ЛИРА
Сосен много гладкоствольных,
Кроны сосен — в облаках.
Я улыбчивый, довольный,
Я с гитарою в руках.
Только струны онемели, —
Ни к чему в лесу играть.
Сосны мне поют да ели,
Так, что хочется плясать.
То они кричат желною,
То бьют дятлом в барабан.
Хорошо в лесу весною
Возле вымытых полян!
Там сосёнка есть такая:
Снизу — ствол, повыше — два,
И на лире той играет
Коготочками сова.
«ПОШЕЛ ВСТРЕЧАТЬ Я В ГОРОДЕ ВЕСНУ…»
Пошел встречать я в городе весну, —
И вспомнил снег в деревне,
Возле дома,
И белой ночи сон и тишину,
И запах леса,
Выжженной соломы.
И первый луч с небес —
Начало дня,
Тетеревов разливистые песни,
И дятла стук у розового пня,
И журавлей заоблачные вести.
А сам стою
И слух вострю слегка,
И наблюдаю за гусиной стаей,
И цепкая мальчишечья рука
К цевью ружья мгновенно прирастает.
И все сильней весны моей разбег,
И писк синиц, как писк походных раций.
Ах, город, город!..
Тает грязный снег,
Да воробьи чумазые ершатся.
ДЕВЧОНКА
Голос чистый,
Голос звонкий, —
Запьянел с того ли я?
Пляшет «Барыню» девчонка —
Зазывалочка моя.
И частушки вылетают
Соловьями из груди,
А приезжие вздыхают:
Погоди ты, погоди!
Только разве остановишь,
Коль гармошка душу рвет.
Северяночка готова
Петь весь вечер напролет.
Ах, девчонка,
Ах, она ли
В платье пляшет кружевном?
У приезжих все печали
Словно выбила кнутом.
И поет:
«Смотрите, люди,
И у нас веселье есть!
Скоро, скоро клуб здесь будет,
Пораздвинет кроны лес».
Голос чистый,
Голос звонкий…
Запьянел с того ли я?
Пляшет «Барыню» девчонка —
Согревалочка моя!
КНЕХТЫ
Я лес рубил, кряжистый и смолистый,
В руках дымя, тряслась бензопила.
А вот теперь смотрю на всплеск искристый —
Судьба меня в матросы привела.
Корабль — мой дом, и порт просторный рядом.
Здесь сопки вырастают из земли.
А в бухте — исключительный порядок:
Стоят в кильватер наши корабли.
Грустить о доме вроде бы не к спеху —
Суровой службой заняты все дни…
Но в сумерках чернеющие кнехты
Напоминают на делянке пни.
НОЧЬ В СЕВАСТОПОЛЕ
Севастополь врылся в сопки,
Бухты ласково обняв.
Отдыхают пляжи, тропки
После яростного дня.
Солнце — в море,
Ночь — на якорь.
Небо — темная эмаль.
А маяк цветочком мака
Заморгал в ночную даль.
И огни рядами, в грудах —
Где-то гаснут,
Где-то нет.
Теплый ветер служит людям —
Подметает парапет.
А прожектор пароходы
Оглядел — и в сопку прочь,
И луна вползает в воду,
Чтобы греться в ней всю ночь.
Дремлют бухты, сопки, город —
Без тревоги спать всем,
Спать…
Мой корабль прибавил скорость,
В море следует опять.
Николай МарихинВ РОДНОМ КРАЮНовеллы
Без устали могу взбираться на них. Чтобы раньше других видеть восход солнца, отражение его на перекатах извилистой Вятки. Чтобы любоваться перелесками, среди которых раскиданы десятки деревушек, больших и маленьких. Чтобы подолгу слушать бормотанье косача, вдыхать запах цветущего клевера, провожать в дальний путь караваны журавлей, смотреть на белизну полей…
Впервые о Вятских увалах я услышал в школе, на уроке географии. Тогда же узнал, что на карте Советского Союза они занимают немного места. Но когда восходишь на один из них, то, кажется, видишь и многоводную Волгу с ее прекрасными городами, и седой Урал с большими заводами, и жемчужную Прибалтику с тучными лугами, — всю великую Родину…
День был солнечный, теплый. Чистое небо покрылось мутноватой пеленой.
Встав на лыжи, я решил дойти до ближайшего перелеска. У него задержался недолго. Прямо через поле направился к речке: как-то она готовится к весне? То и дело останавливался, чтобы полюбоваться насквозь просвечивающими перелесками. Вдруг услышал звук, похожий на бормотанье косача. Подумал, что мне показалось. В ушах звенело от тишины. Но через минуту-другую четко услышал, как токовал косач. Посмотрел на часы. Они показывали два часа дня.
