сны с условиями труда, правилами отбора на должность, конкуренцией, несправедливостью (он знает и умеет больше других). Опытные IT-специалисты, стартовавшие в 90-е, прекрасно себя чувствуют в профессии: работают на себя, много что умеют. Семейная жизнь для них – одна из компьютерных игр, где нужно пройти путь главного героя. Семейная сопричастность не их конек. Им ближе режим знаков и символов. Можно ли изменить их личность кардинально? Нельзя. У них есть деньги, работа, семья, но нет чего-то другого. Их сложно вытащить в мир чувственности и внимательности к себе и другим. В их случае более подходящим является формат групповой психологической терапии.
Военный алкоголизм
Мужчина идет по накатанному предками пути. Когда он был ребенком, семья переезжала из гарнизона в гарнизон, из города в город, из страны в страну. У него есть братья и сестры. Он выбирает профессию предков, потому что так делал его отец, его дед.
Военный может быть женат на женщине без собственного мнения или на властных сослуживицах. В обоих случаях есть риск измены.
У военных на работе есть конфликт между тем, что хочется, и тем, что должен.
Абсурдность бумаготворчества и должностных инструкций требует непосильного смирения. Нужно «договариваться» со своей совестью. Сослуживцы могут подставить в любой момент.
Молодые военные часто хотят дослужить до 35 лет и выйти на пенсию, чтобы, например, стать водителем автобуса, пойти работать по второму высшему, открыть дело на сбережения, купить недвижимость и зарабатывать на ней. Военные после 60 лет своим примером показывают, как можно реализовываться в других сферах. Им нравится получать военную пенсию и прибыль от бизнеса. На военном контракте люди остаются по финансовым причинам. Откуда здесь алкогольная зависимость? Не показывают своих чувств дома. Пьют прямо перед совещаниями и, конечно, чувствуют неустроенность. Обращаются после того, как не сдержались на работе и получили выговор.
Реализованный алкоголик
Это человек из пролетающего премиального «мерседеса». Он заработал себе на жизнь и десятки лет может ничего не делать. Участвует в масштабных проектах. Широко известен в узких кругах. Все лучшее, что с ним могло случиться, уже случилось. Он словно доживает остаток жизни. Но не знает, зачем живет, особенно когда нет детей. Не понимает, зачем нужны отношения; с ощущением использованности и без доверия миру. Пьет дорогой алкоголь в эстетической атмосфере баров. На приеме у специалиста он мотивирован, достаточно откровенен и приятен в общении: рассказывает о давящем грузе ответственности, жалуется на бессмысленность существования.
Утрата детей
Ей 50. Востребована и реализована в профессии. Не справилась с мыслью, что ребенка больше нет. Не сумев пережить трагедию, губит себя спиртным. Хранит вещи и фотографии ребенка. Говорит психологу, что «пиджак такого цвета мог быть и на ее сыне». Созванивается или встречается с теми, кто его знал, чтобы поговорить о невосполнимом. Разговор заканчивается – люди продолжают заниматься своей жизнью, а она остается наедине с переживаниями. Вместо того, чтобы принять произошедшее и жить дальше, застывает в страдании. Чтобы помочь этой женщине, необходимо ее искреннее согласие.
Воображаемая любовь
История школьной любви переходит в свадьбу, венчание – и расставание. Мужчина продолжает драматично держать «журавля в небе». Причина мгновенного развода – деньги. Жена хочет свою половину от совместно нажитого. Муж отдает все, что осталось, и идет работать в такси.
Денег у мужчины практически нет: потерял бизнес или уволился. Жена переезжает в родной город и постфактум присылает документы о разводе. С ребенком видеться, по мнению бывшей, нежелательно. На протяжении 5–7 лет, пока бывшие супруги живут отдельно, никто не пытается разобраться в своих желаниях. Он избегает разговоров. Она ничего конкретного не говорит. Он воображает, что любит, но шагов в ее сторону не предпринимает. Страдает, перечитывает старые письма, жалеет – и сжигает их. Живет фантазиями о большом чувстве: ходит по улицам, ищет гостиницу, где повешен Есенин – и по-другому жить не хочет, упиваясь своими чувствами и алкоголем.
Выпить до встречи
Человек предупрежден, что за пять дней до первой встречи со специалистом пить нельзя. Тем не менее он пьет перед встречей, оправдываясь: «Не удержался / скучно ждать такси / запершило в горле». Все это указывает на безответственное отношение к своему здоровью. Для него эти подготовительные процедуры – игра в кошки-мышки. Выпить перед приемом – это поставить точку в работе. Такому человеку нужна другая помощь. Ни капсулы, ни инъекции его не остановят.
Важно изолировать от соблазнов, чтобы он мог вернуться в трезвость, когда возможно принять решение. Из раза в раз такой человек оправдывает себя: «Я же не валяюсь под забором, не на вокзале ночую!»
