За побег, за проживание в столице по подложному паспорту Рудольф Лазаревич Самойлович был по этапу выслан в Пинегу, поселок в Архангельской губернии, сроком на 3 года. Живя в лесной глухомани, на берегу реки Пинеги, правого притока Северной Двины, он словно впервые вспомнил о том, что является дипломированным геологом, горным инженером, знаний которого ждет не дождется нехоженый северный край! Вместе с другим геологом — ссыльнопоселенцем Нестором Алексеевичем Куликом (их с той поры связала пожизненная дружба) — Самойлович начал проводить детальное обследование рек Пинеги и Кулоя. В одном из номеров «Известий Архангельского общества изучения Русского Севера» за 1909 год появилась первая научная работа молодого горного инженера о гипсовых пещерах Пинежского уезда. Но бок о бок с ним в Пинеге жило около 100 политических ссыльных, и мог ли он остаться в стороне от своей предыдущей «работы»?! В полицейских документах не замедлила появиться запись: «Состоит членом Пинежской группы социал-демократов».
Когда Самойловичу разрешили переехать на поселение в Архангельск, он стал работать в Обществе изучения Русского Севера и одновременно секретарствовать в Обществе политических ссыльных. В те времена в старинном поморском городе в дельте Северной Двины организовался активный кружок «политических», и Самойлович сразу же начал играть в нем заметную роль. Он постоянно кого-то куда-то пристраивал, перед кем-то хлопотал. Едва в Архангельске появлялась девушка или молодая дама с Большой земли, он отправлял ее к губернатору в качестве невесты одного из ссыльных просить о смягчении участи «жениха».
Самойлович подружился и быстро перешел на «ты» с отбывавшим здесь ссылку Александром Степановичем Гриневским, писателем Александром Грином. Они вдвоем часто ходили на лыжах по аллеям сквера, скатывались с горок в замерзшую Двину, проводили друг у друга вечера. Первая жена писателя В. П. Калицкая вспоминает, как однажды Самойлович привел к ним в дом двух норвежских шкиперов и весь вечер переводил Грину их сногсшибательные рассказы о морских приключениях (разговор велся на немецком, которого Грин не знал). А когда гости стали прощаться, оказалось, что это два русских горных инженера, коллеги Самойловича по Фрейбергу! Грин, в течение нескольких часов наслаждавшийся красочными повествованиями «бывалых моряков», некоторое время дулся на приятеля.
К слову сказать, у Рудольфа Лазаревича было прекрасно развито чувство юмора, без которого жить вообще нелегко, а в трудных условиях — невыносимо. Он прекрасно понимал и принимал добрую шутку, дружескую «подначку». Уже будучи маститым исследователем, профессором, директором института, «пугал», например, новичков тем, что, как только научное судно пересечет полярный круг, им будет устроено «крещение»: прямо по ходу корабля их на тросе по очереди окунут в Ледовитый океан… «Не верят, но побаиваются!» — с явным удовольствием заносил в дневник профессор Самойлович.
Вечерами на его квартире собирались «политические», пили чай, спорили, пели. У хозяина был очень красивый и сильный баритон, лучше всего ему удавались старинные романсы, русские и неаполитанские народные песни. Исполнял Самойлович и арии из классических опер, например песню варяжского гостя из «Садко» (он, конечно, не подозревал, что через четверть века «Садко» войдет в его жизнь — ледокольный пароход «Садко», плавучая база его последних арктических экспедиций). Рудольф Лазаревич безотказно выступал в благотворительных платных концертах, даваемых в пользу ссыльных, а много лет спустя столь же безотказно пел на вечерах в своем институте в Ленинграде. Он вполне мог бы стать профессиональным оперным певцом, и сам не раз говорил, что, если бы не Север… Однако именно Север с каждым днем становился ему все ближе и роднее.
Вот какая вырисовывается закономерность: на Крайнем Севере испокон веков увереннее и быстрее других приживались личности особого склада — удалые, предприимчивые, прозорливые. Сюда всегда устремлялись люди передовых взглядов, романтики, революционеры. В XIX столетии Севером все чаще стали интересоваться революционеры-мыслители, такие, как теоретик анархизма, путешественник и географ Петр Алексеевич Кропоткин, который в одиночной камере Петропавловской крепости создавал классический научный труд «Исследование о ледниковом периоде».
На рубеже двух последних веков в Арктике стали появляться те, кто попал сюда по произволу царских властей. Рудольф Лазаревич удачно назвал их, и себя в том числе, «северянами поневоле». Именно они, профессиональные революционеры, сделались со временем глубокими знатоками природы и народонаселения Крайнего Севера, поборниками его Всестороннего исследования и освоения. Эти люди как бы продолжили замечательные традиции ссыльных декабристов, вложивших столько труда в изучение Восточной Сибири.
