Это открытие настроило меня на романтический лад.
В свободные часы я усаживался на берегу моря и подолгу смотрел вдаль, провожая глазами темные дымки пароходов, которые, не заходя в Угольную, шли прямо на Провидение. Я фантазировал, и в моем воображении частенько возникал парусник «Св. Гавриил», отважно плывущий вдоль пасмурных, неприветливых берегов на север, к проливу, который теперь носит имя руководителя экспедиции Витуса Беринга. Я представлял его себе отважным, не ведающим страха и сомнений мореплавателем, открывателем новых земель, суровым, закаленным; непреклонным, овеянным ореолом заслуженной славы…
Итак, поговорим о Витусе Беринге. Дележ «курицы славы» в северной части Тихого океана уже поставлен нами под сомнение. Но может быть, духовная значимость Витуса Беринга, его моральный вес столь велики, что именно поэтому следует оправдать посмертную славу мореплавателя?..
Всего вреднее в таких вопросах бездоказательность. Перейдем теперь к последовательному изложению событий. Мореплаватель Витус Беринг возглавлял две экспедиции — Первую Камчатскую и Вторую Камчатскую. Начнем с Первой, той самой, во время которой бот «Св. Гавриил» прошел мимо бухты Угольной.
Первая Камчатская экспедиция была послана поличному указу императора Петра Первого. Организация ее имеет свою длинную и небезынтересную предысторию, но мы подробно останавливаться на ней не будем. Выясним лишь причины, побудившие Петра Первого отправить экспедицию в столь отдаленные края.
Петр Первый стремился к всемерному развитию торговли. В частности, он был совсем не прочь установить прямые торговые отношения с Индией, которые сулили немалую выгоду. Но западные торговые пути в Индию давно контролировались другими державами, конкурировать с которыми Россия не могла. Иное дело, если бы удалось найти восточный путь в Индию и Китай вдоль берегов Азии, открыть так называемый северо-восточный проход, который безуспешно искали многие выдающиеся мореплаватели, в том числе и Виллем Баренц…
Но тут помимо чисто практических трудностей вопрос упирался в одну из сложнейших географических проблем XVI–XVIII веков: соединяется Азия с Америкой или нет?.. Если соединяется, то морской путь из устья Двины в Китай не проложишь, как советовал сделать это царский спальник Федор Степанович Салтыков. А вот если между материками существует пролив… Короче говоря, выяснить это было бы очень полезно не только для науки, но и для государства. Вот почему Первая Камчатская экспедиция состоялась.
Но любопытно, что в тот год, когда смертельно больной император собственноручно писал инструкцию для экспедиции, уже многие знали, что пролив между Азией и Америкой существует. Более того, Петр Первый сам имел карту, на которую был нанесен этот пролив. Очевидно, Петр не решился довериться этой карте, к чему у него имелись основания. Но тут мы должны сделать небольшое отступление.
На многих географических картах пролив, отделяющий Азию от Америки, — его называли Анианский — появился задолго до того, как был в действительности открыт. Анианский пролив придумал — буквально придумал — итальянский картограф Гастальди в 1562 году. Он же назвал его Анианским. Никаких разумных оснований для нанесения этого пролива на карту у Гастальди не было. На некоторых других своих картах он изображал Азию соединенной с Америкой. Но эта картографическая «утка» совпадала с горячим желанием и ученых, и мореплавателей найти северо-восточный проход, ведущий к богатейшим странам Южной Азии, и поэтому ей охотно, бездумно поверили.
Однако после 50-х годов XVII века в литературу проникают уже совершенно достоверные, основанные на фактах сведения о проливе между Азией и Америкой. Они исходили от людей, так или иначе связанных с Сибирью, местные жители которой в ту пору говорили об этом проливе как о чем-то совершенно очевидном. Так, католический патер Юрий Крижанич, за интриги высланной из Москвы в Сибирь и проживший там пятнадцать лет (с 1661 по 1676 год), в своей книжке «История Сибири» определенно утверждал, что русскими доказана возможность сквозного плавания вдоль северных и восточных берегов Азии. В атласе Ремезова, законченном в 1701 году, указан свободный морской путь из устья Колымы до Камчатки и даже Амура. Плененный под Полтавой швед Страленберг провел в Сибири тринадцать лет (до 1722 года) и составил за это время три карты Сибири, одну из которых преподнес Петру Первому. Вернувшись на родину, он опубликовал книгу и приложил к ней карту. На этой карте Против устья реки Индигирки сделана следующая надпись: «Отсюда русские, пересекая море, загроможденное льдом, который северным ветром пригоняет к берегу, а южным отгоняет обратно, достигли с громадным трудом и опасностью для жизни области Камчатки», то есть прошли проливом, отделяющим Азию от Америки. В Петербурге рукописной картой Страленберга пользовались иностранцы; вскоре в Западной Европе появились карты, основанные на его материалах.
«Таким образом, — совершенно справедливо заключает академик Л. С. Берг, — ко Времени Первой Камчатской экспедиции Беринга (1725–1729 гг.) не только в Сибири, но и в Западной Европе было уже хорошо известно, что Азия не соединяется с Америкой» («Открытие Камчатки и экспедиции Беринга». М.-Л., 1946).