Однажды товарищ юности пригласил меня на свой день рождения в общежитие химфака. На следующий день мне нужно было в НИИ, забрать документы у научрука. А в общежитии нас ждал холодильник, до отвала забитый бутылками с домашними настойками и украинской едой от родителей. Перед нами стояла задача выпить и съесть все. Мы гурьбой шутили, пели песни и читали стихи. Мой телефон упал с высоты дома, и мы, 12 пьяных юношей, пробежали мимо консьержа, как стадо, с целью его найти. Следующим утром поехал невыспавшимся в белой мятой рубашке. Встретил научного руководителя. Он посмотрел на меня и сказал: «Саша, неужели ты не понимаешь, что идешь на дно?» Наш разговор я запомнил на всю жизнь и больше никогда не повторял подобных празднований.
Глава 2Предвестники психологической помощи в наркологии
Зачем лечат душу душой в наркологии?
Наркология – часть психиатрии, которая, как и хирургия, находилась рядом с медициной, но медициной в чистом виде не являлась. Руками психиатрию не потрогать.
В определенный момент люди решили договориться, что есть психиатрия в рамках медицины и что есть наркология в рамках психиатрии.
Договорились через факт, что психоактивные вещества меняют психику, меняют личность, которая хочет повторить употребление. Обойдемся без дискурсов и наблюдений, как те или иные грибы, растения, вещества меняют эмоции, ощущения, переживания: это известно [28, 38].
В 1960–1980-х гг. на территории СССР наркология через ряд законодательных коллизий оформилась как специальность. В истории медицины известны примеры использования наркотических веществ в целях психотерапии (наркопсихотерапия по М. Э. Телешевской: пациентам в вену вводят психотропы и за несколько минут адресуют прямые внушения) [36, 41]. В процессе медикаментозного обезболивания тоже меняется уровень активности сознания. Врачи наблюдали подобные феномены в анестезиологии, реаниматологии [18]. Сильная внушаемость начинается на операционном столе, задолго до наркоза.
Все это существовало в совокупности событий, и врачи, которые этим занимались, порой «перетекали» из специальности в специальность: анестезиолог, педиатр, семейный врач – любой из них мог стать наркологом. Наркологами чаще становятся психиатры. И все это в ногу со временем. Пропаганда трезвости с подачи законодателей в перестройку, с 1985-го, – ярчайший пример. И все это не без авторитарного наследия психиатрии, ставшей на время рычагом управления человеком и стеснения его в конъюнктуре строя – отcюда и «карательная психиатрия». Что характерно, в постсоветской медицине долго сохранялся флер авторитарного общения с пациентами и их родственниками. Кстати, гипноз как тематический «репертуар» для книг составлял 70 % от написанного о психотерапии в СССР в 60–80-е гг. [27]. К счастью, не все врачи приветствовали авторитарность.
Существовали такие явления, как лечебно-трудовые профилактории (ЛТП), то есть вытрезвители, куда забирали на несколько суток. Как в советских фильмах, через социальное порицание человек каялся в своем проступке. Ему всячески разъясняли, что он не прав, отправляли информацию на работу, где ему объясняли то же самое. Стояла задача перевоспитать [29], сделать из пьяного трезвого, наставить на путь истинный и сделать образцово‑показательного, примерного. В этой системе мало кого беспокоило, что у пьющего на душе.
Посмотрим некоторые психодиагностические методики в наркологии советского периода. Картинки с изображениями силуэтов людей, между ними диалог. Например, женщина встречает двух мужчин на пороге: «Опять за свое? Опять пьешь? А это кто с тобой? Позор!» И так далее:
– «Выпивку приносить нельзя. Я вас не пропущу»;
– «Надо же, не хватает денег; до закрытия не успеем достать и купить водку»;
– «Это ваше вино? А мы уже его выпили до капли»;
– «Мы тебя не приглашаем выпить, так как твоя жена говорит, что тебе пить нельзя».
Иллюстрировались достаточно топорные представления о том, в каких ситуациях человек алкоголизируется.
Были, конечно, врачи-экспериментаторы, ставившие общение с человеком на первое место, проявляющие интерес к живому, скрытому, личному. У них не стояла задача перевоспитать или научить жить. Стоял вопрос попечения души. Одним из таких врачей был Александр Довженко.
Кто такой Довженко?
В вакууме политического устройства складывалось глобальное ощущение недостаточного присутствия людей в жизни друг друга. Александр Романович был всегда на стороне человека. К началу 90-х случился прилив зарубежных психологических течений, которые наши специалисты пытались скрестить с достижениями постсоветской психотерапии, построенной, в первую очередь, на внушении и сухом рационализме. Появился гештальт, позитивная психотерапия, психодрама, психоаналитические суррогаты. Специалистов группами возили на семинары. Организовывали обучение у гастролирующих зарубежных гостей в странах СНГ. Это говорит о том, что мы недостаточно справлялись. Чего-то не знали о ценности человека в мире. Голод по гуманизму и непонимание, что еще можно делать с людьми, привели нас к запросу на заимствование опыта.