В тяжелых походах по Северной Якутии и Новосибирским островам принимал участие ссыльнопоселенец Михаил Иванович Бруснев, один из первых русских марксистов. Революционером-профессионалом был Георгий Давыдович Красинский, с именем которого связаны первые шаги нашей полярной авиаций. Бурную революционную молодость прожил профессор Иван Илларионович Месяцев, руководитель экспедиций на первом советском океанографическом судне «Персей». Огромный вклад в создание культуры северных народов, в их всестороннее изучение внес Владимир Германович Тан-Богораз, революционер-народник, почти 10 лет проведший в сибирской ссылке.
Привычка к постоянным опасностям подполья, к тяготам кочевого быта, способность находить выход из тупика, жажда действий, осторожность, выдержка — где, как не на Севере, в Арктике, наиболее ярко проявиться этим лучшим человеческим качествам! Вышло так, что один «северянин поневоле» поселился в архангельском доме, в котором жил другой «северянин поневоле», высокий стройный человек с рыжеватой бородкой, Владимир Александрович Русанов. Эта встреча решила и определила дальнейшую судьбу Самойловича.
Ученик орловской классической гимназии (исключенный оттуда за поистине классическую неуспеваемость!), юный марксист, сочетавший революционную деятельность с учебой в духовной семинарии, студент парижской Сорбонны, храбрый исследователь извергающегося Везувия, ссыльнопоселенец в Печорском крае, зрелый арктический геолог, участник и руководитель нескольких экспедиций на Новую Землю, борец за равноправие Малых северных народностей, дальновидный ученый, пророчивший освоение Великого Северного морского пути, — вот с каким человеком познакомился Самойлович.
Их многое сближало, хотя Русанов был на 6 лет старше. Оба в свое время с ненавистью относились к «классической гимназии», оба стремились продолжить образование за границей (причем они вполне могли бы встретиться во Фрейберге, так как Русанов всерьез подумывал перебраться туда из Парижа), оба посвятили годы подпольной борьбе, пережили аресты и ссылки, а теперь вот познакомились в Архангельске.
Русанов обладал даром красноречия, слыл блестящим лектором. Он не раз выступал с докладами на заседаниях архангельского Общества изучения Русского Севера, и вполне естественно, что Самойлович был одним из благодарнейших слушателей русановских лекций. Все, о чем говорил Владимир Александрович, к чему он призывал, падало на уже хорошо подготовленную почву. Самойлович все сильнее мечтал о настоящем Севере, об экспедиции в высокие широты, о зимовке в Арктике. Летом 1911 года Русанов отправился в свою пятую и последнюю экспедицию на Новую Землю, Самойлович же, очевидно, неожиданно для самого себя оказался в составе экспедиции на далекий архипелаг Шпицберген, где даже Русанов еще ни разу не был!
Так тридцатилетний горный инженер Самойлович, зрелый «политик» и начинающий исследователь, попал в Арктику, с которой уже не расстался.
Уголь во льдах
Двухмачтовый парусник носил грозное имя Жака Картье, «веселого корсара» начала XVI века, прославившегося плаваниями и стычками в водах, омывающих восточные берега Северной Америки. Судно принадлежало соплеменнику пирата Шарлю Бенару, который в 1908 году организовал полярную экспедицию на Новую Землю. В качестве геолога на судно был приглашен Русанов. По возвращении в Архангельск Бенар продал судно, а в сентябре 1911 года на «Жаке Картье» вышла в море русская шпицбергенская экспедиция под начальством В. Ф. Држевецкого. В ее составе находился горный инженер Самойлович.
Судно было сработано великолепно, прочная дубовая обшивка позволяла входить в плавучие льды, но льдов, как назло, не было, а вот в открытом штормовом Баренцевом море безмоторному паруснику пришлось худо. И особенно лихо пришлось горному инженеру, впервые в жизни оказавшемуся в настоящем океане. Самойлович даже привязывался к койке длинным полотенцем, чтобы не оказаться выброшенным из постели! Судно мало-помалу двигалось вдоль берегов Кольского полуострова и наконец подошло к острову Кильдин. Здесь горный инженер, не мешкая, съехал в шлюпке на берег, чтобы провести рекогносцировочные геологические наблюдения. Рудольф Лазаревич положил начало доброй традиции: где бы впоследствии ни бывал, как бы трудно ни складывалась его очередная экспедиция, при первой же возможности Самойлович сходил на берег материка, острова, полуострова для геологических и географических исследований.
Снова начался шторм, пришлось быстро покинуть Кильдин. Судно опять оказалось во власти волн, его пронесло мимо мыса Нордкап и после многодневной отчаянной трепки едва не выбросило на берег. В последний момент удалось войти в небольшую норвежскую гавань и отстояться в ней. Наступила уже середина октября, ни о каком походе на Шпицберген не могло идти речи. В архангельских газетах появились статьи на тему «Кто был виновником шпицбергенского бесславия?», начальника экспедиции отставили от должности. Для горного инженера полевой сезон пропал безвозвратно, однако полярное морское крещение он, безусловно, получил.
Интерес к Шпицбергену был, разумеется, не случайным. Официально открытый в 1596 году голландцами, но с незапамятных времен посещаемый русскими поморами и мореплавателями других стран,