– Вживую нет. – Я отмахнулась от другой осы. Марлоу пригнула голову. – Зачем тогда ты переехал в Миннесоту?
– Пришлось. Я буду жить с бабушкой Адой.
– Почему?
– Отец ушел из дома.
Что-то в его голосе заставило меня прекратить расспросы. Мальчик ударил по крыше еще сильнее; в стороны полетели кусочки коры.
– Прекрати, – велела я.
– Я хочу достать гнездо.
– Если ты его собьешь, осы разозлятся и покусают нас.
– Бабушка Ада говорит, что яд можно высосать. Так что ничего с тобой не случится.
Я фыркнула.
– Не хочу, чтобы меня ужалили. И вообще, вдруг у нее аллергия.
Марлоу энергично закивала.
– Да. Мы не хотим, чтобы нас ужалили. Так что перестань.
Сойер опустил палку.
– Откуда вы знаете, как меня зовут? – Он сощурил один глаз и растянул губы, обнажив огромные кривые резцы.
– От твоей бабушки. Это она велела тебя найти.
Мальчик сунул руку в карман и пару секунд смотрел в землю, словно обдумывая варианты.
– А тебя?
– Что – меня?
– Как звать?
– Айла.
– А ее? – Он махнул палкой.
– Марлоу.
– Ладно, Айла и Марлоу. Я не буду сбивать гнездо.
Когда он повернулся, чтобы выбросить палку, на траву шлепнулся какой-то предмет. Нагнувшись, я разглядела маленькую пластиковую фигурку рыцаря в шлеме с опущенным забралом. На его блестящей поверхности играли солнечные блики.
– Сойер!
– Бабушка Ада зовет. Надо идти, помочь ей. Еще увидимся.
Он отсалютовал рукой, и вскоре его непослушная шевелюра скрылась за углом сарая.
Вечером, после ужина, папа вернулся домой с тортом в форме печенья и протянул белую коробку, чтобы мы ее открыли.
– Марлоу, солнышко, вообще-то он для тебя.
Она радостно захлопала в ладоши при виде большого печенья с шоколадной крошкой, украшенного белой и черной глазурью.
– Ох как чудесно! – заявила Мони и немедленно отправилась в кладовую за бумажными тарелками.
Мама за кухонной стойкой вытирала полотенцем вымытую после ужина кастрюлю.
– Когда ты успел его купить, Патрик? – натянуто спросила она.
– Ушел с работы немного пораньше.
– Студенты не возражали?
Папа в упор посмотрел на нее.
– Нет, не возражали. Кроме того, сегодня особый повод.
– Что за повод? – Я наклонила коробку, чтобы рассмотреть содержимое.
Марлоу поддела пальцем белую глазурь и облизнула.
– Завтра мы все идем в суд. – Отец покосился на маму.
– Зачем?
– Ну… – Он глубоко вздохнул. – Марлоу официально станет частью нашей семьи.
Я тоже непроизвольно глянула на маму. Ее щеки вспыхнули.
Вернулась Мони со стопкой бумажных тарелок, украшенных орнаментом из розовых и голубых цветов.
– Для особенного дня.
– Мы удочеряем Марлоу. Она будет твоей сестрой, Айла. – Папа выпятил грудь. По его лицу расползлась широкая улыбка.
– Я думала, она уже моя сестра.
Вслед за Марлоу я обмакнула палец в глазурь, только не в белую, а в черную.
– Эй! – Она отпихнула меня. – Подожди, пока Мони отрежет тебе кусочек.
Папа наклонился к ней.
– Марлоу, ты понимаешь, что это значит?
Марлоу улыбнулась.
– Мне не придется уходить?
– Нет, зайка, не придется. Ты часть нашей семьи. Я твой папа, а Стелла твоя мама.
Хлопнув дверцей, мама убрала кастрюлю в шкафчик.
– Мам, значит, у тебя теперь будет две дочери, – сказала я.
Не удостоив меня ответом, она шагнула к коробке с тортом. Лицо у нее пылало. Она протянула руку и сильно ударила по торту ложкой. Один раз, другой. Затем кивнула на потрескавшееся угощение.
– Ну, кому кусочек? – и с невозмутимым видом потянулась за тарелкой.
Проснувшись посреди ночи, я села в постели. До моего слуха донеслись приглушенные голоса. Тихий шепот постепенно становился громче, резкие интонации били мне в уши точно стрелы. Я не могла разобрать ни слова. Да и не хотела. Боялась услышать то, что произносили эти разгневанные голоса.
Не помню, когда ее заметила, но испуга не почувствовала. Мне было только любопытно, когда и как она там оказалась.
Марлоу сидела в углу в окружении моих плюшевых игрушек и кукол. Затем она медленно поднялась, подбежала и закрыла мне уши маленькими ладошками, так что в конце концов не осталось ничего, кроме звука ее дыхания возле моей груди.
Глава 11Интервью
[Студия]
Джоди Ли: То есть вы не считаете себя склонной к насилию?
Марлоу Фин: Если меня не провоцировать, я никого и пальцем не трону. В противном случае, разумеется, я отреагирую. Как любой нормальный человек. Людям свойственно проявлять ответную реакцию. Мы не морские кораллы.
Джоди Ли: Кое-кто утверждает, что за вами закрепилась определенная репутация.
Марлоу Фин: Какая репутация?
