Обычный, нетренированный слух ничего не различит в многоголосом шуме моря, для него все сливается: шелест, треск, свист разных тонов, глухие и звонкие удары — будто настраиваются сотни музыкальных инструментов. У Мироненко же все шумы разложены по полочкам. Услышит в наушниках, будто бумага рвется, сразу определит: это волна ложится на песок близкого берега. А вот словно кто-то раздирает лист плотного картона — это волна бьется о борт корабля. На близком расстоянии Мироненко может услышать топот ног на палубе вражеского судна, звон упавшей на камбузе тарелки. Это не преувеличение. Несмотря на то что акустические приборы на нашей «старушке» не отличаются совершенством, точность определений Мироненко поразительная. И не удивительно, что наш гидроакустик — один из самых популярных и уважаемых людей на корабле.
Оторвавшись от назойливых сторожевиков, мы довольно быстро привели отсеки в порядок. Около семидесяти бомб выпало на нашу долю на этот раз, однако серьезных повреждений внутри лодки нет.
В полночь всплыли. Измученные люди с наслаждением вдохнули влажный морской воздух. Что и говорить, пожалуй, никто, кроме подводников, лучше не знает настоящую цену свежего воздуха!
Оставаться дольше в районе, где мы потопили вражеский транспорт, опасно: всюду шныряют противолодочные корабли. Берем курс на маяк Ристна. Там дополнительная наша позиция. Когда чуть рассвело, приказываю осмотреть форштевень и наружные крышки торпедных аппаратов. Хотелось проверить, не оставил ли последствий удар о грунт. Но появились самолеты противника, и пришлось срочно погрузиться.
Вечером 23 июля неподалеку от острова Хиума (Даго) я увидел в перископ группу боевых кораблей. Гольдберг тронул меня за плечо и попросил дать ему взглянуть на них. Опытным глазом он сразу же определил, что наиболее крупный силуэт весьма напоминает крейсер типа «Эмден», а в охранении — пять миноносцев. Заманчивая цель, тем более что корабли движутся нам навстречу. Какой командир откажется от такой многообещающей атаки!
Люди стоят по боевой тревоге. Сближаемся с целью. Ею, конечно, выбран крейсер. Расстояние до него уменьшается быстро, но еще быстрее сгущаются вечерние сумерки. В перископ видно все хуже. Только бы успеть! Чтобы лучше видеть корабли, опускаем перископ почти до самой воды — так их силуэты четче вырисовываются на фоне еще достаточно светлого неба.
Когда до крейсера остается кабельтовых тридцать пять, ложимся на боевой курс. Наступают самые ответственные минуты. Рулевые впились руками в штурвалы: вести корабль сейчас нужно как по струне. Увеличиваем ход до среднего. Громадный корабль теперь виден почти всем бортом на темно-красном горизонте. Почему долго нет доклада о готовности торпедных аппаратов? И тут в центральный пост вбегает командир отделения торпедистов Алексей Иванов, бледный, растерянный:
— Товарищ командир! Крышки носовых торпедных аппаратов не открываются!
Вот что наделала проклятая скала!
А в кормовых аппаратах торпеды уже израсходованы. Какая неудача! Гусев, Бойцов и другие моряки с ненавистью смотрят на подволоку, словно пытаясь сквозь сталь корпуса лодки и толщу воды разглядеть вражеские корабли, которые проходят мимо нас совершенно безнаказанно. Я уверен, что любой матрос бросился бы с ручной гранатой на крейсер, представься такая возможность.
Когда корабли исчезли из виду, мы всплыли в надводное положение. Работы оказалось много. Электрики и мотористы начали зарядку аккумуляторной батареи. Торпедисты во главе с Ивановым приступили к ремонту крышек торпедных аппаратов. Несколько часов бились они в носовой надстройке. И попусту: повреждения исправить можно было только в базе.
В ночь на 24 июля старшина группы радистов Алексеев, приняв очередную сводку Совинформбюро, передал командованию бригады мою радиограмму о потоплении второго транспорта и о полученных повреждениях. Вскоре поступил приказ идти в базу.
Возвращаемся домой с неплохим результатом: два потопленных транспорта общим водоизмещением в семнадцать тысяч тонн. И все-таки каждый из нас в душе недоволен. Если бы не проклятый удар о скалу, мы нанесли бы врагу куда больший урон.
27 июля вновь начали форсировать минные поля. Обратный путь будет сложным. Правда, лодка идет уже «проторенной» дорогой, но по бортам вновь скрежещут минрепы, и звук этот нисколько не приятнее оттого, что попадаются, может быть, уже «знакомые» нам минрепы...
31 июля тихой теплой ночью, преодолев долгий и утомительный путь через вражеские минные позиции, не раз уклонившись от встреч с фашистскими засадами, мы всплыли подзарядить батарею. До дому оставалось не так уж далеко.
Нас обнаружили катера противника. Взвилась сигнальная ракета. С ближайшего катера ударила пушка.
Немедленно уходим на глубину. С шумом вырывается воздух из цистерн, море уже лижет командирскую рубку. Захлопываю крышку люка.
Едва успели нырнуть на двадцатиметровую глубину, раздались сильные взрывы недалеко за кормой. Однако и на этот раз мы оторвались от преследования.
