Сева не видел Любу долгое время и поразился ее удивительному преображению — внешнему и духовному. Он тогда целую неделю ездил туда, и Люба иногда выкраивала время, чтобы пойти с ним. Оба были охвачены глубокой и чистой страстью открытия: каждый видел в другом нового, совсем не похожего На прежнего человека. Они вспоминали детство — единственное, что их объединяло, и смотрели на него как бы со стороны, как смотрят на удаляющийся берег, от которого только что оттолкнулись.
Сева много тогда рисовал Любу.
Через неделю Люба уехала на два месяца в институт, а Сева, не дождавшись ее, отправился в творческую командировку на одну из крупнейших строек.
Он писал ей и получал иногда письма. Люба сообщала об окончании института, об успешном участии в закрытом конкурсе на лучшую модель женской одежды, о том, что ее повысили в должности на фабрике, о городских новостях. Но она была сдержанна во всем, что касалось их отношений. А Сева, наоборот, писал о своих чувствах к ней, о том, что он готов променять весь таежный простор на один день пребывания с ней на Комарином болоте. После возвращения он искал встреч с ней. Но она всегда была чем-то занята, и это приносило ему огорчение.
Сейчас ему не хотелось говорить об этом с матерью, но он все-таки спросил ее, почему она этим интересуется.
— Разве я не могу спросить? Ты же сын, мне все интересно знать.
— Все, кроме Любы, а она-то как раз больше всего и интересует меня. Это редкостный человек, мама, — произнес с чувством Сева.
— Ну, ничего, ничего, — с улыбкой, снисходительно произнесла мать. — Но вообще-то, если в серьезном плане, то она тебе не пара.
— Я по-другому на это смотрю. Но разговор этот ни к чему, мама…
Мать вспыхнула от обиды и только всплеснула руками, не найдя что сказать.
— Ты не знаешь ее, мама, и этому мешает твоя предвзятость…
— Что ты говоришь, милый мой? Я отлично ее знаю, и не предвзято.
— Я поражаюсь ее тонкому пониманию красоты, ее жадности к жизни, к творчеству.
Заметив, что мать собирается возразить ему, он скрестил руки на груди и, улыбаясь, умоляюще произнес:
— Я сейчас уйду, мне срочно надо в мастерскую — сделать два мазка на одной картине. Только два, те самые, о которых еще Бальзак говорил, что лишь последние мазки имеют значение…
Сева привез из командировки множество зарисовок, эскизов, почти законченных небольших полотен, а главное — интересные и смелые замыслы. Поездка оказалась на редкость плодотворной, его хвалили в Союзе художников и даже в газетной статье. Родители знали, что он работает сразу над двумя большими полотнами, но не видели их: Сева просил подождать, чтобы показать что-то законченное.
— А потом? — спросила мать.
— А потом вы с папой приедете сегодня ко мне, и я все вам покажу. И все скажу, — произнес он с подчеркнутым значением, и это не осталось незамеченным матерью.
— Ты будешь один? — не сумев скрыть тревоги, спросила она.
Сева утвердительно кивнул головой, быстро переоделся и ушел.
Мастерская была оборудована не без помощи родителей на антресолях шестиэтажного дома — просторная, светлая. Часов в двенадцать пришли родители. Посредине комнаты стояла подставка с полотном, накрытым покрывалом. Перед ней рядом — два стула.
— Ну, давай, давай, Сева, показывай, что у тебя тут, — весело сказал Алексей Алексеевич и кивнул на мольберт. — Удивляй родителей.
Сева, загадочно улыбаясь, усадил их. Не торопясь, снял покрывало, ушел в угол, уселся в глубине большого самодельного кресла и, скрестив руки на груди, исподлобья, но мягко, глядел на отца с матерью, стараясь по выражению их лиц определить первую реакцию.
На полотне был портрет Любы. Нина Антоновна сразу же узнала ее и что-то тихо сказала мужу, не поворачивая головы.
Люба стояла на лугу, на узенькой проселочной дороге, и была изображена в полный рост, в такой позе, словно она на минутку повернулась, чтобы попрощаться с кем-то. Все было выписано с поразительной тщательностью и тонким мастерством. Красивое, вдохновенное лицо девушки, полное истинного очарования, было освещено внутренним светом, глаза и губы ее одновременно выражали и легкую грусть прощания, и радость надежды, зовущей вперед.
