишенный законных прав принц в свое время не напрасно крутил баранку своего автомобиля; поэтому, он просто создан для того, чтобы заниматься обслуживанием вашего вспомогательного двигателя.
В этот момент произошла небольшая интермедия, имеющая весьма отдаленное отношение к событиям, излагаемым в настоящем повествовании, но которую я до сих пор вспоминаю с неприятным ощущением.