Но они были тоньше, чем должны были быть, и цвет или оттенок их кожи казался каким-то нездоровым.
Хорза лежал тихо. Он снова чувствовал себя очень тяжёлым, но зато на твёрдой земле. Хотя, с другой стороны, если судить по физическому состоянию этих людей, похоже, что на острове вовсе нет изобилия пищи. Во всяком случае, ему показалось, что причина их худобы именно в этом. Он с трудом поднял голову и сквозь тонконогий лес попытался отыскать космический паром, который видел сверху. Ему удалось разглядеть крышу машины, выглядывавшую из-за большого каноэ на берегу. Дверь в корме была открыта.
До носа Хорзы донёсся запах, от которого стало дурно. Он обессиленно опустил голову на песок.
Люди замолчали и повернули свои тонкие загорелые или просто тёмные тела в сторону берега. В их рядах прямо над головой Хорзы образовался просвет. Но как он ни старался, ему не удалось приподняться на локтях или повернуть голову, чтобы посмотреть, кто или что там приближалось. И он просто лежал и ждал. Потом люди справа от него подались назад. За ними показался ряд из восьми мужчин. Левыми руками они держали длинный шест, вытянув правые в сторону для равновесия. Это были те самые носилки, которые уносили в джунгли, когда паром пролетал над островом. Что это значило? Два ряда мужчин повернули носилки так, что они оказались прямо напротив Хорзы, и поставили их. Потом все шестнадцать сели. Они казались совершенно обессиленными.
У Хорзы глаза полезли из орбит.
На носилках сидел такой безобразно жирный человек, какого Хорзе не доводилось видеть никогда.
Днём раньше, с парома «ВЧВ», он принял этого гиганта за пирамиду из золотого песка. Сейчас он видел, что первое впечатление было верным — если не в отношении содержания, то, во всяком случае, в отношении формы. Хорза не мог сказать, кому принадлежит этот большой конус человеческой плоти — мужчине или женщине; по всей верхней половине его тела свисали большие, похожие на груди, складки обнажённой плоти, и они лежали поверх ещё более громадных волн голого безволосого жира, в свою очередь, лежавших частично на складках плоти согнутых ног, а частично переливавшихся на брезент носилок. Хорза не заметил ни клочка одежды на этом монстре и ни следа гениталий. Как бы они ни выглядели, их полностью скрывали наплывы золотисто-коричневой плоти.
Взгляд Хорзы переместился вверх, к голове. Голый купол распухшей плоти возвышался на толстом конусе шеи, выглядывая из-за концентрических волн подбородка. Он имел две толстые вялые губы, маленький нос-кнопку и щели на месте глаз. Голова сидела на жировых складках шеи, плеч и груди подобно большому золотому колоколу на пагоде с множеством крыш. Вдруг блестящий от пота гигант задвигал ладонями, вращая ими на раздутых баллонах рук; круглые пальцы встретились и переплелись друг с другом так тесно, как только позволял их обхват. Его рот раскрылся, и тут наискосок из-за гиганта в поле зрения Хорзы вышел мужчина в менее рваной, чем у остальных, одежде.
Голова-колокол сдвинулась на несколько сантиметров в сторону и что-то сказала мужчине, но Хорза не понял слов. Потом гигант с очевидным напряжением поднял (или подняла) руку и оглядел по очереди тощих людей вокруг Хорзы. Звук голоса был похож на звук льющегося в кувшин густого жира; голос утопленника, подумал Хорза, как из кошмара. Он вслушивался, но языка не понимал, хотя мог видеть, какое действие возымели слова гиганта на изголодавшуюся, судя по виду, толпу. Мысли Хорзы на мгновение спутались, будто его мозг куда-то переместил себя, а голова оставалась на месте. Он вдруг снова оказался в ангаре «Вихря чистого воздуха», в тот самый момент, когда его разглядывал отряд; он чувствовал себя сейчас таким же голым и беззащитным, как тогда.
— О, только не это! — простонал он на марайне.
— Ох-хо-о! — сказали складки золотистой плоти. Голос вышел из складок жира прерывистым рядом шипящих звуков. — Мой хороший! Дар моря говорить! — Безволосый купол головы ещё немного повернулся к человеку, стоявшему наискосок позади носилок. — Мистер Один, разве это не быть чудесно? — пробулькал гигант.
— Фатум добр к нам, пророк, — отрывисто ответил мужчина.
— Фатум благоволить возлюбленным, да, мистер Один. Он изгонять наши враги и преподносить нам дар — дар моря! Хвала фатуму! — Большая пирамида плоти заколыхалась, когда руки поднялись и потянули за собой складки более светлой плоти. Башнеподобная голова откинулась назад, рот открылся, обнажив в большом тёмном пространстве блеснувшие сталью клыки. Опять раздался булькающий голос, на этот раз он заговорил на незнакомом Хорзе языке, но это была одна и та же повторяющаяся фраза. Толпа послушно начала вторить. Люди затрясли в воздухе ладонями и торопливо запели. Хорза закрыл глаза в надежде проснуться, хотя знал, что это вовсе не сон.
Когда он открыл глаза, худые люди все ещё пели, сгрудившись вокруг него и загородив телами золотисто-коричневого монстра. С фанатичными лицами, оскаленными зубами, с растопыренными, как когти, пальцами толпа полуголодных поющих людей навалилась на него.
