«Годуновского чертежа) 1667 года, на котором морской путь вокруг севера Азии показан свободным. Оказали они влияние и на западноевропейскую картографию. Знали об этом открытии и западноевропейские географы (например, голландский географ Н. Витсен, пользовавшийся русскими материалами). А выходец из Хорватии Юрий Крижанич, проживший 15 лет в Тобольске, в «Истории о Сибири», завершённой им в 1680 году, после отъезда из России, и предназначенной европейскому читателю, писал: «Было и другое сомнение: соединено ли Ледовитое море с Восточным океаном, омывающим с востока Сибирь, затем южнее области Даурию и Никанию и, наконец, царство Китайское, или же моря эти... отделены друг от друга каким-нибудь материком, простирающимся от Сибири на восток? Сомнение это в самое последнее время разрешено воинами Ленской и Нерчинской области», которые доказали, что «указанные моря ничем друг от друга не отделены» и что только льды могут воспрепятствовать кораблям проплыть от Архангельска или от устья Оби до Даурии и Китая. Есть много и других данных, позволяющих говорить, что открытие С. Дежнёва было известно в XVII веке.
Одновременно с исследованием и освоением северо-востока Сибири шло продвижение и в южном направлении — в Приамурье, в «Даурскую землю», как называли этот район русские по имени обитавших здесь дауров. В 1643 году якутским воеводой была снаряжена и отправлена на Амур военная экспедиция во главе с Василием Поярковым для «объясачения» амурского населения. Поднявшись по Алдану и его притокам, Поярков перевалил на Зею и по ней вышел к Амуру. Встретив упорное сопротивление даурских «князцов», он спустился по Амуру до моря, совершил морское плавание вдоль Охотского побережья к устью реки Ульи, откуда по пути, пройденному незадолго до этого И. Москвитиным, в 1(И(5 году вернулся в Якутск. И хотя на сей раз закрепиться в Приамурье не удалось, собранные во время похода богатейшие сведения о географии и природных условиях этого района, о народах, обитавших здесь, сыграли большую роль в дальнейшем освоении русскими Приамурья.
В 1649 году богатый предприниматель Ерофей Хабаров на свои средства нанял и снарядил большой отряд «охочих» людей и во главе его двинулся на Амур. Он пошёл другим путём, уже хорошо разведанным до него, — по Олёкме и через «Тугирский волок» на Шилку. Этот поход, переросший рамки частного предприятия, положил начало освоению Приамурья. Уже в начале 50-х годов здесь появились первые партии переселенцев — промышленников, «гулящих» людей, крестьян. Однако в дальнейшем этот процесс затормозился из-за вмешательства маньчжурских феодалов.
Продвижение в «Даурскую землю» шло и со стороны Енисейска: вверх по Ангаре к Байкалу, в Забайкалье и далее на Шилку. Оно привело к присоединению к России Прибайкалья и Забайкалья, что было закреплено постройкой ряда острогов, служивших защитой селившегося здесь русского населения от набегов монгольских феодалов. В 1658 году в верховьях Амура, у впадения Перчи в Шилку, был основан Нерчинский острог, который должен был служить базой для дальнейших действий в Приамурье.
Событием, завершающим историю открытия русских землепроходцев в XVII веке, является поход Владимира Атласова на Камчатку в 1697—1699 годах. «Камчатский Ермак», как назвал его А. С. Пушкин, прошёл весь Камчатский полуостров из конца в конец и составил его географическое и этнографическое описание. Тем самым был достигнут «край и конец Сибирской земли» и положено начало новому этапу географических открытий, связанных с изучением Тихого океана и северо-западной Америки.
Описание этого похода читатель найдёт в повести А. Семёнова «Край земли», в которой на основе богатого документального материала воссоздана обстановка жизни первых русских поселенцев на Камчатке, без прикрас, правдиво показаны их непростые отношения с местным населением. В центре повествования события, связанные с бунтом служилых людей в 1711 году и убийством ими В. Атласова. Несомненная удача автора — сложная и противоречивая фигура Атласова, отважного землепроходца и в то же время алчного и жестокого администратора. Среди других героев повести выделяется незаурядная личность Ивана Козыревского, первооткрывателя Курильских островов, человека сложной судьбы.
Таким образом, русские землепроходцы, составлявшие авангард мощного потока народной колонизации, за сравнительно короткий срок прошли всю огромную Сибирь от Урала до Тихого океана. Что же двигало ими на этом пути, в этом неудержимом стремлении на восток? Какие внутренние побуждения вели их к свершению подвигов, заставляли преодолевать неимоверные лишения, голод, холод, постоянно рисковать головой? Среди них были разные люди: от крупных предпринимателей до «гулящих людей», бежавших из европейской части России в поисках воли и «новых землиц», свободных от крепостного гнёта. Разными были и побудительные мотивы, руководившие ими. Во всяком случае, вряд ли всё здесь может быть сведено к жажде наживы, к стремлению разбогатеть. Ещё в прошлом веке историк Сибири П. Н. Буцинский по этому поводу заметил: «Я не разделяю того мнения, что будто бы алчность к наживе вела русских всё далее и далее в глубь Сибири... Нет, помимо материальных интересов, ими руководил необыкновенный дух предприимчивости, страсть к рискованным предприятиям, жажда знания — что таится в неведомых местах. Об этом свидетельствуют неопровержимые исторические факты».
