Но и этих красок мало для образа Натальи Николаевны. Для своего времени она была достаточно образованным человеком, чтобы понимать, с каким гением связала её судьба. Ещё в отрочестве благодаря усилиям матери, Натальи Ивановны, она получила хорошее домашнее образование, ибо та не жалела денег на воспитание и учёбу своих дочерей. И, несмотря на сложное отношение к будущему зятю, одно для неё и её дочерей было ясно: Пушкин – далеко не просто небогатый дворянин. Не случайно так высоко несла Наталья Николаевна память о муже, так долго – по тем меркам – не давала согласие на второй брак, хотя и нуждалась с подрастающими детьми в надёжной поддержке. Для неё в ту пору главным было отношение будущего супруга к детям Пушкина. Так можно ли после всего этого, помня об абсолютной уверенности Александра Сергеевича в верности жены, прекрасной матери своих детей и душевного друга, бросить на неё хотя бы тень обвинения в трагической развязке на Чёрной речке? В том, что чистейшей её красотой хотел с ходу завладеть французский ловелас, заброшенный судьбой в Россию «на ловлю счастья и чинов», а другие, низкие умом и душой люди, коих всегда немало вокруг гения, решили довести эту драму до конца? Лучше, чем Лермонтов, не скажешь:
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Говоря или вспоминая о Наталье Николаевне, некоторые даже упрекали её в некой холодности, на что она как-то сама ответила: «Что поделаешь… У сердца есть своя стыдливость. Позволить читать свои чувства – мне кажется профанацией. Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца». И так можно сказать об истинной любви. А ранее, когда обстоятельства в очередной раз отодвигали свадьбу, Наталья с горячей искренностью писала: «Любезный дедушка!.. Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые вам о нём внушают, и умоляю вас по любви вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета. В надежде, любезный дедушка, что все ваши сомнения исчезнут при получении сего письма… целую ручки ваши и остаюсь навсегда покорная внучка ваша Наталья Гончарова».
Н.Н. Пушкина.
Художник В.И. Гау
Пушкин понимал, что женитьба, ответственность за семью, бытовые проблемы возьмут своё, что это не будет постоянным праздником-счастьем, но он осознанно пошёл на этот шаг, ибо любовь к Натали перевесила всё. И ни разу не пожалел об этом. «…жёнка моя прелесть не по одной наружности», пишет он весной 1831 года. И, наконец, позднее жене: «…душу твою я люблю более твоего лица». Такие слова дорогого стоят. А нам остаётся присоединиться к строкам из стихотворения прекрасного советского поэта Ярослава Смелякова «Извинение перед Натали»:
…Его величие и слава,
уж коль по чести говорить,
мне не давали вовсе права
Вас и намеком оскорбить.
Я не страдаю и не каюсь,
волос своих не рву пока,
а просто тихо извиняюсь
с той стороны, издалека.
7
Несмотря, по нынешним меркам, на свою короткую – и физически, и творчески – жизнь, Пушкин в течение всего двадцати лет активной взрослой жизни одолел очень сложный духовный путь как человек и как поэт. О роли Натальи Гончаровой в его судьбе мы уже говорили с тобой, дорогой читатель. Но и в ранние годы не было больших метаний в его душе. Удивительно гармоничная личность, он уже тогда многое понимал, и, отдавая дань молодым страстям и подчас более чем фривольным стихам, он ещё в лицейские годы пишет в посвящении Каверину, поручику лейб-гвардии:
Забудь, любезный мой Каверин,
Минутной резвости нескромные стихи,
Люблю я первый, будь уверен,
Твои счастливые грехи.
Всё чередой идет определенной,
Всему пора, всему свой миг;
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный,
Пока живется нам, живи,
Гуляй в мое воспоминанье;
Молись и Вакху, и любви,
И черни презирай ревнивое роптанье:
Она не ведает, что дружно можно жить
С Киферой, с портиком, и с книгой, и с бокалом;
Что ум высокий можно скрыть
Безумной шалости под легким покрывалом.
Но шли годы, и Пушкину уже не был так привлекателен – ни в себе, ни в поэзии своей – образ ветреного человека, берущего от жизни сиюминутные радости, блеск так называемого высшего света. Больше того, это из-под его пера появятся после более чем определённые, резкие строки:
…Но всё прошло! – остыла в сердце кровь.
В их наготе я ныне вижу
И свет, и жизнь, и дружбу, и любовь,
И мрачный опыт ненавижу.
