Белее белил,
Будто вытащили из-под пресса.
Отругали его —
Леспромхоз провалил
Заданье по вырубке леса.
В том, что некий лесной квадрат
Жить оставлен,
Покуда живется,
Директор,
Как миленький,
Виноват
И не зря ему достается!
По директорской тяжкой вине
Где-то в чаще лесного массива
Спит медведица
И во сне
Видит всякие дивные дива.
Злые вихри над лесом кружат,
В сновиденьи же будто бы лето,
И уж трое смешных медвежат
Кувыркаются рядом где-то…
Тряхнули директора…
И поделом!
Поезжай в леспромхоз обратно!
А все ж
О зеленом квадрате том
Почему-то думать приятно…
«ПРИНЦИПИАЛЬНОСТЬ»
— Начальник наш — орел
По меньшей мере.
Ночей не спи,
Кипи,
Руководи —
Участок-то какой
Ему доверен!
Никто другой
Не справится поди.
— Всё так.
Но, говорят, меняется и климат,
И сами мы
У случая
В плену…
Орел орлом,
А вдруг возьмут да снимут?
— Ну, уж тогда
Всю правду сказану…
ИЗ ДНЕВНИКА ПОДХАЛИМА
Кто́ не мечтает
О гибком и прочном
Личном отличном
Столбе позвоночном?
А чтобы он был
В идеальном порядке,
Не забывайте о физзарядке.
Быть в положении
Надобно разном:
То — в вертикальном,
То — в г-образном.
Очень полезны
Оные меры
И для здоровья,
И для карьеры.
Завидую очень товарищу Видному
Хочется экстренно поумнеть,
Стать повесомее,
Посолиднее,
Твердо решать:
«Ни да,
Ни нет!»
Альберт Лиханов, Исаак ШурПИСЬМА К ДРУГУОтрывок из пьесы
В 1976 году Кировский театр юного зрителя имени Н. Островского поставил пьесу писателя-земляка, лауреата премии Ленинского комсомола А. А. Лиханова и кировского драматурга И. С. Шура (1913—1976) «Письма к другу». Пьеса и ее постановка вызвали высокую оценку печати и зрителей. Спектакль был отмечен премией Ленинского комсомола.
В основу пьесы ее авторы положили письма Николая Островского. Действие развертывается в двух планах. В номере московской гостиницы Новиков, друг Островского, привезший его письма, рассказывает о них, о своем друге молодому учителю. И перед нами проходят страницы замечательной жизни писателя-большевика.
Как жить сегодня, продолжая революцию, — об этом говорят и пьеса, и спектакль.
Мы публикуем отрывок из пьесы.
На сцене — комната Николая в Сочи. Он сидит в кресле, глубоко задумавшись. На столе громкоговоритель «Рекорд», из которого звучит музыка. Входит Ольга Осиповна.
ОЛЬГА ОСИПОВНА. Тебе что-нибудь надо, Коля?
НИКОЛАЙ (уменьшает громкость радио). Нет, мама. Зачем ты встала? Иди сейчас же ложись. Побереги свое сердечко.
ОЛЬГА ОСИПОВНА. Сдает оно, сыночек… Никак не пойму, как же они могли это сделать?! Как посмели из партии тебя исключить?
НИКОЛАЙ. А меня не исключили. Партбилет у меня. Я автоматически выбыл. Таково решение окрпроверкома. А приняли его потому, что есть среди них лентяи, которые не нашли время прийти ко мне и поговорить по-партийному. Идет чистка партии. Она необходима.
ОЛЬГА ОСИПОВНА. Но тебя-то как можно было?! Тебя?!
НИКОЛАЙ. Это недоразумение, мама, ошибка. И она будет исправлена. Меня отделить от партии невозможно!
ОЛЬГА ОСИПОВНА (жалея, что начала этот разговор, успокаивает). Да, да… Я ведь только о том…
НИКОЛАЙ. Партия — это как монолитный кусок гранита! И для того, чтобы из этого куска вытащить ничтожно малую крупицу, которая в середине его, надо разбить весь кусок! Я в партии, мама. Был, есть, буду!
ОЛЬГА ОСИПОВНА. Будешь, будешь, сыночек.
НИКОЛАЙ. Чистка! Значит, очистить от всех, кто прилип, примазался, от всех, кто тормозит наше движение вперед. Надо беспощадно очищать от них партию! А со мной чепуха получилась! Не имеют права заочно… Я уже написал в окрпроверком, и я их заставлю прийти ко мне. И тут мы поговорим — большевик я или не большевик!
ОЛЬГА ОСИПОВНА. Вот и хорошо. Уверен — значит, так и будет. Только не изводи себя попусту. А то все думаешь, думаешь… Иногда окликнешь, а ты и не слышишь. Ты успокойся, не думай.
НИКОЛАЙ. А я, мама, не об этом.
ОЛЬГА ОСИПОВНА. О чем же, сынок?
НИКОЛАЙ. Мне глаза нужны, мама. Хоть один. Пусть наполовину, на четверть, на десять процентов видит!.. Мне писать надо!
ОЛЬГА ОСИПОВНА. О чем?
НИКОЛАЙ. О моих сверстниках. О том, какие мы были в те годы… О том, что же такое — горнило революции!
ОЛЬГА ОСИПОВНА. Об этом и думаешь?
НИКОЛАЙ. Об-этом. Только об этом… Тебе получше сегодня?
ОЛЬГА ОСИПОВНА. Получше.
НИКОЛАЙ. Прочитай мне кусочек из «Овода».
ОЛЬГА ОСИПОВНА (берет книгу, садится около сына). Какой?
