охода. И откачали, и починили, а потом в награду услышали «Интернационал», исполненный оркестром, выстроившимся на верхней палубе фешенебельного буржуазного судна! Денежные средства, полученные за спасение «Монте-Сервантеса», специальным постановлением Совнаркома были обращены на усиление научно-исследовательских работ в Арктике.
После ремонта в норвежском порту Ставангер «Красин» снова ушел в высокие широты. С волнением смотрели моряки на маленькие островки в архипелаге Шпицберген, те самые островки, около которых два с небольшим месяца назад они сняли со льда умирающих людей. Но не удалось обнаружить ни единого следа тех, кого они сейчас так отчаянно разыскивали. Ледокол «проутюжил» пространство, которое на всех морских картах значилось как Земля Джиллиса, однако теперь окончательно выяснилось, что она — мифическая, несуществующая. «Красин» прошел прямо по «земле» и повсеместно обнаружил большие глубины. Профессор Самойлович и радовался, и грустил: ему было приятно, что удалось уточнить географическую карту, и жаль, что не нашлось хотя бы крошечного островка в этом в полном смысле слова «медвежьем углу» Арктики! Рудольф Лазаревич утешал себя тем, что далеко-далеко на востоке Ледовитого океана, где он пока еще не побывал, ждет своего часа полулегендарная Земля Санникова, к которой он непременно придет…
Между тем надвигалась зима, был уже конец сентября. Надежда на то, что удастся отыскать пропавших без вести, таяла. Мало того, нужно было самим спешить уйти изо льдов. И все-таки руководство экспедиции решило сделать последнее усилие и оставить на каком-нибудь приметном мысе Земли Франца-Иосифа продовольственный склад — на тот случай, если кто-либо из уцелевших людей доберется до берега. Экипаж «Красина» выгрузил на берег Земли Георга, на мысе Ниль, продукты и лес для хижины (поставить домик моряки не успели из-за осложнившейся ледовой обстановки). Профессор Самойлович торжественно поднял Государственный флаг СССР, тем самым фактически объявив архипелаг Земли Франца-Иосифа советским. Затем «Красин» взял курс на родину.
Первой их восторженно приветствовала Скандинавия. Морякам же было грустно. Как писал в дневнике комиссар Орас, «мы горевали, потому что нам не удалось спасти викинга XX столетия Руала Амундсена». Горько было, что не отыскались и шестеро итальянцев, Страшно тяжело было на душе у Самойловича и его товарищей, когда они направились в Стокгольм, чтобы передать матери Мальмгрена компас погибшего сына…
Ликовала Норвегия, принимая советских спасателей. Ледокол эскортировали иностранные суда, на берегу толпились тысячи людей, развевались красные флаги. Красинцам устраивали трогательные, незабываемые встречи, ледокол едва не растащили на сувениры! Специально для наших моряков в воскресенье (неслыханное дело) открывались двери магазинов, норвежские газеты публиковали портреты героев. Видимо, фото заготовили заранее, чтобы порадовать советских гостей «экспресс-публикацией», и поэтому некоторые фотографии имели весьма отдаленное сходство с оригиналами. Рудольфу Лазаревичу, например, «достался» дородный мужчина с такими же пышными, как у него, усами (Самойловича журналистская братия за это метко окрестила «моржом»), но одновременно с длинными, чуть ли не до плеч, волосами. Можно представить себе, как язвили на судне по поводу такого перевоплощения совершенно лысого профессора!
Почести трогали, но и явно смущали. Самойлович писал: «Что же мы в конце концов сделали особенного? Снарядили подходящее судно и самолет, правильно разработали план действия, запаслись всем по мере сил и, осторожно, но уверенно продвигаясь вперед, с некоторым риском для корабля и самолета исполнили заранее перед собой поставленную задачу. И за это — так много почестей, внимания? Без всякой рисовки я говорил себе, что немного же нужно сделать, чтобы получить мировую известность». И однако с каждым часом красинцы все отчетливее осознавали, какое впечатление произвели самоотверженность и профессиональное мастерство спасателей на людей, даже совершенно далеких от политики, на тех, кто не испытывал добрых чувств к нашему государству.
Мы не раз становились свидетелями торжественных и восторженных встреч героев на родной земле. В наши дни так встречают космонавтов, в 30-е годы так встречали челюскинцев, папанинцев, седовцев. Но по-видимому, первой, поистине всенародной встречей героев Арктики стали торжества в Ленинграде в первые дни октября 1928 года. Когда «Красин» подходил к Кронштадту, моряки увидели разукрашенные флагами корабли Балтийского флота. Три быстроходных эсминца составили почетный эскорт ледокола, над его палубой пролетали, приветственно покачивая крыльями, самолеты. «Красин» вошел в Неву и приблизился к стенке Васильевского острова. 200 тысяч ленинградцев, заполнив набережные и проспекты, встречали славный арктический корабль, не смолкало «ура», звучали оркестры. Несколько часов красинцы не могли пробраться сквозь толпы ликующих людей, и профессор Самойлович сумел войти в свою квартиру лишь глубокой ночью.
На следующий день их уже принимала Москва. Снова толпы счастливых людей, почетный караул на вокзале, митинг на привокзальной площади, а вечером заседание в Большом театре.
Президиум ЦИК СССР наградил группу моряков, пилотов и ученых высокими орденами. Профессор Самойлович получил свою первую награду — только что учрежденный орден Трудового Красного Знамени. Такого же ордена был удостоен — первым среди судов торгового флота — ледокол «Красин».