С него сорвали штаны. Хорза пытался сопротивляться, но его крепко прижали к земле. От усталости он, вероятно, был не сильнее любого из них, и его без труда скрутили, перевернули, заломили руки за спину и связали. Потом опутали ноги, загнули их назад, пока ступни едва не достали до ладоней, и коротким ремнём привязали их к запястьям. Голого и спутанного, как животное, которое собирались забить, Хорзу проволокли по горячему песку мимо едва горевшего костра, потом подняли и надели на торчащий в песке короткий кол, пропустив его между спиной и связанными руками и ногами. Колени, на которых покоилась большая часть его веса, вдавились в песок. Перед ним горел костёр, и едкий дым слепил глаза. Опять вернулся ужасный запах; по-видимому, он поднимался из стоявших вокруг костра горшков и котлов. На берегу тут и там виднелись другие костры и сосуды.
Громадную гору плоти, которую мужчина — мистер Один — назвал «пророком», опустили у костра. Мистер Один встал сбоку от толстяка, повернув к Хорзе грязное лицо с глубоко посаженными глазами. Золотой гигант на носилках хлопнул круглыми ладонями и сказал:
— Добро пожаловать, чужак, дар моря. Я… есть большой пророк Фви-Зонг.
Необъятное создание говорило на самой примитивной форме марайна. Хорза открыл было рот, чтобы назвать своё имя, но Фви-Зонг продолжал:
— Ты есть посланный во время наши испытания на приливе пустота кусок человеческий мясо, выплюнутый из отвратительный помои плод, лакомство для делёжка в честь наша победа над ядовитый извержения неверия! Ты быть знак фатум, который мы сказать наше спасибо! — Громадные руки Фви-Зонга поднялись, и на плечах по обеим сторонам башнеподобной головы заколыхались складки жира; они едва не закрывали уши. Фви-Зонг что-то пропел на незнакомом языке, и толпа несколько раз повторила фразу.
Отягощённые жиром руки снова опустились.
— Ты быть соль земли, дар моря. — Густой, как сироп, голос снова заговорил на марайне. — Ты быть знак, благословение фатума. Ты быть один, кого должно быть много, один-единственный, кто должен стать разделённый. Твой станет быть тот полученный дар, благословенный красота причастия!
Не в силах вымолвить ни слова, Хорза растерянно уставился на гиганта. Что следует отвечать таким людям? Хорза откашлялся, все ещё надеясь, что что-нибудь придёт в голову, но Фви-Зонг опять не дал ему заговорить.
— Слушай же, дар моря, что мы быть пожиратели, пожиратели пепел, пожиратели грязь, пожиратели песок и деревья, и трава, простейшие, самые возлюбленные, самые истинные. Мы стараться готовить себя к наш день испытаний, и сейчас этот день есть прекрасно близко! — Голос золотисто-коричневогв пророка стал пронзительным. Он развёл руки, и складки жира снова заколыхались. — Так гляди на нас, которые ждать время восхождения с эта мёртвая равнина, с пустые животы и внутренности, с голодные души!
Мягкие ладони Фви-Зонга шлёпнули друг о друга. Пальцы переплелись, как большие раскормленные черви.
— Если мне будет позволено… — прохрипел Хорза, но гигант снова заговорил, обращаясь к грязной толпе, и его голос забулькал над золотым песком, кострами и мрачными, исхудавшими людьми.
Взгляд Хорзы побрёл над широким берегом к такому далёкому космическому парому с открытыми дверьми. И чем дольше он глядел на паром, тем твёрже в нём была уверенность, что это машина Культуры.
Никаких определённых признаков не было, но его уверенность с каждым мгновением крепла. Вероятно, он был сорока или пятидесятиместным — как раз достаточно, чтобы забрать всех виденных им на острове людей. Он не казался особенно новым и скоростным и, по-видимому, был совсем невооружен, но что-то в этой простой и функциональной конструкции выдавало Культуру. И телега, которую тащат животные, и автомобиль, спроектированные Культурой, несмотря на бездну времени между эпохами, которые они представляли, все равно имели бы что-то общее. Хорзе бы помогло, если бы Культура нанесла какую-нибудь эмблему или надпись, но она, бессмысленно избегая всякой помощи и нереалистичная до крайности, отказывалась доверять символам. Она стояла на том, что она такая, какая есть, и не нуждается ни в каких внешних признаках. Культура была каждым отдельным принадлежащим ей человеческим или машинным существом, но вовсе не их единством. Сама её суть не позволяла ей связать себя оковами каких-либо законов, обнищать деньгами или пойти за вождями в безумие, и точно так же она была неспособна неверно представить себя с помощью каких-либо символов.
И всё же, несмотря на это, Культура имела группу символов, которыми очень гордилась, и Хорза не сомневался, что машина перед его глазами, если она действительно была машиной Культуры, должна иметь на корпусе, внутри или ещё где-то хоть несколько надписей на марайне.
Была ли она как-то связана с этой массой плоти, все ещё что-то говорившей исхудавшим людям вокруг костра? Вряд ли. Слишком примитивным был марайн Фви-Зонга. Хорза и сам не владел в совершенстве этим языком, но знал его вполне достаточно, чтобы понимать, с каким трудом пользовался им Фви-Зонг. Кроме того, не в обычаях Культуры одаривать своими машинами религиозных безумцев. Может, паром здесь для того, чтобы эвакуировать этих людей? Доставить их в безопасное место, когда высокотехнологичное дерьмо Культуры ударит по Вавач-орбитали, этому вращающемуся вентил