– А я хочу быть медсестрой! – сказала Роза.
Паулюс немного приутих, плечи у него опустились. Взглянул на Жюля:
– Будешь немцем?
– Ни за какие коврижки! – ответил Жюль.
Паулюс похлопал штыком по земле. При этом от штыка отломился кусочек.
Казалось, мальчик вот-вот заплачет, но вместо этого вдруг разозлился. Я с трудом удержалась от смеха.
– Но без немцев же игры не будет!
– И войны тоже, – сказала я.
Клара запрыгала на одной ножке и пропела:
– Ни-ка-кой вой-ныыыы!
– Компания придурков, – мрачно сказал Паулюс.
Теперь уже я расхохоталась.
– Не слушай нас, Паулюс! Война будет!
Сказала – и сразу смолкла, потому что все посмотрели на меня так, словно я немец.
8.
Еды становилось всё меньше.
Проходя через наш городок, немцы разграбили магазины. Во всей округе не осталось ни единой курицы. А если бы хоть одна осталась, мама бы её ни за что не забила. Яйца были на вес золота. Но мы нашли одну мёртвую курицу. Мама её ощипала и разрезала на куски. Собрала вытекшую из неё кровь – совсем немного! – и смешала с мукой. Мы ели курицу, приготовленную с луком. Мы ели её два дня, всемером. Но всё равно были голодны так, что сосало под ложечкой и болел желудок. На третий день мама сделала из муки с куриной кровью колбасу. Она отрезала от неё тонкие кружочки и жарила на сковородке.
С луком, конечно. Вкусно это не было, но все съедали свою порцию до конца. Даже Клара. И теперь нам разрешали после еды облизывать тарелки.
– Может быть, всё-таки стоит перебраться куда-нибудь в другую местность, – как-то раз сказала мама. – Так, ненадолго, на месяц-другой. До конца войны. До тех пор, пока все солдаты отсюда не уйдут и всё не станет по-прежнему.
На следующий день мы ели одну картошку с луком. В какой-то момент папа перестал жевать и посмотрел в глаза каждому из нас по очереди.
– Придётся отсюда уехать.
– Куда? – спросил Жюль.
– Туда, где безопасно? – спросила я.
Папа ответил не сразу.
– Да, мама? – обратилась я к маме.
– Да, Алиса, туда, где безопаснее!
Я задумалась о том, что значит безопаснее и достаточно ли это безопасно. Ведь опасно – это безопаснее, чем очень опасно.
– И когда мы отправляемся?
– Сегодня ночью.
Я стояла в глубине сада, и мне казалось, что война далеко-далеко. Я стояла под яблоней и смотрела вверх. Листики дрожали на ветру. Время от времени солнце заглядывало мне в глаза, словно пыталось подразнить.
Я попробовала вонзить лопату в землю под яблоней. Вскочила на неё обеими ногами. Попрыгала, но это не помогло. Я слишком мало весила. Когда лопата сильно наклонилась, я отскочила в сторону.
– Что ты делаешь?
Это был Оскар. Он подошёл ко мне, и я думала, что он сейчас засмеётся. Но нет.
– Хочу вырыть яму и спрятать вещи. Чтобы они сохранились до нашего возвращения.
– Какие вещи?
Я подняла джутовый мешок, лежавший у ствола, и протянула Оскару. Оскар открыл мешок. Я-то, разумеется, знала наизусть, что там лежит.
Платье Розы. Небесно-голубое, с бантом на спине.
Кукла, с которой я уже давно не играла. Но всё-таки.
Книга сказок с самыми красивыми на свете картинками.
Земной шар.
А внутри земного шара – письма от Йоханны. И фотография всей нашей семьи, сделанная в прошлом году.
Я немного смущалась, не знаю почему. Оскар невесело улыбнулся и положил мешок на землю. Протянул руку и взял у меня лопату. За пять минут вырыл для меня идеальную яму.
– Вот, яма твоей мечты, – сказал он.
Оскар ушёл, и я осталась наедине с ямой и всем тем, что мне так хотелось сохранить.
Я ещё раз осмотрела свои сокровища. Открыла книгу со сказками на той странице, где была изображена девочка со спичками. Оглянулась, не смотрит ли кто, и поцеловала куклу. Свернула платье в колбаску, чтобы оно как можно меньше смялось. Погладила глобус и с трудом разняла половинки. Прочитала последнее письмо от Йоханны, но в нём речь шла только о лете. Об играх, и о веселье, и о том, как было жарко. Сейчас лето казалось таким далёким!
Дочитав письмо, я посмотрела на фотографию. Какие мы все серьёзные! Как будто знали, что нас ожидает. Незадолго до того, как фотограф нас снял, мы все очень смеялись над Кларой, которая нечаянно пукнула в полной тишине. Фотограф тогда рассердился. Хотя лица на фотографии были серьёзные, глядя на неё, я вспоминала, как мы смеялись. Над тем, как Клара пукнула.
Такими я и хотела запомнить всех нас.
9.
Мы отправились в путь.
Не на юг и не на восток, потому что оттуда пришли немецкие солдаты. Не на запад, потому что там мы никого не знали. Мы решили двинуться на север, в Руселаре.
Там жил дядя Жеф, брат нашего отца.
Ночь теперь стала безопаснее, чем день. Поэтому мы не легли спать в положенное время. Обычно не ложиться спать в положенное время – это праздник. Но сейчас это не было праздником. Нам предстояло всю ночь идти пешком.
