Тем не менее снова войти в камеру оказалось невероятно, мучительно тяжело, ему приходилось заново собираться с силами для каждого нового шага. В ледяном полумраке любое движение казалось вызовом. Тело доктора не поспевало за его желанием сделать все быстро, покончить с этим издевательством над собранием мертвецов.
Он вернул Уиллета на подмости и забрал с собой его соседа. Судя по ярлыку, висевшему на ботинке, звали того Эд Мозес. Доктор Уинтерс перевез его в контору и закрыл за собой большую дверь.
С Мозесом работа пошла быстрее. Доктор не собирался производить больше вскрытий. Он вспомнил Уоддлтона, наслаждаясь своим мнимым подчинением его ультиматуму. Эффект будет убийственным. Он представил себе шокированного коронера с пачкой патолого-анатомических заключений в руке и улыбнулся.
Возможно, Уоддлтон сумеет правдоподобно обосновать, что осмотр был неполным. Тем не менее нигде не было четко прописано, насколько дотошным должен быть патологоанатом. Многие профессионалы признали бы подход доктора Уинтерса достаточным, с учетом условий работы. Неизбежные судебные разбирательства с коалицией истцов будут изматывающими и затянутыми. Неважно, победит Уоддлтон или проиграет, его покупная верность интересам страховой компании станет более чем очевидна. Вдобавок сразу после своего увольнения доктор Уинтерс раскроет его тайную причину прессе.
На него подадут в суд за клевету, но у него точно так же не будет причин бояться этого, как нет причин бояться увольнения. Его жизнь закончится намного раньше, чем сбережения или судебное разбирательство.
Внешне Эд Мозес продемонстрировал такие же типичные признаки асфиксии, как Уиллет, без малейших следов осколочных ранений. Доктор написал заключение и вернул Мозеса в морг, двигаясь стремительно и аккуратно. Его тревога почти унялась. Это тошнотворное колебание воздуха – не померещилось ли оно ему? Быть может, это было какое-то новое эхо трудящейся внутри него смерти, психическое содрогание или реакция на рак, неслышно отыскивавший источник его жизни? Доктор вывез из морга мертвеца, лежавшего рядом с Мозесом.
Уолтер Лу Джексон был высоким – шесть футов и два дюйма от пяток до макушки – и наверняка весил больше двух сотен фунтов. Он пытался вырваться из своего гроба весом в миллион тонн с агональной силой, изодравшей его лицо и руки. Смерть исполосовала его, точно лев. Доктор принялся за работу.
Его руки вновь стали прежними – быстрыми, аккуратными, умело нащупывавшими характер трупа, как иные пальцы скользили бы по клавишам в поисках скрытых в них мелодий. И доктор наблюдал за ними с привычным удовольствием, одним из немногих, никогда не изменявших ему, но мысли его бродили в стороне от их ловкой деятельности. Так много ужасных смертей! Мир полнился ими, и конца этому не было. Сопротивляющиеся жизни насильственно изгонялись из своих уютных мясных обиталищ. Уолтер Лу Джексон умирал очень тяжело. Это Джо Аллен навлек на вас такую участь, мистер Джексон. Мы считаем, что это результат его попытки избежать правосудия.
Но какая неудачная попытка! Ее иррациональность – более чем озадачивающая – была жуткой в своей чудовищной бессмысленности. Вне всяких сомнений, Аллен был хитер.
Людоед с тонкими социальными инстинктами психопата. Свойский парень, способный заставить всех клиентов бара восторженно смеяться, пока он уводит от них жертву, аплодировать его уходу с добычей, которая радостно шагает во тьму рядом со своим убийцей, похлопывая его по плечу. Он определенно был умен, а к тому же – на это указывала сфера – обладал удивительными техническими познаниями. Но тогда что насчет безумия, на которое еще более явно намекал тот же самый предмет? Эта сфера была средоточием смертоносной тайны долгого кошмара Бейли.
Зачем Аллену понадобился взрыв? Судя по месту, в котором он произошел, это была ловушка для преследователей, сознательная детонация. Быть может, он намеревался создать небольшой завал, после чего планировал совершить какой-то немыслимый побег? Это уже было достаточной глупостью – вдвое большей, если, что казалось бесспорным, Аллен собрал бомбу сам, ведь тогда он должен был знать, что ее мощность во много раз превосходит ту, в которой он нуждался.
Но если сфера была не бомбой, если она предназначалась для другого, а взрывной потенциал был случайностью, тогда Аллен мог недооценить силу взрыва. Судя по всему, он каким-то образом мог издалека следить за перемещениями сферы, ведь он направился за ней, как только вышел из шахты, – не обратил никакого внимания на автобус, ожидавший его смену, чтобы отвезти ее обратно в город, и ринулся прямиком к патрульной машине, укрытой от взгляда за зданием конторы. А значит, сфера была чем-то более сложным, нежели обычная бомба, и, возможно, настоящей целью Аллена было именно ее уничтожение, а не взрыв, который стал его результатом.
В пользу этой трактовки говорило уже то, что он вообще рискнул пойти за ней. Должно быть, ощутив ее приближение к шахте, Аллен догадался, что ее обнаружили и изъяли из его комнаты в процессе расследования убийств. Но почему тогда он, зная, что ему уже светит высшая мера наказания, пошел на такой риск, чтобы украсть доказательство менее значимого преступления – хранения взрывного устройства?
