За эти два дня спасенная ими женщина поправилась настолько, что вышла на палубу посидеть и погреться на солнышке. Как это ни странно, но она пострадала меньше всех. Может быть, это произошло оттого, что ее собратья по несчастью отдавали ей большую часть своего малого запаса воды, а, может быть, это объяснялось тем, что она все время сосредоточивала свои мысли на заботах о ребенке.
Теперь она, с ребенком на руках, сидела на палубе и рассказывала Бийну и Робертсону о том, что пережила. Затаив дыханье, слушали они ее историю.
Начала она с рассказа о том, кто она.
Она — жена инженера, приглашенного португальским правительством на работы в Лоренцо Маркез. Сама она жила перед тем в Лондоне и оттуда отправилась к мужу.
У одного из товарищей ее мужа был собственный грузовой пароход, и она решила ехать на нем. Она мало помнит свое путешествие через Средиземное море, ничего не осталось у нее в памяти и относительно Красного моря и о дальнейшем их плавании, вплоть до Индийского Океана. Погода все время была хорошая… Но вот не так давно на борту у них вдруг что-то загорелось.
— Как? У вас был пожар? — воскликнул Бийн. — А я думал, что ваш корабль наскочил на скалу!
— Нет он был уничтожен пожаром. Только что отошел от него бот, как его взорвало, и все другие боты погибли вместе с ним.
— То есть как же это? Значит, это не вы прикрепили к бакану записку, извещая о том, что с вами случилось?
Она решительно ничего не знала о бакане.
— Что же вы хотите сказать этим? Ведь слышали же вы, например, разговоры об острове, о так называемом Рыбьем острове?
Да нет же, она и об острове ничего не слышала! Они с того самого дня, как был пожар, ни разу и земли-то не видели… Их все носило и носило по морю… Воды с собой у них было так мало, и так скоро она вся вышла… До самого последнего момента их все качало на волнах…
— А какое название носил ваш корабль? — спросил Робертсон.
Корабль назывался «Феникс», а капитаном на нем был шотландец Барнс… А вот не могут ли они сказать, как ей добраться до Лоренцо Маркеза?
— Да вот в Занзибаре мы надумаем, как это устроить, — успокоил ее Бийн. — Если там не будет подходящего судна, то мы возьмем вас с собой и дальше, до какого-нибудь английского порта…. Не тревожьтесь, мадам, к вашему супругу вы приедете, — правда с некоторой задержкой. Но из Занзибара мы во всяком случае сможем послать ему каблограмму[22]).
Они оставили женщину няньчиться с ее ребенком, а сами отошли на корму.
— Никак не могу понять, — заговорил Бийн, кладя руку на перила, у которых они остановились. — Не могу понять— и все тут! Ведь я был в полной уверенности, что мы спасли людей с «Порпойза». Что все это означает?
— Совершенно непонятно, — отозвался Робертсон. — Одно лишь можно сказать: свое дело мы сделали. Но уж теперь возвращаться и итти искать этот самый «Порпойз» — решительно никакого смысла нет. На карте ничего не обозначено, кроме острова Фрэнсиса, в том направлении, которое указывается в записке. Тут понадобится целый месяц двум кораблям гоняться за ними взад да вперед, и то едва ли будут какие-нибудь шансы набрести на них…
— Да, — сказал капитан Бийн, — как бы то ни было, а это — «Феникс». Но ведь как я был убежден, что мы спасли именно тех людей!.. И оказывается — совсем не их…
Он повернулся, пошел куда-то в сторону и с того момента уже ни разу не заговаривал об этом происшествии.
По счастью, в Занзибаре они застали пароход, который смог захватить их пассажирку, чтобы доставить ее в Лоренцо Маркез. Вернувшись в Лондон, Бийн рассказал в торговой конторе историю о «Порпойзе» и передал туда в копии ту бумагу с записью, что была снята с бакана. Подлинник ему разрешили оставить у себя.
Вскоре капитану пришлось опять уехать в плаванье, и инцидент этот отнесли в разряд ничем необъяснимых явлений. Но сам Бийн никак не мог выкинуть его из головы. Самое слово «Порпойз» заставляло его вздрагивать. Пароходные списки содержали в себе упоминания о нескольких судах с таким наименованием, и два из них были американские, но ни о каких несчастиях с ними не было и речи…
Как-то раз встречаю я Бийна. У меня были дела в доках, а Бийн в это время командовал только что отстроенным кораблем «Уэрдэль» и готовился к отплытию на следующий день в Индию. Бийн пригласил меня к себе в каюту, и за стаканом виски, дымя сигарами, мы разговорились.
— Ну, а цела эта бумага с бакана? — спросил я.
— Лежит вот здесь, в шкафу, — отвечал Бийн.
Он поднялся с места, открыл шкаф и вынул оттуда сложенный лист бумаги.
Документ этот очень заинтересовал меня. Я прочитал написанные на листе слова, а потом, с разрешения капитана, вынес бумагу на палубу и стал всячески пробовать расшифровать карандашную приписку внизу.
Был великолепный летний день, но даже и при ярком свете солнца никак нельзя было разобрать стершиеся буквы.