И пейзаж — сам луг с отдельными кустиками, светлый край неба над темно-лиловой полоской леса впереди только усиливал выразительность центрального образа, создавал впечатление законченности.
Алексей Алексеевич, знавший и любивший живопись, не мог скрыть, что весь, без остатка, охвачен чувством восхищения увиденным. Для него не имела значения конкретность лица, изображенного на полотне, перед ним было только произведение искусства. Приложив ладонь к щеке и закусив кончик мизинца уголком рта, как он это делал всегда в минуту раздумья, он поворачивал голову то вправо, то влево, то замирал в одном положении.
А Нина Антоновна, с красными пятнами на щеках, положив руки на колени, замерла в странном оцепенении. Плотно губы, она неотрывно смотрела на холст и видела только Любу, понимая, что без любви к ней сын не мог бы нарисовать такой портрет. Восприятию его, как произведения искусства, мешало чувство обиды на сына и ревности к Любе. Прежняя тревога ее только усилилась: она понимала, что вся эта демонстрация затеяна Севой умышленно. Ей казалось, что улыбка Любы на портрете предназначена ей, Нине Антоновне, как выражение победы девушки.
Сева посмотрел на мать и безошибочно понял ее душевное состояние. Ему стало жалко ее. Он встал и хотел подойти к ней, но в это время заговорил отец, по-прежнему глядя на полотно.
— Думаю, я не ошибаюсь, Сева, что это твоя новая творческая удача. Мне даже думается, что это самая сильная твоя вещь, настоящее искусство, свидетельство твоего таланта. Да, да, я не боюсь сказать это слово. Я рад за тебя. Очень рад!
Отец подошел к сыну и положил ему на плечо руку. И слова его, и этот жест были дороги Севе, он знал, что отец скуп на похвалу. Но он, не произнеся ни одного слова в ответ, подошел к матери, все так же прямо сидевшей перед портретом, и осторожно коснулся руками ее плеч.
— Мама! — Нина Антоновна не пошевелилась. — Мама, это не твое горе, а мое… И очень сильное притом, — негромко, с волнением произнес сын.
Нина Антоновна повернула голову, посмотрела на него и, догадавшись, что сын действительно чем-то сильно расстроен, спросила:
— Что за горе? О чем ты говоришь?
— Люба на днях выходит замуж. Нет, не за меня… За Володю Чугурина.
Володя вместе с Севой окончил школу, а потом медицинский институт и работал теперь, как и его отец, хирургом. Клевцовы хорошо знали Чугуриных.
Нина Антоновна настолько была ошеломлена этой новостью, что окончательно растерялась и, кажется, даже обиделась за сына.
— Почему за Володю?
— Все очень просто: они любят друг друга…
— А как же это? — она показала на полотно.
— А это… это потому, что я ее люблю. Больше, чем она меня когда-то. Но все это теперь ни к чему. Я сам упустил свое счастье…
Стало тихо в мастерской. Нина Антоновна подошла к распахнутому окну и долго смотрела на синеющие заречные дали, не замечая их. Она была поглощена мыслями, не зная, как вести себя в данном случае.
Выручил Клевцов-старший. Он подошел к сыну, обнял его.
— Ничего, ничего, Сева, у тебя еще все впереди. Но знай, что в любви и дружбе надо полагаться на собственный разум и сердце. А теперь, что же, утешай себя тем, что ты у нее останешься в памяти, как первая ее любовь. Это, как медаль, на всю жизнь, — отец добродушно засмеялся.
Сева с грустной улыбкой развел руками.
ПОЭТЫ ИЗ ГОРОДА СОВЕТСКА
В этой подборке — стихи трех поэтов: библиотекаря Екатерины Дьяконовой, учительницы Ларисы Поляковой, журналиста Виктора Чиркова. Все они — из города Советска. Это не случайно. Внимание к местным литераторам, помощь им — в традициях редакции районной газеты «Ленинское знамя». В их творческом росте есть вклад и литературного клуба «Молодость» и областной писательской организации.
Екатерина Дьяконова
ЗАВИДУЮ ТЕБЕ
…Мне не забыть, что есть мальчишка где-то,
что он добьется большего,
чем я.