Несколько раз всплывали в ту ночь, но зарядить батарею так и не смогли. Это удалось сделать, только перейдя в другой район. Теперь мы могли продолжить свой путь в Нарвский залив, где намечена точка встречи с нашими катерами МО и тральщиками. Протраливая фарватер, они проведут нас через минное поле.
Для верности встречу наметили на две ночи — или на четвертое, или на пятое августа. Ведь всегда может случиться непредвиденное...
В ночь на 4 августа мы были в назначенной точке. Всплыли. Лодка совершенно сливалась с темной поверхностью моря, и обнаружить ее было трудно. А мы в серой мгле разглядели силуэты нескольких кораблей. Внезапно между ними завязалась артиллерийская перестрелка. Я приказал срочно погрузиться, и мы осторожно покинули этот район.
Днем подводная лодка лежала на грунте. Здесь, на дне залива, в водах, занятых врагом, состоялось собрание коммунистов корабля. На повестке дня вопрос: прием в партию. Разбирались заявления наших товарищей Калинина, Голованова, Иванова, Гримайло.
Мы принимали в партию людей, которые показали себя верными сынами своей Родины. Стойко и мужественно держались они в минуты смертельной опасности. И это послужило им лучшей рекомендацией. Каждый из них поклялся биться с врагом до последней капли крови. Мы, коммунисты корабля, не сомневались в том, что они выполнят свою клятву, и без колебания приняли их в свои ряды.
В ночь на 6 августа снова приблизились под водой к точке встречи. Накануне радист принял радиограмму: «Лодку будут встречать в условленном месте наши катера и тральщики».
Всплыли на поверхность. Я поднялся на мостик и стал вглядываться в темно-серую пелену, окутавшую все вокруг. Действительно, вдали смутно вырисовывались силуэты сторожевого корабля и катеров. Мы несколько раз передали сигнальным фонарем свои позывные. Но что это? Вместо ответа с катеров взвилось несколько ракет, а затем ударили пушки и пулеметы. Корабли направились прямо на лодку.
Спешно погружаемся. А кругом уже грохочут серии глубинных бомб. Лодку сильно ударило о грунт. Я еле устоял на ногах. Ильин приказывает продуть цистерну быстрого погружения. Лодка задрожала и медленно оторвалась от дна. Прибавив обороты электромоторов, берем курс в район больших глубин. От торпедистов поступил доклад:
— В первый отсек проникает вода!
Осмотр показал, что вода поступает через переборку дифферентной цистерны. Пробоину кое-как заделали.
Инженер-механик Ильин, отстранив трюмных, сам встал к станции погружения и всплытия. Манипулируя клапанами, он пытается удержать лодку на заданной глубине.
— Товарищ командир, — слышу голос акустика Мироненко, — над нами три катера!
Снова и снова раскаты взрывов. Трясется под ногами палуба. Акустик каждые две-три минуты сообщает о маневрах противника. Ни одного звука не пропускает он. Задыхаясь (отсеки давно не вентилировались), морщась от боли — в наушниках шумопеленгатора взрывы отзываются так, что могут полопаться барабанные перепонки, — Мироненко самоотверженно несет свою вахту.
Два с половиной часа непрерывной бомбежки.
Моряки в центральном посту тревожно поглядывают на меня. Знаю, стоит мне лишь немного замешкаться, потерять уверенность, — это сразу же передастся подчиненным. И я стараюсь как можно спокойнее и тверже отдавать команды. Бодро заверяю:
— Ничего, все равно обманем, уйдем!
Во время погружения у нас в уравнительную цистерну набралось воды больше чем нужно. Лодка стала чрезмерно тяжелой. Возникло новое опасение: ведь если отяжелевший корабль коснется илистого грунта, то поднявшаяся со дна муть выдаст его местонахождение. Откачать же воду из цистерны не можем: от сотрясения отказало пусковое устройство турбонасоса. За насос взялся старшина 2-й статьи Бойцов. Борис Бойцов — секретарь партийной организации корабля — всегда оказывается там, где всего труднее. Турбонасос в его умелых руках заработал. Приказываю трюмным включить установку, когда противник сбросит очередную серию глубинок. Под гул взрывов и шум винтов вражеских кораблей откачали лишнюю воду из цистерны. Теперь наша «щука» стала хорошо слушаться горизонтальных рулей.
Положение все же остается жутким. Корабли противника гоняют нас по мелководью и бомбят, бомбят. В центральном посту каждый из нас держится за какой-нибудь . предмет, чтобы не упасть при близких взрывах. Недалеко от меня стоит Григорий Алексеевич Гольдберг. Он совершенно спокоен и мирно беседует с матросом Титовым, расспрашивает его о невесте, которую тот оставил в Ленинграде. И тут нас так тряхнуло, что почти все оказались на палубе. А Гольдберг как ни в чем не бывало стоит в прежней позе и рукой показывает трюмному на привод кингстона цистерны быстрого погружения:
— Подожмите, подожмите скорее!
Слышен кашель. В воздухе едко пахнет сернистым газом. Он выделяется из аккумуляторной ямы, где выплеснувшийся из баков электролит смешался с соленой водой, которая проникла в трюм.