Однако это оказалось все-таки не совсем невозможно. Мне как-то совершенно неожиданно пришло в голову объяснение загадки.
— Пойдемте-ка опять в каюту, — предложил я капитану. — Сейчас я вам раскрою смысл всей этой истории.
Мы снова прошли к нему, сели у стола, и после небольшой паузы я начал:
— На каком-то пароходе, быть может, и плывшем действительно с южной стороны от острова Мохилла, среди пассажиров, находились какие-то до неприличия веселые бездельники, бросившие в море тот маленький бакан. Может быть, эти самые пассажиры и видели останки корабля, которые вы нашли на острове Фрэнсис. Я также уверен, что это именно они и записку писали, и к бакану ее прикрепляли, и в море его бросали, и все это — шутки ради. И конечно, и «Порпойз» и «Рыбий остров» — плоды их досужего остроумия.
— Однако я ничего этого не вижу, — сказал Бийн. — Ни из чего это не вытекает.
— Подождите один момент. Вы нашли этот бакан в начале апреля?
— А из чего это вы заключили? Ну да, в начале апреля, четвертого числа. Откуда вы это узнали?
— Подождите минутку. Вероятно, среди этих самых веселых пассажиров находилась женщина, ну и вот она, чтобы дать понять, в конце концов, что весь этот сигнал — только шутка, прибавила от себя два слова карандашом. Но эти слова по смыслу ничего общего не имеют с тем, как вы их поняли. Никакого яд…[23]) тут нет. Я слова эти расшифровал, и значат они вот что:
poisson d’avril.
— Ну? Что же это такое?
— А это французские слова, означающие: «апрельская рыбка», «первое апреля». Очевидно, этот бакан выкинули с корабля именно в день первого апреля.
Капитан Бийн был так озадачен, что даже не сразу понял. Но зато, когда он уразумел, наконец, в чем дело, он впал в настоящую ярость. Никогда в жизни я не видывал людей в таком состоянии…
Наконец он утихомирился и сказал:
— Если бы эти… дураки… не выкинули этот… «сигнал», чтобы позабавить кого-то… так ведь эти… те несчастные — так бы и погибли на своем боте… Ну что ж! Все, что я могу сказать, это — что и от дураков, иной раз, бывает польза. Я раньше никогда не мог понять, какой толк может быть от дураков. Я всегда говорил, что природа допустила величайшую ошибку, напекши в общей массе людей столько дураков. Теперь я беру свои слова обратно…
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПОЛЯРНОЙ СОВЫ
Природоведческий рассказ А. Буткевича
Рисунки худ. В. А. Ватагина
В октябре 1926 года Московский Зоопарк получил в дар от профессора В. С. Б-ча экземпляр совы-белянки, пойманной им во время полярной экскурсии на Новую Землю. Рассказ профессора о поимке совы и дальнейших ее приключениях, а также о некоторых подробностях плавания, представляется настолько интересным, что редакция «Следопыта» решила поделиться им с нашими читателями. В интересах научной выдержанности рассказа, в уста рассказчика вложены некоторые научные объяснения, почерпнутые автором из вполне компетентных источников.
Начало плавания. — Новая Земля. — Посещение Крестовой Губы. — Поимка совы. — Ее образ жизни. — Лемминги или пеструшки и их нравы.
Экспедиция, в которой я принял участие летом 1926 года, была организована Пловучим Морским Научным Институтом в целях исследования природы Северного Ледовитого Океана. Мы отплыли из Архангельска 12 августа на прекрасно оборудованном собственном пароходе Института «Персее», имея на борту, кроме 20 человек команды, 14 научных работников. Здесь были представители всех областей естествознания: гидрологи, ботаники, зоологи, геологи, бактериологи и др.
Плывя по Баренцову морю параллельно западному берегу Новой Земли, мы миновали южную половину этого острова и, поднявшись выше разделяющего обе половины острова пролива Маточкин Шар, вошли в Крестовую губу северной половины острова.
Посетив здесь последнее на крайнем Севере самоедское становище, состоящее из 6 самоедских семей и 4 русских одиночек, мы продвинулись несколько дальше и, остановившись в устье Крестовой речки, решили сделать экскурсию на берег. В шлюпку нас спустилось, кроме гребцов, четверо: врач, зоолог, геологичка и я. Мы захватили с собой ружья, а я взял еще собаку, сибирскую лайку.
Наказав шлюпке вернуться за нами часа через четыре, мы рассеялись по острову. Геологичка направилась в горы, а я, побродив с товарищами по берегу, двинулся вверх по течению Крестовой речки.
Погода стояла прекрасная. Солнце, несмотря на низкое стояние, сильно пригревало. Воздух был насыщен бодрящей свежестью. В лицо веял тихий, ласковый ветерок. Вся природа кругом напоминала нашу раннюю весну, наш апрель. Вдали сияли на солнце покрытые снегом горы, а здесь внизу — всюду вода: журчали ручейки, неслись бурные минутные потоки. Растительность была жалкая, далеко уступающая растительности южной половины острова, где земля покрыта настоящей альпийской флорой — много злаков и цветов. Здесь же преобладали мхи и лишайники, и только кое-где среди ска