Вот так и я завидую тебе,
Твоей
еще не начатой
судьбе,
Твоим мечтам,
ошибкам,
неудачам:
Все можно сделать заново, иначе!
О, как мы расточительно щедры!
А годы — как воздушные шары…
И все же я завидую тебе,
Твоей едва начавшейся борьбе:
За счастье.
За мечту.
С самим собой.
О, как непросто выиграть тот бой!
Завидую не легкости побед —
Неломкости, когда уйдешь побит.
Завидую, завидую тому,
Что жизнь тебе подарит одному:
Твоей еще не сбывшейся весне,
Когда все будет лучше, чем во сне,
Стихам,
что ты с собою принесешь,
И девушке,
которой их прочтешь.
Завидую твоим далеким дням
И продолженью жизни. Без меня.
Завидую грядущим городам,
Которых не увижу никогда,
Неснятым фильмам,
книгам — первый том! —
И песням, что напишутся потом.
Ты должен все прочесть,
увидеть,
спеть —
И за меня, и за других успеть!
Завидую, завидую тебе!
Завидую твоей большой судьбе…
Ты будешь к ней всю жизнь свою идти —
Ведь высота всегда в конце пути.
И с той, такой далекой высоты
Кому-то позавидуешь и ты…
СЕВЕРНЫЕ ОЛЕНИ
Слепой аркан их в стаде отыскал
И захлестнул, и бросил на колени.
Безмолвная, щемящая тоски
В печальном взгляде северных оленей.
Я не встречала ничего другого
Грустнее говорящих этих глаз…
В недвижности смирившихся рогов
Дух непокорства вольного угас.
Они стоят у нарт, запряжены,
В ремнях узорных, праздничных оковах,
И ждут, как тетива, напряжены,
Заветного пускающего слова.
— Вперед! — и сорван тягостный запрет.
Невольников смиренных больше нет!
Откинута по-царски голова,
Копыта высекают искры снега,
И вихрь — земли касаются едва —
Летящего, ликующего бега!
Несутся вдаль — попробуй, уследи!
На край земли умчаться им нетрудно.
Лишь белыми бурунами следы
Клубятся в снежном океане тундры.
И пусть каюр хозяйски закричит,
Хореем стукнет — не почуют боли!
Пурга сбивает, — а упряжка мчит,
И все вперед, вперед — навстречу воле…
ДОБРЫЙ ДЕНЬ
— Добрый день!
— День добрый!
Эти добрые дни,
Знаю, часто бывают.
Все печали в тени:
Солнце их убивает.
Заберется в окно,
Прыгнет «зайцем» на щеку:
— Люди встали давно,
Пробудись, лежебока!
Сгонит сонную лень!
Беззаботно и мудро
Начинается день…
— Здравствуй, доброе утро!
На работу придешь —
Ни одной неудачи.
Вдруг решенье найдешь
Самой трудной задачи.
В долгожданном письме —
Снова добрые вести.
В добром споре — ясней,
Врозь идем или вместе.
Добрым словом в ответ —
Эхо доброго дела.
Добрый слышу совет…
Всем добро овладело!
Если много хлопот —
Никого равнодушных.
…Даже лектор, и тот
Оказался нескучным!
День мелькнул, словно миг,
С ног сбивает усталость.
Для раздумий и книг
Только полночь осталась.
Что смеешься, луна?
Спать пора? Доброй ночи!
День заполнен до дна —
Рабочий!
«СЕЙЧАС ТЕБЕ ТРУДНО…»
Сейчас тебе трудно,
Знаю.
Будет не легче,
Знаю —
Всю свою жизнь, бессменно,
Быть на переднем крае…
Но если на миг
Уступишь,
Если сейчас
Отступишь, —
Ни за какую цену
Счастья уже не купишь!..
«ПО РЕКЕ УПЛЫВАЕТ ЛЕД…»
По реке уплывает лед.
Вот ушел еще один год…
И останется где-то в груди
Холодок нерастаявших льдин.
То ли весны теперь холодней?
То ли чувствами стала бедней?
…Говорят, — если верить приметам, —
Будет теплое-теплое лето.
«ЧЕЛОВЕК ОЧЕНЬ МНОГО МОЖЕТ…»
Человек очень много может,
Если только крылья не сложит,
Если в силы свои поверит…
Кто безмерность души измерит?