— Нет, я все сделал сам…
Но тут спящий Томас вдруг заговорил:
— Зачем они это делают? Они сгорят, обожгутся!.. Мне страшно… Давайте уйдем. Сейчас вспыхнет, вспыхнет!
Он заметался на тахте, пытаясь укрыться от света лампы.
— Опять ему снится пляж? — недоуменно спросил из своего угла Ганс.
Я тоже было подумала так. Но нет, не похоже.
— Ух как здорово! — бормотал спящий Томас. — Почему же им не больно? Ведь они босиком… Они заколдованы? Нет, я боюсь…
Он опять заворочался.
— Разбуди же его скорее, а то он еще забудет, что видел, — попросила я мужа. — Или вдруг ему начнет сниться другой сон и перебьет первый.
— Хорошо, иди к себе в комнату, — согласился он.
Проснувшись, Томас смущенно рассказал, будто снова видел женщин, пляшущих на раскаленных углях.
— Горел большой костер, и они ходили вокруг него. А потом стали танцевать на углях… Босыми ногами — и ничего. Опять мне снится какая-то чертовщина.
— Женщины были старые и молодые? — спросил Морис, быстро записывая что-то в блокнот.
Зачем? Ведь магнитофон включен, он все запишет на пленку.
— Всякие женщины, — ответил сумрачно Томас.
— Эти женщины кивают утвердительно, когда говорят «нет»?
Помедлив и с недоумением глядя на Мориса, Томас нерешительно ответил:
— Пожалуй, они так тоже делают. Не помню точно.
— И опять они были в черных платьях и белых платках?
— Да. Откуда вы знаете?
— Вы рассказывали в прошлый раз.
— Ага, а то уж я подумал…
— Что вы подумали?
— Что вы в самом деле чародей: умеете мысли читать и даже чужие сны видеть.
— Нет, этого я, к сожалению, пока не могу, — засмеялся Морис. — Ну ладно, идите домой отдыхайте, а я подумаю о вашем сне.
— Странный сон, правда, профессор?
— Да, любопытный.
— Может, я болен?
— Нет, что вы.
— А почему же мне снится такая чертовщина?
— Как определил один мудрый ученый, сны — это небывалая комбинация бывалых впечатлений.
— Как это, не понимаю? Вы хотите сказать, будто я нечто подобное когда-то видел наяву?
— Возможно. А во сне ваши впечатления причудливо перепутались.
— Да, нелегко вам со мной разобраться, — сочувственно покачал головой Томас и стал прощаться.
— По-моему, он морочит вам голову, уважаемый профессор, — сердито сказал Ганс, когда мы, как обычно, собрались в лаборатории. — Все выдумывает. У кого совесть чиста, у того подушка под головой не вертится. Он или жулик, или больной человек, маньяк. Снятся ему женщины, танцующие на раскаленных углях… Не в Индии же он родился, среди факиров и йогов?
— А может, его детство прошло среди фокусников? — засмеялся Морис. — Не забывайте, что я тоже умею плясать на огне.
— Слышал и давно мечтаю увидеть этот трюк, — кивнул Ганс. — Ведь это ловкий трюк, верно?
— Не совсем. Знание законов физики, некоторая тренировка и, главное, самовнушение.
— Ага, понятно. Вы просто воображаете, будто никаких углей нет, — как я со льдом или с горячей печкой? Надо и мне попробовать проделать фокус с углями, думаю, что получится…
— Хотите, попробуем сейчас? — предложил лукаво Морис. — Клодина, угли в плите, наверное, разогреть нетрудно?
— Нет уж, сначала я потренируюсь на чем-нибудь другом, — ответил поспешно Ганс и передернул плечами, видимо живо представив себе, как ступает босыми ногами по раскаленным углям. — У меня даже ноги жжет, — жалобно добавил он, болезненно морщась.
— А вы не воображайте подобные сцены, — засмеялся Морис.
— Но я же не виноват, что у меня такая натура…
— Переключите свою фантазию, — посоветовала я. — Представьте себе, что вы катаетесь на коньках где-нибудь в Антарктиде.
Ганс недоверчиво посмотрел на меня и обиженно ответил:
— Вы не верите и смеетесь надо мной… А что? Это идея.
Он принял сосредоточенный, отрешенный вид, и постепенно по его лицу стало разливаться выражение блаженства.
— Что вы вообразили? — заинтересовался Морис.
— Будто я опустил ноги в таз с ванильным мороженым, — хитро прищурившись, ответил Ганс.
Мы все расхохотались. В нашем милом доме не заскучаешь — и Морис и его феноменальный секретарь стоят друг друга.
— Вас это сбивает с толку, кажется загадочным и непонятным, а для меня наоборот — все стало ясным. Я нашел его родину, — с гордостью сказал Морис.
— Где же он родился? — спросила я.
— Есть только одна страна на свете, где существует забавный обычай: когда люди там говорят «да», то отрицающе качают головой. А когда отрицают что-нибудь, то, наоборот, кивают, как мы бы сделали в знак согласия. Ну, что это за страна?
Мы с Гансом переглянулись и довольно тупо уставились на Мориса.
А он, конечно, хотел продлить удовольствие:
— Такой обычай сбивает поначалу с толку всех туристов и запоминается каждому, посетившему эту страну. Позор! Вы, оказывается, совсем не знаете географии. Секретаря я еще могу за это уволить без выходного пособия. Но как мне поступить с женой?