Джоди Ли: Не секрет, что у вас… вспыльчивый характер, скажем так. В частности, вы проявляли несдержанность в отношении представителей прессы.
Марлоу Фин: Пиявки не являются представителями прессы. Они не журналисты. Вот вы журналист, Джоди. Они – нет.
Джоди Ли: Пиявки, о которых вы постоянно упоминаете, – папарацци?
Марлоу Фин: Хуже.
Джоди Ли: То есть?
Марлоу Фин: Папарацци делают снимки. Приятного мало, да. Но пиявки пишут ложь. Знаете, как снять пиявку, Джоди?
Джоди Ли: По правде говоря, никогда с ними не сталкивалась.
Марлоу Фин: Нужно найти, где у нее рот. В этом весь фокус – нужно взять ее за глотку.
Джоди Ли: Не возражаете, если я перечислю несколько прозвищ, которыми вас наградили «представители СМИ» – назовем их так?
Марлоу Фин: Конечно. Почему бы и нет?
Джоди Ли: «Безумная Марлоу», «взрывная Фин», «чокнутая Эм»…
Марлоу Фин: Очаровательно, не правда ли?
[Подборка видеоматериалов, Марлоу и представители СМИ]
Джоди Ли: Бесспорно, Марлоу заслужила репутацию человека, избегающего внимания прессы и порой склонного к несдержанности. В 2006 году в ходе инцидента возле отеля «Иви» она вытолкнула на улицу фотографа, сломав ему руку. Весной потерпевший подал иск, но спор был урегулирован во внесудебном порядке. Подробности до сих пор не разглашаются. В 2010 году на Марлоу снова подали в суд – теперь за то, что она вылила бутылку воды на голову репортера в Нью-Йорке.
[Студия]
Марлоу Фин: Я никогда и никого не трогала. Фотограф у «Иви» меня толкнул. Я просто пыталась выбраться оттуда в целости и сохранности.
Джоди Ли: А как же крики и ругань? В прессе это назвали «истерикой».
Марлоу Фин: [Пожимает плечами] Пускай говорят что им угодно. Если они так напечатали, еще не значит, что так и было. Мы живем в ужасном мире, правда?
Джоди Ли: Я собираюсь затронуть тему, о которой, возможно, нелегко говорить. Попробуем?
Марлоу Фин: Вы прирожденный дипломат, Джоди. Это мне в вас и нравится.
Джоди Ли: Значит, не возражаете?
Марлоу Фин: Валяйте.
Джоди Ли: У вас были некоторые проблемы с зависимостью. Говорю как есть. [Выставляет перед собой ладони] Полагаете, вы полностью от них избавились?
Марлоу Фин: Я никогда не избавлюсь от них до конца. Но сейчас мне определенно лучше.
В моей жизни бывали по-настоящему темные дни. Вряд ли многие отдают себе отчет в том, что снимки в журналах и на рекламных щитах – всего лишь образы. Всего лишь чьи-то представления обо мне. Они и близко на меня не похожи.
Джоди Ли: Можете немного рассказать об этих темных днях в вашей жизни? Я брала интервью у самых разных людей с зависимостью в прошлом либо в настоящем. И все говорят одно и то же: в какой-то момент они поняли, что достигли точки невозврата. Каким он был для вас – самый темный момент, когда все изменилось?
Марлоу Фин: Таких было… [Поднимает два пальца]
Джоди Ли: Расскажите о первом.
Марлоу Фин: Мой первый опыт работы моделью в Европе. Мы часто слышим о том, как модели отрываются на тусовках. Нюхают. Закидываются. У меня все было не так. По крайней мере, с самого начала. Я старалась ни во что не ввязываться – сосредоточиться на работе и не терять голову. Мне правда нравилась моя работа. Но, клянусь, чем больше я старалась удержаться на этом… канате… чем выше поднималась, тем сильнее мне предстояло упасть.
Все началось с одного косяка. Один косяк с травкой на вечеринке в Барселоне. Вроде ничего такого, да? Мне просто стало любопытно. Я… возможно, я этого хотела. Хотела упасть. Через неделю я пила без просыха. Пустые бутылки не лгут. Через месяц принимала кокаин и экстази почти каждый вечер, потом днем, каждый день. Мою жизнь заволокло туманом. Не буду лгать и говорить, что жалею. Потому что мне нравилось торчать. Нравилось чувствовать прилив жара и оцепенение. Голова как будто отделялась от тела и… я обретала покой. Но… [пауза]
Джоди Ли: Что – но?
Марлоу Фин: Я часто просыпалась, не зная, где нахожусь. Не помня, что делала. Что делали со мной.
Помню одно воскресенье. В то утро звенели церковные колокола. Я проснулась в каком-то отеле во Флоренции совершенно голая. На кровати не было даже простыней. Я лежала одна. Не знаю, что произошло: минувший вечер стерся из памяти. Я натянула одежду – вещи были не моими – и вышла на улицу. Я находилась за гранью похмелья. В том состоянии, когда похмелье кажется более приятной альтернативой. Окружающий мир затих. Умер. Прохожие меня словно не видели. Как будто я стала призраком. И тогда я поняла.
Джоди Ли: Сколько вам было лет?
Марлоу Фин: Восемнадцать. Еще ребенок. Хотя чувствовала я себя на пятьдесят.
Джоди Ли: И вы обратились за помощью.
Марлоу Фин: Да. [Почесывает лоб] Обратилась.