Мы взяли с собой тачку, наполненную пожитками. «Наполненную» звучит так, как будто там лежало много всего, но это было неверно. Только одеяла, полотенца, несколько кастрюль. Все, кроме Клары, несли по тючку с собственными вещами. Чтобы поменьше тащить, я надела два платья, одно поверх другого, и два свитера. Жаль, что невозможно сделать то же с обувью. Пальто на мне еле застегнулось.
Фонарь лучше с собой не брать, сказал папа. Другие семьи, покидавшие насиженные места одновременно с нами, тоже шли без фонарей. К счастью, появилась луна. Большая и круглая, она светила на нас с неба. Облака не заслоняли её, в этом нам повезло. И дождя тоже не было. Двойное везение.
Оскар толкал тачку. Они с папой будут подменять друг друга. Мама несла на спине Клару. Я шла рядом с папой.
– А дядя Жеф знает, что мы к ним идём?
– Нет.
– А у них хватит для нас места?
– Придётся им потесниться. Мы же родственники.
У меня устали ноги, а мы ещё так мало прошли. Дорога казалась бесконечной. Мы очень давно не виделись с дядей Жефом! Я вспоминала о какой-то ссоре по забытому поводу. Может быть, он не захочет нас приютить. Тогда придётся идти дальше.
Беженцы – это люди, которые спасаются от чего-то. Они немного похожи на путешественников, только не знают, каков конечный пункт их путешествия. Никто нас не ждёт. Никто нам не обрадуется. После этой долгой ночи нас никто не накормит и не уложит в тёплую кровать. Может быть, нас вообще не пустят в дом. И нам придётся снова отправиться в путь. От одной этой мысли я почувствовала такую усталость! А как же Йоханна, вдруг подумала я. Ведь я её даже не предупредила, что мы уходим. Вдруг она придёт утром к нашему дому, но ей никто не откроет дверь. И никто не расскажет, куда мы все делись. Наверняка она будет волноваться. Я понятия не имела о том, собирается ли её семья остаться в Ипре. Возможно, они тоже спасаются бегством. Прячутся в лесу. Или бродят туда-сюда по берегу моря, потому что море преградило им путь. А что, если Йоханна в западне между немцами и морем? От этой мысли у меня засосало под ложечкой. Вероятно, я больше никогда её не увижу.
Неожиданно я почувствовала у себя на спине папину руку. Я очень любила, когда он вот так ко мне прикасался. От его ладони всегда исходило чудесное тепло. Но сейчас я тепла не чувствовала, оно застряло в моих толстых одёжках. Я ощущала только прикосновение, но мечтала услышать слова, которые папа мне обычно говорил. Слова, которые успокоят меня не меньше, чем тепло его ладони. Что не надо бояться, что мы найдём себе пристанище. Что дядя Жеф раскроет нам свои объятия и двери своего дома. Что всё будет хорошо, обязательно. Но папа, разумеется, молчал.
Собственно, ничего другого я и не ждала. Теперь даже мама ничего больше не говорила.
Двигались мы медленно, но тем не менее мне было жарко под всеми слоями одежды. Я расстегнула пальто, но лучше бы этого не делала: узел с моими вещами теперь сползал с плеча. Я попыталась снова застегнуть пальто, и у меня оторвалась пуговица. Я наклонилась, чтобы её поднять, но луна, только что светившая так ярко, зашла за тучи.
– Алиса, не останавливайся! – сказала мама.
Её голос звучал устало и глухо. Она еле держала Клару на руках, голова спящей малышки то и дело съезжала с маминого плеча. Потом мама и сама остановилась.
– Не могу больше идти, – прошептала она.
Папа взял у неё Клару и заботливо положил девочку на одеяло в тачке. Дальше папа с Жюлем стали толкать тачку вместе, каждый за свою ручку. Я обернулась к Мариетте, женщине, шагавшей за мной следом. У неё был большой-большой живот, ребёнок мог родиться в любой момент. Похоже, у неё тоже закончились силы. Но поблизости не оказалось ни тачки, ни тележки, на которую она могла бы сесть. Ноги мои болели всё сильнее и сильнее. А потом я перестала что-либо чувствовать, кроме ног. На пятке образовалась большая водяная мозоль, но останавливаться было нельзя. А что, если попробовать не замечать боль? Просто не думать о ней – и всё. Вдруг это поможет? Я постаралась не думать о боли. Но чем больше старалась, тем больше думала.
Мне было жарко, ужасно жарко. Я вся взмокла под своими одёжками. Люди, вместе с которыми мы отправились в путь ночью, рассеялись и отстали. Из плотного облака мы превратились в длинную полосу тумана. Рядом с нами остались только Мариетта и её муж Фонс.
Никто не разговаривал, слышались только звук шагов и скрип колёс нашей тачки. И вдруг я уткнулась в папину спину. Хотела спросить, в чём дело, но папа приложил палец к губам: тсс. Те, кто шёл за нами, тоже остановились. Вдали показался огонёк, он двигался в нашу сторону. Вот донёсся какой-то гул. Мы всматривались и вслушивались изо всех сил.
– Уходим с дороги, быстро! – скомандовал папа как можно чётче и как можно тише. – Все в кусты!
Клара чуть не вывалилась из тачки и, проснувшись, заплакала.
– Тише, Клара, – прошептала Роза. – Там немецкие солдаты, нельзя, чтобы они нас заметили.