— Почему же не так? Откуда ты знаешь?
Сенька сказал это с улыбкой, как бы в шутку: мол, он все понимает и просто поддерживает разговор. Но Тоня разозлилась. «Откуда ты знаешь?» Знаю!
— Ты бы хоть одно письмо написал…
— Я же тебе сказал, что глупый был.
— А сейчас поумнел?
— Немного поумнел.
Ах, как же тут все-таки хорошо! А запах-то какой, запах-то! Почему не делают духи из тополиных почек? Назвать бы их «Грезы детства» или по-другому, но в том же духе. В городе Тоня тоже чувствовала запах тополей. Весной или в начале лета после дождя она любила гулять по узеньким асфальтовым дорожкам старого квартала деревянных, построенных еще до войны, домов. Их аккуратное комбинатовское общежитие фасадом смотрело на большую и шумную улицу, а за двором начинался тот квартал. Улочки его были обсажены тополями. В марте сюда приходили женщины и ножницами на длинных шестах эти тополя подрезали. Ветви, выросшие за лето, складывали в кучи, а потом куда-то увозили. И так каждый год.
А рядом с общежитием, как раз там, куда выходило окно Тониной комнаты, росла лиственница. Высокая, ростом точнехонько в пять этажей. Всю зиму она стояла голая, обсыпанная маленькими круглыми шишками, а весною одевалась в ярко-зеленый бархат. Тоне очень хотелось погладить его рукой, но никак не могла дотянуться, еще бы чуть-чуть, всего несколько сантиметров, — и можно было дотронуться. Однажды Олег сделал из бечевки петлю, притянул ветку и обломал. Тоня поставила ее в вазу, но бархат вскоре пожелтел, осыпался, и Тоня выбросила ветку.
Как-то Олег затащил Тоню в ресторан. И вот там, глядя на раскрасневшиеся лица подвыпивших молодых парней и девушек, Тоня внезапно поняла, что никогда не станет настоящей горожанкой. Что она всегда будет из деревни Бобылихи. И вместе с тем она уже никогда не сможет вернуться в свое деревенское прошлое.
А вскоре Тоня сказала Олегу, что она ждет ребенка.
— Это ты серьезно? — спросил он.
— Серьезней не бывает.
— Но ты же знаешь, что у меня уже есть от той?
— Будет еще.
— У меня зарплаты не хватит!
— А мне ничего, Олеженька, не надо.
Это она сказала от обиды. Разве в самом деле ей ничего не было нужно? Думала же она, что, узнав ее решение, Олег поступится своей свободой. Вместе с тем предчувствовала она окончательный разрыв, но все-таки решила поступить так, сказав себе: будь что будет. А что стало — известно: ни мужа у нее, ни отца у Антошки.
Ах, тополя, тополя! Сколько вы всего напомнили!
— Поехали, что ли? — Тоня вздрогнула, услышав Сенькин голос.
— Да, да, Сеня, поехали. Только я Антошку подкормлю.
Антошка не спал. Елозил ручонками и лупил глаза. Тоня положила его на колени и стала кормить. Сенька обошел свой молоковоз, постукал каблуком шины, покурил, а потом заглянул к Тоне:
— Может, чего помочь?
— Ага, — сказала Тоня, — открой, пожалуйста, чемодан и достань пеленочки. Он у меня тут кое-что наделал.
— Какой большой! — сказал Сенька. — Зубов-то еще нету?
— Скоро прорежутся.
— Кусаться будет.
Сенька положил чемодан на капот и щелкнул замками. Розовые фланелевые пеленки лежали сверху.
Снова начались поля, испятнанные красными проталинами. Сенька думал неизвестно о чем, а Тоня смотрела по сторонам, радовалась, когда видела что-то знакомое, и ждала встречи с родной деревней, с матерью, готовилась к первому разговору с нею. Возвращалась мысленно в город, на комбинат, который уже успела полюбить, вспомнила о техникуме и несданных экзаменах, ругала себя за то, что забыла оформить академический, но успокоила себя: наверное, это можно сделать по почте. Учебу-то ей никак нельзя бросать, пусть и ребенок теперь есть, все равно нельзя…
А машина уже поднималась в гору, на которой крест-накрест разлеглись улицы Бобылихи.
Валерия СитниковаСТИХИ
РОДНАЯ СТОРОНА
От кузни на горушке
В Блиновщине моей,
От дедовской избушки,
От дымковских коней,
От непролазных хлябей
Проселочных путей,
От деревенской бабы,
Ласкающей детей, —
До новых клубов в селах,
До заводских дымов,
До этажей веселых
Растущих городов —
Все в сердце породнилось:
И новь, и старина,
Чтоб я тобой гордилась,
Родная сторона!