По рассказам мангазейских казаков, записанным Г. Гмелиным, знаменитый Пенда отправился в свой легендарный поход потому, что он так много слышал о подвигах своих предшественников, что захотел сделать своё имя столь же знаменитым и громким в памяти потомков. Значит, им двигала жажда славы и великих дел. Не только желание найти богатые охотничьи угодья, лежбища моржей, но и стремление стать первопроходцем, первооткрывателем, первым ступить на землю, на которой ещё никто не бывал, разрешить географическую загадку заставляло многих землепроходцев идти в рискованные путешествия. Отсюда и стремление утвердить и защитить свой приоритет в каком-либо открытии. «А преж, государь, меня в тех местах никакой русский человек не бывал», — с гордостью писал в своей челобитной Пётр Бекетов. Примером этого является и спор между С. Дежнёвым и М. Стадухиным о приоритете открытия Берингова пролива. «А с Колымы реки итти морем на Анадырь-реку, — писал С. Дежнёв в одной из своих «отписок», — есть нос (т. е. мыс. — В. Ш.), вышел в море далеко, а не тот нос, который от Чухочьи реки лежит, до того носу Михайло Стадухин не доходил».
«Отписки» и «скаски» землепроходцев — это не просто рассказы об их походах и описания открытых ими «землиц», это ещё и человеческие документы, рисующие нам внутренний облик их авторов. В них они предстают перед нами людьми, обладающими большим природным умом, жизненным опытом, закалёнными в борьбе, проникнутыми духом предприимчивости и любознательности. Сибирь давала широкий простор для проявления этих личных качеств, их ума и воли.
Как бы ни были велики заслуги землепроходцев, они всё же были только авангардом широкого народного потока, устремившегося вслед за ними на восток. Сразу же после похода Ермака, с конца XVI века развернулся массовый приток в Сибирь переселенцев из европейской части страны. Это были главным образом черносошные, помещичьи и монастырские крестьяне, бежавшие сюда от растущего феодально-крепостнического гнёта, от произвола помещиков и властей, надеясь обрести здесь «землю и волю». По мере продвижения землепроходцев на восток и присоединения новых территорий туда направлялся и поток крестьянской колонизации. Из этих вольных поселенцев и сложилась подавляющая часть русского сибирского населения. Именно вольнонародная колонизация сыграла решающую роль, правительственные мероприятия по заселению Сибири не дали существенных результатов. Уже к концу первой четверти XVIII века русские поселенцы составляли не менее 70 процентов всего сибирского населения.
Принося с собой в Сибирь свои земледельческие трудовые навыки, основная масса крестьян стремилась к своему привычному занятию, мечтала о вольном труде на вольной земле. Конечно, полного избавления от феодального гнёта они и здесь не находили. И здесь они подвергались эксплуатации со стороны феодального государства, произволу местных властей, попадали в кабалу к разбогатевшим предпринимателям. И тем не менее этот гнёт проявлялся здесь в более смягчённых формах: Сибирь никогда не знала помещика и помещичьего землевладения, в ней не прижилось крепостное право в тех жестоких формах, которые были характерны для европейской части страны. И это открывало значительный простор для проявления хозяйственной инициативы и предприимчивости.
Крестьянское население распределялось по территории Сибири неравномерно. Оно оседало вдоль основного южного пути с запада на восток, в полосе, пригодной для земледелия. Однако и в этой полосе налаживание земледельческого производства сопряжено было с огромными трудностями. Дело в том, что в начальный период освоения Сибири русское население было лишено возможности возделывать пашню в плодородной южной лесостепной и степной зоне, приходилось создавать земледельческое хозяйство в условиях сибирской тайги, отвоёвывая у леса участки земли под пашню, Гигантского напряжения сил потребовал этот трудовой подвиг русских крестьян, совершавшийся в суровых и непривычных для русского земледельца природных условиях. Результатом явилось то, что уже в XVII веке возделанные пашни появились почти на всём протяжении Сибири с запада на восток. Сформировались основные районы пашенного земледелия: Верхотурско-Тобольский, Томско-Кузнецкий, Енисейский, в Забайкалье и в Приамурье и даже в Якутии, а в начале XVIII века земледелие появилось и на Камчатке. К концу XVII столетия Сибирь уже избавилась от необходимости ввозить хлеб из-за Урала. Успехи в развитии земледелия позволили С. Ремезову с гордостью заявить, что в «преславной» Сибири «земля хлебородна, овощна и скотна. Опричь мёду и винограду ни в чём скудно».
Об успехах, достигнутых русским народом в хозяйственном освоении Сибири уже к концу XVII века, читатель сам может составить представление по «Запискам» Э. Избранта, проехавшего через всю Сибирь в 1692—1695 годах и с удивлением и восторгом отмечавшего на своём пути «самые плодородные и прекрасно обработанные поля, какие только можно себе представить», и «густозаселённые русские деревни и слободки», где легко можно было достать «всякие припасы по сходной цене». Особенно показательно сравнение описания 3. Избрантом Забайкалья с рассказом Аввакума о его пребывании здесь ранее: их разделяет менее сорока лет, а какая поразительная разница!