Триумф, если можно так выразиться, набирал силу. Участники экспедиции нарасхват, за них чуть ли не сражаются и общественные организации, и города, и целые республики: пусть приезжают к нам, мы хотим видеть их собственными глазами, ведь мы так переживали за них! Города России, Белоруссии, Украины, Закавказья (кстати сказать, книга Самойловича о походе «Красина», выдержавшая 4 издания на русском языке, была почти тотчас же переведена на грузинский) приглашают к себе красинцев. И те охотно откликаются на просьбы приехать, встретиться, побеседовать, прочесть лекцию. Позже Самойлович прикинул, что за год с небольшим выступил около 400 раз!
Такие встречи требовали много сил. В Баку, например, Рудольфу Лазаревичу пришлось выступать в городе и на нефтепромыслах по 6–7 раз в день, то же самое было в Тбилиси и Ростове, Казани и Киеве. Особенно запомнилось ему пребывание в Батуми. Едва выйдя на привокзальную площадь, он оказался в тесном кольце местных пожарников, которые по команде «Бери!» схватили его и стали качать, а по команде «Опускай!» дисциплинированно и бережно опустили на землю…
В самом начале 1929 года Самойлович и его товарищи по «Красину» впервые выезжают за границу — взбудораженный и восхищенный мир желает видеть и слышать живых героев. Они едут «просвещать буржуев», как написала одна наша газета, едут, чтобы встречаться с президентами и монархами, премьерами и лидерами партий, а главное — с обыкновенными людьми, такими же, как они сами. Истинные полпреды своего государства, они самим фактом своего присутствия в той или иной стране активно рушат сложившиеся предубеждения, устанавливают столь необходимые молодой республике дружеские контакты.
Красинцев встречают страны Европы: Франция, Бельгия, Голландия, Швейцария, Швеция, Чехословакия… С особыми чувствами едет профессор Самойлович в Германию, в свою альма-матер — Королевскую горную академию. Во Фрейберге его приветствуют юные коллеги, будущие горные инженеры. С не меньшим воодушевлением встречает его здесь и вдова портного Штарке, которому студент Самойлович еще с 1904 года задолжал 30 марок, и долг тут же погашается к большому восторгу многочисленных свидетелей…
Но следует сказать, что не везде красинцев принимали восторженно: слишком велики были предубеждения, многочисленны недруги. С этой точки зрения небезынтересны воспоминания одного нашего дипломата во Франции: «На первых порах их тут встретили хоть и вежливо, но довольно прохладно. По мере того, как о пребывании красинцев становилось известно в широких кругах населения, отношение к ним, однако, стало резко меняться. Энтузиазм нарастал, залы ломились от публики, на которую особенно сильное впечатление произвели скромность героев и отсутствие позы. Пребывание Самойловича и Чухновского в Париже явилось прекрасной манифестацией в пользу Советов».
Скромность — черта настоящих героев. А ведь в том же Париже уже успели побывать два других участника спасения итальянцев, шведские пилоты Лундборг и Шиберг (первый вывез со льдины Нобиле, а второй — Лундборга, самолет которого сломался при вторичной попытке сесть возле «Красной палатки»). Летчики ухитрились так «показать себя» во время зарубежного турне, что шведский генштаб счел за благо отозвать обоих домой.
В Италии восторги — и это совершенно естественно — были особенно бурными. Красинцы в Риме, красинцы в Милане, в Венеции, в Сорренто… Рауты, обеды, ужины, факельные шествия под окнами отелей, где они останавливались, бесконечные интервью, пространные газетные отчеты о каждом их шаге, каждом слове. Стоило Рудольфу Лазаревичу на каком-то приеме подхватить падавшую со стола хрустальную вазу, как все газеты тотчас откликнулись на «событие»: Самойлович, дескать, умеет спасать не только людей! Мэр Венеции во время встречи с ними посетовал на небывало суровую зиму, в результате чего замерзли знаменитые каналы, и с улыбкой попросил «одолжить» ему ледокол, желательно — «Красин»…
Были встречи и другого толка. Гостей пригласили в качестве свидетелей на судебное разбирательство по делу генерала Нобиле. Самойлович выступил в защиту воздухоплавателя, заявив, что винить Нобиле нельзя ни в какой мере: виноваты стихия и несовершенство летательных аппаратов. Его выслушали с доброжелательным интересом, но решение суда было отнюдь не в пользу генерала. Лишь после второй мировой войны с Умберто Нобиле были официально сняты многие суровые и неправедные обвинения.
Находясь в Италии, Самойлович продолжал думать об организации новых поисков пропавших без вести шестерых итальянцев (в архиве сохранились его наброски планов). Рудольф Лазаревич предлагал направить в арктические воды крепкое судно (не обязательно ледокол) и самолеты, а также моторные лодки наподобие тех, что были в его новоземельских экспедициях. Он детально разбирал возможный режим течений между Шпицбергеном и Землей Франца-Иосифа, о чем в те времена почти ничего не знали. Самойлович призывал метеорологов тщательно проанализировать систему господствующих в тех краях ветров, максимально учесть распределение отдельных ветвей Гольфстрима. По его мнению, поиски следовало вести одновременно и у северо-восточных берегов Шпицбергена, и у западного побережья Земли Франца-Иосифа. К сожалению, этот проект ни тогда, ни позднее не был осуществлен.