«НЕ ОБМАНОМ ЗАЛУЧИЛА…»
А. Ф. Ведерникову
Не обманом залучила,
Не словами завлекла,
С родниками обручила,
Росным лугом повела.
В роще — серые осины,
В Вятке — серая вода,
А, пожалуй, мест красивей
Не увижу никогда.
В селах — серые домишки,
В поле — серая стерня…
Сероглазый мой сынишка
Ловит серого коня.
Знаю, реки есть теплее,
Живописнее края…
Но споет ли кто милее
Серой птахи — соловья?
КРАСНОКАМСК
Этот город — как корабль на пристани.
Сосны в нем — как мачты сквозь туман…
Приглядитесь к жителям попристальней —
Каждый встречный сердцем капитан.
Только люди справятся с тревогами,
Сон смежит усталые глаза, —
Тихо дрогнут мачты длинноногие,
Город поднимает паруса.
И уходит от знакомой пристани
К облакам неведомых широт…
Приглядитесь к городу попристальней —
Вот плывет он! Вот уже плывет!
Лидия СмирноваСТИХИ
«СКОВАЛА ДУШУ МНЕ УСТАЛОСТЬ…»
Сковала душу мне усталость.
Ей говорю, давая бой:
— Нет, не с тебя я начиналась,
И не окончусь я тобой.
Я начиналась с робких взглядов
И рук, что в добрый час слились.
Доверчивости их награда —
Вновь народившаяся жизнь.
Жизнь эта — я. В тот мир, что светел,
Влилась я каплею живой,
И перед миром я в ответе,
Как он в ответе предо мной.
Пусть тишь и гладь в моей квартире,
Есть сын, есть добрые друзья.
Но если неспокойно в мире,
Могу ли быть спокойной я?
Имею ль право на усталость?
Ей вновь скажу, давая бой:
Нет, не с тебя я начиналась,
И не окончусь я тобой.
Несет свой гнев река людская,
Чтоб зло с лица земли снести.
И капля каждая живая
Ей — как гемоглобин в крови.
Эпоха, я твоя кровинка.
За счастье завтрашнего дня
Со злом в жестоком поединке
Рассчитывай и на меня!
РОДИНА
Ничего от тебя не скроешь, —
Судьбы мира и судьбы людские,
И моя судьба на ладони,
На твоей ладони, Россия.
Пусть мне скажут, что я — это малость,
Ни за что тому не поверю:
Если поле зерном засевалось,
Невзошедший росток — потеря.
Я не стану твоей потерей.
Мне порою под бурей клониться, —
Все равно не повыбить ветру
Изо всех колосков пшеницу.
«ВЕСЕННИЙ ЛУЧ НАХОДИТ НАС МГНОВЕННО…»
Весенний луч находит нас мгновенно,
И не тогда, когда он в мир ворвется, —
Бывает день, — заботится вселенная,
Чтоб для тебя светило ярко солнце.
Все для тебя: прохожих взгляд приветный,
Ребенка смех, руки его касанье,
И свежий поцелуй шального ветра,
И исполненье всех твоих желаний.
Потом припоминаешь это счастье,
Его приметы мягко ускользают,
И ты вдруг запоздало понимаешь,
Что рождено оно твоею властью:
Ты в этот день так к людям был доверчив,
Так лучезарен, как само светило,
Что дрогнуло большого мира сердце
И щедро тебя лаской одарило.
«ЗВЕЗДЫ В НЕБЕ, ЧТО КУВШИНКИ В ОМУТЕ…»
Звезды в небе, что кувшинки в омуте,
Неподвижном, темном,
Лепестки ресницами заломлены,
Сердцевина, как зрачок огромный.
Как цветок, хочу звезду сорвать,
Но скользит зеленый гибкий стебель.
Так и быть, оставлю ночевать
Я звезду-кувшинку в темном небе.
СОСЕДСКОМУ МАЛЬЧИКУ ВАСЕ
Постою у Вечного огня,
Помолчу, — а что еще я в силах?
Нет отца не у одной меня,
По России — братские могилы.
Тихий дом наш, терем-теремок,
Он давно поник, к земле пригнулся.
Кланялся на запад и восток,
Чтоб хозяин поскорей вернулся…
Не вернулся. Но с началом дня
Девочка, как солнце золотая,
Брата в сад ведет и называет
Именем, что свято для меня.
Эй, мальчишка, Вася-Василек,
Для меня нет истины дороже:
На отца чужого непохожий,
Ты — от мужества его росток.
В свой последний миг на поле брани,
Где была земля обожжена,
Грезил он таким вот утром ранним,
Когда будет далека война.
И была последней греза эта
У солдат, что шли в небытие.
После смерти сделались поэтами,
В жизнь вписав рождение твое.