НИКОЛАЙ. Побег из тюрьмы.
ОЛЬГА ОСИПОВНА (читает). «Нет, с ним ничего не случилось, ничего!»
НИКОЛАЙ. Чуть дальше.
ОЛЬГА ОСИПОВНА. «Когда он сел, ему стало еще хуже. Боль овладела всем телом, его лицо посерело от ужаса. Нет, надо вставать и приниматься за дело. Надо стряхнуть с себя боль. Чувствовать или не чувствовать боль — зависит от твоей воли, он не хочет ее чувствовать, он заставит ее утихнуть. Он поднялся с койки и проговорил вслух:
— Я не болен. Мне нельзя болеть. Я должен перепилить решетку. Болеть сейчас нельзя, — и взялся за напильник.
Четверть одиннадцатого, половина, три четверти… Он пилил и пилил, и каждый раз, когда напильник, визжа, впивался в железо, ему казалось, что это пилят его тело и мозг.
— Кто же сдастся первый, — сказал он, усмехнувшись. — Я или решетка? — Потом стиснул зубы и продолжал пилить.
Половина двенадцатого. Он все еще пилил, хотя рука у него распухла, деревенела и с трудом держала инструмент».
НИКОЛАЙ (продолжает по памяти). «Он уронил напильник, воздел руки, и с губ его сорвались — в первый раз с тех пор, как он стал атеистом — слова мольбы. Он молил в беспредельном отчаянии, молил, сам не зная, к кому обращена его мольба:
— Не сегодня! Пусть я заболею завтра! Завтра я вынесу что угодно, но только не сегодня!
С минуту он стоял спокойно, прижав руки к вискам. Потом снова взял напильник и снова начал пилить…» (Пауза.) Самое интересное, мама, что это не просто выдуманный герой. У него был живой прототип — русский революционер, писатель Степняк-Кравчинский.
(Входит Р а я с небольшой доской в руках.)
РАЯ. Коля, тебе подарок от нашей комсы. (Дает ему в руки.) Рука движется по линейке. Ты сможешь писать. Только надо привыкнуть.
НИКОЛАЙ. Дай карандаш и бумагу, я попробую.
(Рая дает ему карандаш, бумагу и напряженно смотрит, как он пишет.)
Прочти, что я написал, можно разобрать? Что молчишь?
РАЯ. Я разберу, разберу! (Читает.) «Спасибо, Раечка». Верно?
НИКОЛАЙ. Дальше.
РАЯ. «Спасибо, мой дорогой, самый за… заме…»
НИКОЛАЙ. Замечательный.
РАЯ. «Замечательный друг». Вот и разобрала. А когда привыкнешь, будет прекрасно.
(О л ь г а О с и п о в н а тихонько уходит.)
НИКОЛАЙ. Ну, рассказывай, что нового, что интересного? Рассказывай.
РАЯ. Сперва ты. Вчера ты хотел попросить меня о чем-то, я замоталась, прости.
НИКОЛАЙ. Не говори ерунду. Ты не обязана все время торчать около меня. У тебя есть твоя жизнь. Мы с тобой договорились раз и навсегда… Я замучил тебя и маму. Если бы я знал, что превращусь в полутруп… Прав был твой отец…
РАЯ. Мы договорились никогда не возвращаться к этому вопросу. Я одна знаю, что ты сделал для меня и что я для тебя. И не имеют права родные люди считать и подсчитывать, кто сколько сделал друг для друга. В конце концов не воображай, что ты распоряжаешься моей жизнью. Это моя жизнь. Я живу так, как считаю нужным, правильным… и как мне самой нравится!
НИКОЛАЙ. Товарищ Райка! Ты великолепна!
РАЯ. Вот с этим, товарищ Колька, я согласна. Точка.
НИКОЛАЙ. Точка.
РАЯ. А теперь говори — что хотел.
НИКОЛАЙ. Я давно не писал Пете. Правда, сейчас можно попробовать на этом приспособлении, но боюсь, что он не разберет мои каракули.
РАЯ (садится за стол). Диктуй, я готова.
НИКОЛАЙ. «Милый Петя! Буду писать тебе по-телеграфному кратко, отчетливо — лишь самую суть, не пускаясь в философию и отбрасывая все литературные обороты. Итак, начинаю. Письмо получил. Твою знакомую, бедняжку больную, встречу по-товарищески. Она здесь отдохнет и рассмотрится». (После небольшой паузы.) Ты не возражаешь, Раечка?
РАЯ. Вопрос не поняла.
НИКОЛАЙ. Ты не возражаешь, чтобы она к нам приехала?
РАЯ. Вопрос дурацкий.
НИКОЛАЙ. Ну, это уж чересчур!
РАЯ. А вот и нет. Так воспитана. И между прочим — тобой.
НИКОЛАЙ. Хорошо воспитана. Я даже начинаю собой гордиться.
РАЯ. Не зазнавайся, диктуй дальше.
НИКОЛАЙ. «Ехать морем — убийство: идут штормы 9—12 баллов. Итак, жду. Пусть напишет, когда приедет, встретят ее. Теперь следующее. Скажи, как смотрят Карась и другие ребятки на твою организационную политическую пассивность и что они делают в отношении ликвидации ее. Мое желание такое: познакомься с ячейкой какой-нибудь, наладь ее систематическое посещение, начинай там кое-что делать. Узнай, достанет ли тебе Карась или кто другой необходимые бланки. Если нет, напиши, я достану. Ты их пришли заполненными, я заверю свою рекомендацию и вышлю тебе. Начинай подыскивать остальных четырех товарищей».
(Рая перестала писать и сидит, опустив голову на стол.)