Совсем Нинка поникла. На завод бежала торопливо, опустив голову и надвинув на лицо платочек, пряча от людских глаз припудренные синяки. Бабы вздыхали, понимающе поджимали губы, жаль было ее, а Василий в раж вошел, для него гонять жену с дочерью сделалось потребностью, как ежедневный стакан водки.
И опять между ними встрял Ленька-матрос. Приметили, что стал он по утрам перед сменой присаживаться на скамеечку в сквере, возле механического, где она токарила. Сидит, слюнявит во рту потухшую сигаретку, пальцы сцепит — аж побелеют. Только она мимо — пойдет с ней рядом, что-то говорит горячо, к лицу ее пригибается, в глаза старается заглянуть, а та не слушает, отмахивается, норовит поскорее улизнуть в дверь. Он поворачивает — и бегом к себе в новый цех, который тогда строить начали.
Однажды, когда Василий догнал Нинку у крыльца и, ухватив за руку, примеривался, куда бы побольнее сунуть ей кулаком — в живот или в бок, все вздрогнули от дикого крика: «Не смей, подлец, женщину трогать!» И сообразить ничего не успели, как метнулась полосатая тельняшка, и Матрос, оторвав Василия от жены, так тряханул его, что у того голова мотнулась, как тряпичная, и зубы лязгнули.
Подтащил к калитке за шкирку и вытолкнул, даже коленом поддал. Это мужика из собственного-то дома!
— Ну, ладно, Матрос, ты у меня узнаешь! — грозил кулаком Василий из-за забора, но близко подходить опасался. — Мы и не таких обламывали. Запомни! Свернем башку-то.
Матрос шагнул к нему, и Василий чуть не бегом припустился прочь, будто и хмель сразу вышибло.
— Иди, иди. И тронь ее хоть одним своим поганым пальцем! — крикнул вслед Матрос. — А вы чего стоите? — повернулся он к людям и пошел на них грудью. — На ваших глазах женщину бьют, а вы — смотрите? Спектакль вам, да?
И таким гневом хлестнул по лицам, что бабы и мужики только стыдливо поопускали головы и расходиться начали. Одна тетка Антонина подбоченилась и рот открыла: «А ты нам не указ», — да Иван Степанович утащил ее.
Постоял еще Матрос, широко расставив ноги, словно под ним была качающаяся палуба, а не твердая земля, поднялся на крыльцо, толкнулся — закрыто. Потерся горячим лбом о шершавые доски, прошептал: «Нина, Нина…»
И ушел.
Василий после этого куда-то исчез, на работу не ходил. Как-то днем крадучись пробрался в дом, собрал кое-какие свои вещички, прихватил заодно транзисторный приемник и золотые часики жены, еще свадебные, и уже открыто, неделю-другую, гулял с Сеней и Николаем.
А Ленька зачастил к Нине. Не стесняясь любопытных глаз, таскал ей воду, сидел на крыльце со Светланой, мастерил ей игрушки. Привязалась девчонка к нему — с колен не слезала. И Нина уж дверь перестала запирать перед ним, сама ждала, холодея от непонятной тревоги. Сидели вместе у окна, пили чай; тревога понемногу унималась, она успокаивалась, начинала дурачиться, донимать его вопросами.
— Лень, а Лень, ну, скажи правду, чего ты ко мне прилип? Смотри, какие девочки вон ходят, молодые, ядреные и незамужние, главное. А ты на меня заришься, на старую, да еще с ребенком. Скажи, а?
— Не знаю… Увидел тогда на танцах — и все. Да какая ты старая? Наговариваешь на себя, мы же с тобой одногодки.
Она смотрит в сторону, нарочито равнодушно спрашивает:
— И… неуж влюбился? Так вот сразу?
— И влюбился, — отвечает с вызовом.
Она тихо и довольно смеется.
— А ты не смейся, я серьезно говорю.
Она тут же грустнеет.
— Нет, Ленечка, разве можно? Вот мы с тобой еще ничего плохого и не позволили, а про нас уже с три короба наплели, в каждом доме грязью моют.
— Ну и пусть себе языки чешут. Тебе-то что? Жарко или холодно от этого? Наплюй на них и живи спокойно.
— Как у тебя все просто получается.
— А зачем из мухи слона делать? Скажи прямо: хорошо тебе со мной?
Она заглядывает в его глаза, такие доверчивые и открытые, совсем как у ребенка. Радость омывает душу. Она выдыхает одними губами:
— Очень.
— Так в чем же дело? Чего ты боишься?
— Ой, не торопись, Леня. И меня не торопи. Какая уж тут любовь, если все отболело и отлетело прочь, как листочки с дерева. Душа совсем пустая и холодная…
Сидят, прихлебывают чай, смотрят в окно. Он рассказывает ей о море, о службе. Иногда читает вслух понравившуюся книжку. Она, довольная, слушает вполуха, подперев кулаком голову, думает о своем, тихонько вздыхает, стараясь не потревожить, не оторвать его от книги. И слезы навертываются ей на глаза при виде сладко посапывающей на руках у Леньки Светланы. Ей казалось, что она живет в каком-то хрустальном сне — светло, покойно, но так хрупко. Одно неосторожное движение, и посыплются осколки, разлетится ее сон вдребезги, и опять — крики, ругань, побои…
С каждым днем ее тревога усиливалась, она ждала чего-то страшного, вся напряглась в ожидании, каждая жилочка в ней стала как натянутая струна. И вот она почувствовала опасность совсем рядом и онемела от страха… Такой был теплый, хмельной, пригожий вечер, где-то недалеко гуляли — доносились хохот и визг, всплески музыки и песен. А она сидела и боялась пошевелиться, вслушиваясь до звона в ушах — как будто ничего подозрительного. Но какое-то бабье чутье подсказывало ей: сейчас. И толчками крови в висках — сейчас, сейчас…
— Леня! — прошептала она, и он вздрогнул, увидев ее расширенные от ужаса глаза. — Уходи скорей! Слышишь?