Возможно, сфера являлась чем-то большим, чем-то напрямую связанным с убийствами, и была способна гарантировать обвинительный приговор, которого в другом случае Аллен мог избежать. Но даже в таком случае в его авантюре не было никакой логики. Если сфера, а вместе с ней и полицейские, которые, как, вероятно, заключил Аллен, ее захватили, уже находились в конторе, значит, он должен был ожидать, что они вот-вот начнут обыскивать территорию шахты. Тем временем ворота стояли открытыми, и побег в горы был вполне возможен для человека, способного обнаружить и убить двоих опытных и хорошо вооруженных охотников, устроивших на него засаду. Почему он практически обрек себя на поимку, лишь бы осложнить расследование, которое после его бегства и так стало бы безнадежным? Доктор Уинтерс наблюдал за тем, как его пальцы, точно стая охотничьих собак, окружающая нору, сходятся на маленьком отверстии под мечевидным отростком грудины Уолтера Лу Джексона, между восьмой парой ребер.
Его левая рука коснулась границ отверстия; любопытство пальцев было стремительным и нежным. Правая взяла зонд, и вместе они ввели его в ранку. В случае с трупами на такой стадии разложения зонды редко приносили пользу; раневой канал проще было бы исследовать с помощью вскрытия. Но доктором овладело необъяснимое чувство безотлагательности. Он медленно, изо всех сил стараясь не оставить в размягчившихся тканях собственных артефактных следов, вводил зонд. Тот без каких-либо препятствий уходил все глубже в тело и, изогнувшись, устремлялся сквозь диафрагму к сердцу. Собственное сердце доктора билось все быстрее. Он видел, как его руки вознамерились зафиксировать наблюдение, видел, как они остановились, видел, как они вернулись к обследованию тела, так и не коснувшись ручки с бумагой.
Внешний осмотр не обнаружил больше никаких аномалий. Доктор прилежно записал все прочие свои наблюдения, поражаясь собственному смятению. Закончив, он понял, чем оно вызвано. Причиной была не обнаруженная им рана, которая могла бы подкрепить позицию Уоддлтона. Ведь через несколько секунд после того, как доктор ее заметил, он понял, что проигнорирует все, что покажется ему возможным следом осколка. Принесенный Джо Алленом вред закончится здесь, на этой последней бойне, и не станет причиной бедности семей погибших. Доктор Уинтерс принял решение: в случае с Джексоном и остальными семью трупами в официальном заключении будет написано, что внешнее обследование не выявило никакой необходимости во вскрытии.
Нет, у тревоги, владевшей доктором, когда он заканчивал внешний осмотр Джексона – когда писал заключение и ставил под ним подпись, – была иная причина. Проблема крылась в том, что он не верил, будто рана на груди Джексона – это след осколка. Он не верил в это и не понимал почему. А еще не понимал, почему снова боится. Доктор запечатал заключение. С осмотром Джексона было официально покончено. После чего Уинтерс взял секционный нож и вернулся к телу.
Сперва сделать длинный зазубренный разрез, расстегивающий смертную оболочку. Затем – отогнуть два больших квадратных лоскута кожи, оттянуть их к подмышкам, оголяя грудную клетку: одна рука сжимает край лоскута, другая ныряет под него с ножом, рассекая стеклянистые ткани, соединяющие его с грудной клеткой, отделяя мышцы от скрывающихся под ними костей и хрящей. Потом – взломать обнажившийся сейф. Реберные кусачки – инструмент честный и прямолинейный, словно орудие садовника. Стальной клюв перекусывал хрящевые крепления, присоединяющие ребра к грудине. Перейдя к верхней ее части, доктор, орудуя ножом, как рычагом, подцепил ключицы и выдернул их из суставов. Когда же сейф лишился всех своих запоров и петель, он подсунул под его крышку нож и поднял ее.
Через несколько минут доктор выпрямился и отошел от тела. Он двигался почти как пьяный, на лице отчетливее проступили следы возраста. Охваченный омерзением, он сорвал с рук перчатки. Подошел к письменному столу, сел и налил себе еще бренди. На лице его проглядывал страх, но одновременно с этим губы и желваки сурово напряглись. Он заговорил, обращаясь к стакану:
– Что ж, так тому и быть, ваше превосходительство. Вы подкинули своему скромному служителю что-то новенькое. Проверяете мою силу духа?
Сердечная сумка Джексона, тонкая оболочка, окружавшая его сердце, должна была быть почти целиком скрыта между большими, насыщенными кровью буханками легких. Но оказалась полностью открытой взгляду доктора; легкие по бокам от нее превратились в морщинистые комки размером в треть от естественного. Не только они, но и левая половина сердца, и верхние медиастинальные вены – все то, чему полагалось переполниться кровью, – были полностью осушены.
Доктор проглотил бренди и снова достал фотографии. Он обнаружил, что Джексон умер, лежа на животе поверх тела другого шахтера, а между ними была зажата верхняя часть тела третьего. Ни на двух соседних трупах, ни на окружавшей их земле не было ни одного пятна крови, которой из Джексона вытекло, должно быть, около двух литров.