«Ненавижу!» Пушкин уже хорошо знал, что всё это рано или поздно потребует от человека плату, и немалую, за трату душевных и физических сил, за крылья, подрезанные цинизмом высшего света. Вот почему так спокойно и естественно он признаётся:
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Душа просила обновленья, искала источник для новых сил и творческих свершений, и нашла его в целительной любви к Наталье Гончаровой. Главное – сердце и ум поэта уже были готовы к этой встрече.
Вздохнув, оставил я другие заблужденья,
Врагов моих предал проклятию забвенья
И сети разорвав, где бился я в плену…
О том, какой непростой и важный путь прошёл Пушкин в эти годы, говорит более чем красноречивое признание его о своём разговоре с царём в сентябре 1826 года. «Молодость – это горячка, безумие, – говорил Пушкин Николаю I. – Она ведёт к великой глупости, а то и к большой вине. Вы знаете, что я считался революционером, конспиратором, врагом самодержавия. Таков я и был в действительности. Свобода, ничего не признающая ни на земле, ни на Небе; гордыня, не считавшаяся с традициями и обычаями; отрицание всякой веры в загробную жизнь души, всяких религиозных обрядов – всё это наполнило мою голову соблазнительным хаосом… И когда я осмотрелся кругом – я понял, что казавшееся доныне правдой было ложью, что любил – заблуждением, а цели – грозили падением, позором! Я понял, что свобода, не ограниченная Божеским законом, о которой краснобайствуют молокососы или сумасшедшие, гибельна для личности и общества…»
Вряд ли ещё кто-то из русских поэтов мог сказать и о себе тоже такое:
…И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Но это не самоуничижение, это честный взгляд не только на себя, но и на человеческую природу вообще. Тем более весом тот путь, что прошёл поэт к себе, не пожертвовав абсолютной искренностью (на которую способны очень немногие из творческих людей, в том числе гениальных), но подняв её на иной содержательный и духовный уровень.
8
Ничего не скажешь, умеет Александр Сергеевич подарить праздник душе или как минимум улыбку.
Природное остроумие плюс перипетии судьбы то и дело подталкивали поэта к языку юмора, сатиры, а то и прямого сарказма.
«Я никогда не забуду его игривой веселости, его детского смеха…» – вспоминала Анна Керн. «В подобном расположении духа он раз пришел ко мне и, застав меня за письмом к меньшей сестре моей в Малороссию, приписал в нем:
Когда помилует нас бог,
Когда не буду я повешен,
То буду я у ваших ног,
В тени украинских черешен».
А вот уже куда острей – в адрес Каченовского, редактора «Вестника Европы», ответившего, но не впрямую, на предыдущие эпиграммы Пушкина.
Справедливы ль эти слухи?
Отвечал он? Точно так?
В полученье оплеухи
Расписался мой дурак?
Говоря об эпиграммах Пушкина, невозможно пройти мимо самой знаменитой, посвященной генерал-губернатору Новороссии Воронцову, дружба с которым кончилась для поэта высылкой из Одессы в Михайловское. Но, как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Именно в тиши среднерусской природы Пушкин создал многие свои шедевры… Но вспомним еще раз ту самую эпиграмму:
Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.
Такой экспрессии, такой концентрации смысла в четырех строках трудно еще где-либо найти. Ни слова случайного. «Полу-милорд» – намек на английское воспитание Воронцова, «полу-купец» – указка на близость к бизнесу Одесского порта. Остальное более чем ясно, хотя и понятно, что строки эти более чем эмоциональны, с айсбергом личных непростых отношений. Но для нас главное – фантастическое мастерство поэта, за которым стоит отнюдь не только искусство ремесла. Вот как сказал об этом Валентин Распутин: «Это он, Пушкин, надолго задал тон и вкус, высоту и отечественность нашей словесности, да и всей культуре. Он окончательно освободил русский язык от косноязычия. Слово при нем стало радостным, сияющим, крылатым, способным воспроизводить мельчайшее движение чувств, услышать несказанное и поднять до небесного вострубия торжественные минуты. Это он, Пушкин, соединил в один два языка, простонародный и литературный, и подготовил к чтению всю Россию. Пушкин – мера русского таланта и русской души».
Несомненно, Александр Сергеевич имел право сказать в своём поэтическом завещании:
…И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
(«Памятник»)
Именно у него так горячо зазвучали ноты гражданственности, так ярко отразились не только в литературе, но и в истории России: