Открывшийся вид потряс меня так, как не потрясали уже давно ни события на моей большой родине, ни высказывания вождей нации.
Людей здесь не было. Не было и их недорогих жилых объектов – даже маленького кусочка картона или целлофана мне не удалось обнаружить. То есть, – ни единого артефакта, свидетельствующего о том, что планета Земля населена людьми! Но не это меня потрясло больше всего: не было дерева! Не было даже намёка на то, что оно здесь когда-то было, – ни пенёчка, ни сучочка, ни листика! Только ровное поле, равномерно покрытое молодой зелёной травкой. Я даже не сразу нашёл то место, где оно совсем недавно росло.
Невесёлые мысли сопровождали меня по пути домой. Надо всё-таки бросать пить… Жена, выслушав страшный рассказ, подтвердила, что завязать с алкоголем самое время, – ещё есть надежда, что не все мозговые клетки умерли. И успокоила, уверяя, что если я вернусь туда не «после вчерашнего», а в нормальном виде, то дерево будет стоять на месте.
Для надёжности я не поехал туда сразу же завтра, а несколько дней постился и повторял таблицу умножения, чтобы возродить мозговую деятельность. Но это не помогло. С опаской я выехал на поляну и… не выходя из машины, круто развернулся и уехал. Наваждение не исчезло.
Ещё несколько раз я повторял эту попытку – мне всё время казалось, что в прошлый раз я что-то перепутал и заехал не туда.
В этой связи мне сейчас даже вспомнился фильм «Покаяние». Там была страшная сцена в кульминации, когда герой застрелился: его отец приоткрывает дверь в комнату, в щёлочку смотрит на мёртвого сына, потом закрывает дверь и через мгновение снова потихонечку открывает – в надежде увидеть что-то другое…
Моя ситуация, к счастью, была не столь трагична, но – более загадочна. До сих пор, проезжая мимо поворота на заветную поляну, я борюсь с искушением свернуть и ещё раз проверить – а может быть, я всё-таки ошибся?
Я садовод
Я садовод, конечно, известный. Писал об этом уже не однажды и всё равно не устаю. Особенно широка моя известность в узких кругах широкого восточного Подлимассолья. Тамошние даже на экскурсии ко мне частенько хаживают. А я всё сажаю, всё сажаю. Всё, что под руку подвернётся, сажаю. Что не подворачивается, специально ищу.
Но тяжело мне одному, да и знаний с уменьями не хватает. И вот однажды мне мой здешний друг Слава говорит:
– Слушай, я тут такого садовника нашёл! Потрясающих знаний человек. Его, оказывается, весь Кипр уважительно зовёт Мичуриным. Тебе он просто как воздух нужен!
У Славы участок по периметру стеной затмевающих божий свет чудовищных размеров ёлками засажен. В центре участка сапфировый бассейн, пригодный для пестования олимпийских резервов. Всё остальное – газон, если не считать пяти-шести деревьев, примитивных, неинтересных: апельсин, мандарин, гранат, лимон, банан… Зачем ему садовник? Оказывается, нет, очень нужен – и забор с газоном обстригать, и вообще.
Они договорились, что Мичурин будет приходить к нему каждую неделю по средам и получать за это 180 евро в месяц.
На этом месте я заметно поскучнел, но Слава поспешил уверить, что, зная меня, он не сомневается, что мне удастся договориться с Мичуриным вдвое дешевле. Я что-то пробурчал в ответ, не давая понять сразу, что и эта сумма для меня неприемлема.
Но Мичурину всё же позвонил. Тот тут же приехал посмотреть мои угодья и уже сразу с секатором. Маленький, кругленький с короткой стрижкой в шортах на босу ногу. Глаза Мичурина светились добротой сквозь толстые стёкла очков.
Сад ему понравился, а мой уход за садом нет. Мы ходили от дерева к дереву, и он, ловко орудуя секатором, доходчиво демонстрировал мне мою тупость, убогость и никчемность. Как будто я сам этого не знаю. Стал бы я его звать, не будь я убогим и никчемным.
Хотя, когда Мичурин попытался стрижку винограднику моему поправить, я заслуженного садовника довольно резко осадил. Он, не внимая моим словам, продолжил вивисекцию, и мне ничего не осталось делать, как попытаться зарезать его собственным же его секатором. Потому что, как обрезать виноградник, я и сам хорошо знаю. Даже лучше, чем он, как я понял. Я вообще кое-чего всё-таки знаю и умею, в том числе и в саду. Но с годами мне всё труднее нагибаться, приседать, на коленках ползать, сорняки выдирая, и всё такое прочее.
На Мичурина, как ни странно, мой гнев произвёл благоприятное впечатление. Он понял, что имеет дело не совсем с лохом, но с настоящим садоводом, пусть и не профессиональным. Обладатель растениененавидческого секатора с удовольствием продолжил инспектировать мой сад-огород, не закрывая рта.
Наконец словоохотливый агроном перешёл к приземлённой теме денег. Он сказал, что работы у меня вчетверо больше, чем у Славы, но он, как татарин татарину, готов предложить мне свои услуги лишь за вдвое большую сумму, чем платит Слава, то есть за смешные 360 евро в месяц.