Рассказал об этом отцу. Он не удивился, сказал:
— Это он голос пробовал. Скоро будут настоящие песни… Весна уже пришла к нам.
Майское солнце радовало всех.
Без умолку пели птицы.
Как хорошо идти по полям, среди перелесков, забыв все на свете… Когда кругом только солнце, бездонная голубизна неба да радость!..
Но вот я услышал песню жаворонка совсем рядом, не там, в вышине, где множество «тюрли-тюрли, чили-чили» сливалось в один многоголосый оркестр, а здесь на земле, в нескольких шагах от дорожной канавы.
Я остановился. И увидел его. Жаворонок, как токующий косач, топтался на небольшой кочке, подняв хвост и голову. Временами затихал, как бы прислушиваясь к своим соперникам, что трелью сверлили небо, и снова продолжал свою песню.
Я смотрел на певца, а он не обращал на меня никакого внимания, как будто меня и не было рядом.
Еще в августе я заметил, как в Загоревом Залеманье — так называют в деревне одно из полей — каждый вечер кричат журавли. Их поначалу было всего три. Они пролетали над деревней и садились в поле.
Вскоре к тем трем присоединились еще два. Почему только два? Не удалось вывести птенца? Или он погиб? Кто знает… Не потому ли эти два журавля первыми начали создавать стаю?
Через некоторое время я увидел уже девять журавлей. Значит, начался сбор птиц перед отлетом. Скоро последний раз поднимутся они над деревней и будут долго кружиться, прощаясь.
А пока они каждый вечер призывно кричат в Загоревом Залеманье, и я выхожу их слушать, и на душе тревожно.
После жаркого лета начались пасмурные дни. Временами моросит дождик. В деревне тишина. Только на большой черемухе громко чирикают воробьи. И чего они кричат?
В деревне это объясняют так: «Воробьи пиво варят». А на самом деле — они тоже сбиваются в стаи: вместе легче зимовать.
«Шу-шу-шу-у!» — шумит в лесу осенний ветер. Срывает листья с берез, осин, черемух. Чистит лес. В лесу становится светлей. Яснее небо. Виднеются дали.
Шуршит ветер и по берегам речки, качая побуревший тальник, серый хвощ, таволгу. А в воде отражаются нависшие над речкой редеющие ольхи.
Ветер готовит деревья к зиме.
Так кто-то однажды назвал костянику. Крупные красные, спелые ягоды, они так и манят к себе. Уже, кажется, оскомина на зубах и есть больше не хочется, а рука сама тянется к ним. Отпотевшие, как будто только что их достали из холодильника, ягоды сами просятся в рот, и снова наклоняешься и наклоняешься.
Несравненный наш северный гранат… Чем он уступает настоящему, южному?
В то утро выпал иней. Но как только взошло солнце, деревья начали отпотевать. Потяжелевшие листья черемух, срываясь, падали на замерзшую траву и оставались спокойно лежать.
Я вышел в поле. Остановился на пригорке и прислушался к тишине. В Верхлеманье, за Крутым яром, бормотали косачи. Они токовали, как весной… Чему же они радуются? — подумалось мне. Весной — понятно. А сейчас?.. Возможно, прощаются с летом? А может, трубят сбор, — ведь зимой они живут стаями?..
Распелись и мелкие пичуги. Особенно синица. Летом ее было не слыхать, заглушали другие певчие птицы. А сейчас… Она, как человек, громко подсвистывала: кюуик, кюуик… Кажется, я то же самое слышал и от дроздов-рябинников. Только у синицы получается мелодичнее.
Неужели погожее солнечное утро напомнило птицам весну?
Полдня ходил по лесу. Вышел на дорогу, по которой уже давно не ездят. Она заросла густой травой.
Присев к толстому старому пню, я отломил от него кусок коры — из такой мы в детстве делали поплавки для удочек. На том самом месте, где только что была кора, — три черных букашки величиною с муравья. Северный ветер шевелил их короткие усы. Но вот одна из букашек чуть подалась вперед, на мгновение остановилась, снова побежала к кромке коры и спряталась под нею. Немного погодя скрылась под «черепичной крышей» вторая, а потом и третья букашка. Я не стал их тревожить: им на ветру холодно.
Несколько минут спустя через дорогу быстро пробежала белка. Она взобралась на тонкую осину. Во рту у нее был клок мха. С осины она спрыгнула на березу, едва уцепившись за гибкий сучок, а с березы перелетела на елку… И тут я увидел гнездо. Оно было свито из тонких сучков и походило на детский мяч. Сколько раз бывал здесь летом — не замечал. А сейчас осень обнажила лес, и белка торопилась утеплить гнездо.
Как-то перезимуют мои знакомые?
Евгений ЗамятинСАТИРИЧЕСКИЕ СТИХИ
РАЗДВОЕНИЕ ДУШИ
Товарищ директор