— Зачем? — удивился он, отложил книгу, тоже прислушался. — Что с тобой?
— Уходи, да уходи же скорей!
— Почему?
— Все равно не быть нам вместе. Не дадут они… Уходи!
Она вскочила, подхватила у него с колен спящую дочь, опустила ее на кровать, заметалась по комнате. Бросилась в сени, громыхнула запором, вошла в комнату и со стоном, закрыв глаза, прислонилась к косяку.
— Поздно…
Он встревоженно поднялся, еще не совсем понимая, что с ней…
Чей-то зловещий смех разбил тишину, застучали частые шаги на улице, взвизгнули жалобно петли калитки; топот на крыльце, рванули дверь, ударили кулаками, кто-то заорал хрипло:
— Эй, Матрос! Вылазь! Нечего прятаться за бабью юбку!
— Пришел срок ответ держать! — другой, визгливый голос.
Кто-то шумно лазил вокруг дома, ломая кусты. Нинка шептала побелевшими, непослушными губами: «Боже мой, боже мой…» и не могла оторвать глаз от черного провала окна. Из него вынырнула оскаленная физиономия Сени. Он заржал, влез в окно по плечи.
— Вот они где, голубки, милуются. Что, Матрос, в штаны наклал?
Нинка рванулась к окну, замахнулась тарелкой, попавшей под руку, и когда Сеня отпрянул, захлопнула створки.
— Дружков своих привел, паразит. — Она повернулась к Леньке и уцепилась за рукав. — Ты куда, Леня? Не пущу!
— Ты что, Нина? Не бойся… Я сейчас…
Он попытался оторвать ее пальцы, но она обхватила его за плечи и застонала, забилась на груди.
— Не ходи. Они убьют тебя! Леня, миленький, не ходи…
Он с трудом развел ее руки, оттолкнул, сказал решительно и зло:
— Отойди, не мешай! Что я, баба, что ли? Светку вон береги. И сама не выходи. Слышишь? — Он только на миг помедлил у двери, выдернул засов, обернулся — тоска метнулась в глазах, — мотнул головой: — Ну! Запрись.
Она задвинула железку, в изнеможении приникла грудью к двери…
Со двора было слышно тяжелое дыхание мужиков, топот, глухие удары, ругань и стоны… «Боже мой, только бы жив остался, только бы жив…» — молила она, начисто забыв о себе. Лихорадочно билась мысль: что делать?.. звать на помощь?.. кого?.. а дочь?..
В какое-то мгновение ей показалось, что за дверью стихло. Она обезумела и, уже ничего не соображая, движимая одним желанием — увидеть его, заслонить, спасти, — выскочила на крыльцо.
Они неуклюже, медведями топтались вокруг Матроса, хрипя и размахивая кулаками; изломанные, резкие тени метались по стенам, воздух будто провонял злобой и ядовитым перегаром. Матрос увертывался, отбивался, и то один, то другой отваливались в сторону, корчились на земле. Но их было трое, они все-таки поднимались, снова, зверея, бросались на парня. И Василий уже подобрался сзади с колом в руке…
— Леня! А-а!
Он пошатнулся, упал ничком. И замер. Черно-белые полоски беспомощно приникли к пыльной земле. Над ним сомкнулись, нависли темные фигуры.
— А-а-а!
Она птицей слетела с крыльца, рванула, разодрав, чью-то рубаху, мелькнуло перекошенное, страшное лицо Василия.
— Доигралась, стерва!..
Чьи-то жесткие руки хватали ее, били, она крутилась, не чувствуя боли, отталкивала их от него.
У забора засуетились люди, ударил по ушам голос тетки Антонины:
— Смотрите, убивают! Матроса убивают! Что же вы стоите?!
Они отступили и трусливо, согнувшись, словно волки, запетляли по огородам. Кто-то бежал по двору к Нинке…
Она опустилась на колени, перевернула Леньку. Он открыл глаза, застонал. Она приподняла его голову.
— Не плачь… Живой я…
— Никому тебя не отдам, никому, — бормотала Нинка, не обращая внимания на стоявших рядом. — Пусть говорят, что хотят…
И все старалась вытереть у него кровь со лба.
Людмила ИшутиноваСТИХИ
«БЫВАЕТ В ЖИЗНИ МИНУТА…»
Бывает в жизни минута,
Когда небо синей и выше,
Когда мир светлей и огромней,
И трава и листва зеленей.
Я тогда собираю друзей
И делюсь с ними всем, что имею,
Отдаю им всё, что имею:
То цветы, то улыбку, то солнце…
Но бывает в жизни минута,
Когда солнце скрывают тучи,
Когда, кажется, рушится небо,
А земля плывет из-под ног…
И тогда приходят друзья,
И приносят все, что имеют,
Отдают всё, что имеют:
Кто цветы, кто улыбку, кто солнце,
Кто сильные руки свои…
«ЗА БЕЛОЙ, СНЕЖНОЙ ПЕЛЕНОЙ…»
За белой, снежной пеленой
Не разгляжу рассвета,