Вслух я оценил его благородство и приверженность к родовым корням, но про себя подумал другое. Почему-то в моём воспалённом мозгу промелькнуло видение, что этот обезумевший на почве любви к агрономии Мичурин будет ухаживать за моим садом бесплатно. При торге, конечно, такую цену сразу озвучивать было неприлично, и я предложил, как татарин татарину, шестьдесят евро в месяц. Мичурина эта сумма почему-то не оскорбила. Хотя это странно, ведь я потом доподлинно узнал, что есть дома, где он по пятнадцать евро за час работы получает. А здесь он вдруг моментально согласился работать за шестьдесят евро в месяц. Я понимаю, конечно – как татарин татарину, но не настолько же! Но он уже и сам понял, что продешевил. И оговорил условие, что тогда он будет приходить не в конкретно назначенное время, а когда ему вздумается. Меня это тоже устраивало, и мы ударили по рукам.
Месяца через два Слава мой повинился, что напрасно он, наверное, меня познакомил с Мичуриным. Великий агроном оказался очень необязательным человеком, несмотря на энциклопедические знания в области растениеводства, равно как и во многих других областях тоже. Он, оказывается, редко в среду приходит, как договаривались, и то, не к 9 часам утра, а к 10 в лучшем случае. Всё время переносит свой визит на другой день. И каждый раз у него уважительные причины и не просто, а какие-то вон выходящие. То его змея за причинное место укусит, а то тарантул в ухо заползёт.
Я Мичурина потом спрашивал приватно, ну надо ли так изощрённо ум упражнять, ты что, не мог сказать, что у тебя ангина, например? А он клянётся, что всё так и было, и пытается показать мне укушенное место, от чего я резко отказываюсь, заверяя его, что и так верю.
Кто его знает, может, он и не врёт. Во всяком случае, я быстро обнаружил, что агроном мой больших способностей человек в поисках небывалых приключений.
Едем мы, скажем, как-то с ним на предмет ревизии близлежащих рассадных магазинов. И на беду, по дороге вдруг пиво кончается. Ну, проблема не самая страшная – по пути много маленьких магазинчиков, которые у киприотов носят почему-то название периптеро. Сельпо, по-моему, правильней было сказать.
Остановились у ближайшего. Мичурин пошёл по покупки, а я в машине остался ждать. Пять минут жду, десять жду. Нет Мичурина. Странно, думаю, что он там, пиво выбирает так долго? Тем более странно, что мы с ним давно уже определили для себя наше пиво. Не то, что за два евро и не то, что за евро пятьдесят. И даже не за евро десять. Наше пиво в разных магазинах стоит от семидесяти пяти центов до семидесяти девяти. Нет, есть, конечно, магазины, где его и по восемьдесят два цента продают, но мы в такие принципиально не заходим.
Пятнадцать минут жду. А может быть, он там торгуется? Да за это время любой продавец ему уже бесплатно бы пиво отдал!
Подождав ещё минут десять, я почувствовал неладное и сам пошёл в магазин. Мичурина там не оказалось. Странно, ведь я видел, как он туда входил. Неужели продавец, не выдержав словоохотливости моего друга, расчленил его и куски попрятал под прилавок? Я пристально посмотрел в глаза продавцу и в ответном взгляде уловил некоторое беспокойство. Но бить его сразу было бы некрасиво, и я ещё раз обошёл все витрины и полки, вглядываясь в каждую банку. Мичурина не было. Тогда я уже с серьёзными намерениями – к продавцу. А у того морда чёрная, волос чёрный, по всему видно, что ему зарезать человека всё равно, что банку с пивом открыть.
Продавец затрясся, но не колется. Да, говорит, видел я здесь какого-то странного русского, он все банки с пивом перещупал. Но куда он потом делся, не заметил – другие покупатели отвлекли.
Я продавцу так задушевно говорю, что ты чё, мол, блин, все рамсы поперепутал? Мы, русские, таких обидок не терпим, говорю. Выдай мне хоть что осталось, а то я твою периптеру сейчас вдребезги и пополам, как говорит Михал Михалыч. При упоминании имени Михал Михалыча продавец мелко задрожал, и даже слеза навернулась на его глаза. Это правильно, я сам от Михал Михалыча часто не могу сдержать слёз.
Однако несмотря на то, что чёрное лицо продавца побелело, труп он мне не соглашается выдать, чтобы я предал его земле по нашим христианским обычаям. Тогда я ещё раз обошёл магазин. И обнаружил завуалированную дверь в подсобку. Не раздумывая больше ни минуты, я ринулся туда. Там опять никого. Мешки какие-то, ящики и холодильник размером с гараж. Нет, был там, конечно, и чёрный выход, но дверь закрыта изнутри. Потряс я мешки, пошевелил ящики, устал. Дай, думаю, пивком свежим утолюсь из холодильника. Открываю дверь, а там на ящике с пивом Мичурин сидит и ледяным напитком из баночки греется. Сосульки на нём ещё не наросли, но выглядит он неважно.
Мичурин заметно обрадовался моему появлению и сразу же заговорил:
– Понимаешь, тут все стены железные, поэтому мобильник не работает.
– А, так ты сюда проверить работу мобильника забрался?
Оказывается, нет, ему пиво на витрине показалось недостаточно прохладным, и он решил взять в подсобке из холодильника. А дверь холодильника за ним возьми да и захлопнись. И изнутри она, оказывается, не открывается.