— Что это может быть за страна? — растерянно спросила я. — Не мучай нас, скажи!
— Болгария.
— Болгария? — недоуменно протянул Ганс. — А пляски на костре? При чем тут Болгария? Значит, он их выдумал? Такое можно увидеть лишь где-нибудь в Индии.
— И в Болгарии тоже! По описанию этих необычных танцев, которые он не мог выдумать, а несомненно видел когда-то и теперь вспомнил, мы сможем даже установить, в каком именно районе Болгарии родился Томас. Подождите минуточку!
Морис выскочил за дверь и быстро вернулся с географическим атласом и какой-то книжкой в руках.
— Вот, пожалуйста: так называемый Странджанский край. Юго-восточный уголок Болгарии, на берегу Черного моря и на границе с Турцией. Вот здесь — города Мичурин, Ахтополь… Жалко, карта очень мелкая. А вот что сказано в путеводителе, — добавил он, раскрывая книжку и отыскивая нужную страницу: — «В селе Былгари можно посмотреть интересные пляски на… раскаленных углях босиком. Это имеющие вековую историю и связанные с религиозными языческими обрядами так называемые „нестинарские игры“. Их можно увидеть и в других селах Странджанского края, где они устраиваются по разным поводам и в различные праздники»… — Морис победно посмотрел на нас и продолжал, помахивая книжкой: — О таком любопытном обычае мало кто знает, так что я вас прощаю. Сам узнал о них не так давно, изучая фокусы всяких современных факиров с пылающими углями. Хотел непременно побывать в Болгарии и посмотреть эти пляски своими глазами, да пока не удавалось. А теперь — судьба.
— Но почему же Томасу ты ничего не сказал о Болгарии? — спросила я. — Не уверен до конца?
— Уверен, но на всякий случай хочу еще проверить, — ответил он со своей всегдашней непоследовательностью. — Дело тонкое, деликатное, лучше проверить сто раз. Теперь его можно расспрашивать смелее.
На следующий день Морис учинил Томасу форменный допрос под гипнозом, пригласив, кроме меня с Гансом, уже как официальных свидетелей, еще знакомого врача, болгарина по национальности, молчаливого старика с седой головой и лохматыми, совершенно черными, словно приклеенными бровями.
Сеанс проходил необычно. Усыпив Томаса, Морис вдруг сказал ему:
— Сейчас тысяча девятьсот сорок четвертый год. Сколько тебе лет, мальчик?
— Не знаю, — нерешительно ответил Томас.
— Разве ты не умеешь считать?
— Умею.
— Сколько тебе лет?
— Мне девять лет.
— Так, — пробормотал Морис. — Сейчас ему тридцать два — тридцать три, во всяком случае на вид. Когда он попал в монастырь в сорок пятом, ему было действительно лет десять. А в сорок четвертом — девять лет. Все верно. Он не обманывает и чувствует себя девятилетним.
Он снова склонился над спящим Томасом:
— Ты уже учишься в школе?
— Да.
— Тебе нравится учиться в школе?
— Нет, — так искренне и поспешно ответил спящий, что мы все рассмеялись, не зная тогда, какие переживания оживают в этот миг в душе бедного Томаса, вновь превратившегося во сне в девятилетнего мальчонку…
— Ты умеешь писать? — спросил Морис.
— Умею.
— Ты спишь теперь так крепко, что ничто не в состоянии внезапно тебя разбудить. Ты слышишь только то, что я тебе говорю. Я теперь открою твои глаза, и ты будешь продолжать спать с открытыми глазами. Я считаю до пяти. Пока я буду считать, твои глаза начнут медленно открываться. Раз… Два…
На счете «пять» Томас открыл глаза.
— Сядь! Вот тебе листок бумаги и карандаш, напиши, сколько тебе лет.
Томас послушно сел, взял у Мориса карандаш и начал писать. Но он спал при этом по-прежнему крепко!
«Мне девять лет», — вывел он на листке бумаги неуверенным детским почерком.
— Теперь напиши, как тебя зовут, — сказал Морис.
«Томас», — подписался спящий.
— Нет, тебя зовут не Томас. Как тебя зовут?
— Томас, — упрямо ответил тот и нахмурился.
— А как твоя фамилия?
— У меня нет фамилии, — прозвучал неожиданный ответ.
— Ложись опять на тахту, так тебе будет удобнее, — нахмурился Морис. — Закрой глаза, спи спокойно, крепко. Ты слышишь только мой голос. Слушай меня внимательно и отвечай правду.
Заглянув в блокнот, Морис вдруг спросил, видимо по-болгарски:
— Как е вашето име? — и посмотрел на врача-болгарина.
Томас нахмурился, покачал головой и неуверенно ответил:
— Томас.
Он понимает по-болгарски!
— Как е името на вашия баща?
— Не разбирай.
— Как зовут твоего отца? — повторил Морис тот же вопрос по-немецки.
— Не знаю.
— Как зовут твою мать?
— Не знаю.
— Къде живеят те?
— Не зная.
— Где они живут? — переспросил Морис по-немецки.
Но Томас ответил то же:
— Я не знаю.
— Какъв е вашият адрес? — слегка запинаясь, прочитал Морис по бумажке.
Томас молчал.
— Защо мълчите? Отговорете! — вмешался болгарин, забыв или не зная, что спящий Томас сейчас слышит лишь голос гипнотизера.
Конечно, Томас ему не ответил.