Но может быть, сам Беринг по какой-то случайности не знал об этом?.. Знал. На пути к Тихому океану он летом 1725 года писал из Енисейска в одном из своих «представлений», что разрешить вопрос о соединении Азии с Америкой можно было бы с меньшим «коштом», издержками, если плыть не с Камчатки на север, а из устья Колымы на восток к реке Анадырь, впадающей в Тихий океан, потому что там «пройти всемерно возможно, о чем новые Азийские карты свидетельствуют, и жители сказывают, что прежь сего сим путем хаживали».
Всеми этими сведениями о северо-востоке Азии картография и вообще наука обязана в первую голову Федоту. Алексееву Попову, а также Семену Дежневу. Витус Беринг ехал открывать уже открытое и знал это.
Имело ли смысл при таких условиях все-таки посылать экспедицию?.. Безусловно, потому что хоть о проливе и знали, но в целом картографический материал был очень противоречив, и истину трудно было отличить от фальши, потому что не было никаких письменных свидетельств о плаваниях (отписки Дежнева в то время еще не нашли), потому что отсутствовали географические сведения о проливе. Так что Петр Первый поступил вполне логично, не доверившись карте Страленберга.
Но почему Витус Беринг встал во главе такой экспедиции?.. Чтобы ответить на этот вопрос, познакомимся, с некоторыми фактами из биографии прославленного мореплавателя.
Витус Беринг родился в 1681 году в Дании, в городке Хорсенсе. Юношей он совершил плавание на голландском корабле в Ост-Индию, и это обстоятельство сыграло решающую роль в его жизни. В 1703 году он вернулся в Амстердам, и там молодого моряка завербовали на русскую службу. В России Беринг возил лес на остров Котлин, где строилась «фортеция» Кроншлот (будущий Кронштадт), командовал дозорным кораблем, следившим за действиями шведов, участвовал на двадцатипушечной шняве в Прутском походе Петра, затем был переведен в Балтийский флот, сражался со шведами; постепенно его повышали в чинах и переводили на все более и более крупные военные корабли. Очевидно, служил Беринг добросовестно, но о его заслугах и личных качествах можно судить по следующему факту, После окончания Северной войны он в отличие от многих других офицеров не был повышен в чинах. Беринг обиделся и подал в Адмиралтейств-коллегию прошение об отставке, которая немедленно была приняла. 10 марта 1724 года Беринг уже получил паспорт на выезд в Данию, но минула весна, затем лето, а Беринг все не уезжал из Петербурга на родину.
Почему?.. Видимо, потому, что его прошение об отставке было всего лишь демаршем, предпринятым с целью добиться повышения, и поспешность Адмиралтейств-коллегии обескуражила незадачливого дипломата. Беринг отлично понимал, что возвращение в Данию не сулит ему ничего хорошего, что нигде он не сможет занять столь высокого и обеспеченного положения, как в России. Вот почему он продолжал сидеть в Петербурге, надеясь через друзей хотя бы восстановиться во флоте.
В августе 1724 года кто-то напомнил о Витусе Беринге императору, и тот предложил Берингу вернуться во флот в прежнем чине. Беринг тотчас согласился на это. Он даже согласился на перевод с девяностопушечного корабля на шестидесятипушечный, которым командовал три года назад.
Но теперь нам предстоит ответить еще на один вопрос: почему, подыскивая начальника для Первой Камчатской экспедиции, Адмиралтейств-коллегия остановила свой выбор на Беринге?.. Вот тут-то и сыграло роковую роль то обстоятельство, что Беринг бывал в Ост-Индии, а Петр затевал экспедицию прежде всего с целью проложить туда морской путь.
Едва ли можно усомниться в том, что Беринг принял известие о новом назначении без всякого восторга. Наука его не интересовала ни до экспедиций, ни во время экспедиций; соединяется ли Азия с Америкой, ему, разумеется, тоже было безразлично. Но Витус Беринг понимал, что против монаршей воли не пойдешь, что Петр крут и проще простого угодить в страшную отставку. Он покорно согласился, и монаршья воля, сдвинув его с места, потом уже в течение двух десятилетий подталкивала в спину к бессмертию. Беринг легонько упирался, искал пути к отступлению, медлил, колебался, но монаршья воля все-таки возвела его на пьедестал столь высокий, что молва поставила Беринга в один ряд с великими мореплавателями…
Теперь давайте разберемся, каковы все-таки были личные качества главы Первой Камчатской экспедиции. Дело это щекотливое, при некоторой предвзятости в отношении к Берингу легко впасть во грех необъективности и поэтому лучше всего сослаться на мнения авторитетов. Александр Петрович Соколов, историограф русского флота, в книге «Северная экспедиция», опубликованной в 1851 году, писал, например, что Беринг был «человек знающий и ревностный, Добрый, честный и набожный, но крайне осторожный и нерешительный, Легко подпадавший влиянию подчиненных и потому малоспособный начальствовать экспедициею, особенно в такой суровый век и в такой неорганизованной стране, какою была Восточная Сибирь в начале осьмнадцатого века». Тот же Соколов, касаясь взаимоотношений Беринга с подчиненными во время Второй Камчатской экспедиции, полагает, что капитан-командор был, «может быть, и любимый ими (подчиненными. —