— Это нечестно! — заныла я. — Я тоже хочу смотреть! Можно начать с начала? И нельзя ли мне тоже хоть чуть-чуть чипсов?
— Эй, дорогая, ты же была на вечеринке! Я подумал, что Мелиссу тоже нужно немножко подлечить, — сказал папа.
— Эта вечеринка не была никаким лечением. Она была абсолютной пыткой, — сказала я, пытаясь втиснуться между Мелиссой и папой. — Ну давайте возвращайтесь назад, к началу.
— Осторожно с томатным соусом! — сказала мама, но слишком поздно.
Соусник подпрыгнул и приземлился на мои синие шелковые коленки.
— Ох, Мартина! Испортила такое красивое платье! Как можно быть такой неаккуратной! — воскликнула мама.
Я думала, что меня ждет серьезный разговор, но, к моему удивлению, мама оказалась не ультрасердитой. Она стянула с меня платье и попыталась промокнуть соус губкой. При этом она обнаружила следы от лимонада и мороженого и снова начала меня ругать, но не так чтобы сильно.
— Придется дать тебе большой пластиковый малышовый нагрудник, и ты будешь надевать его каждый раз, когда садишься есть, — сказала мама. — Что ж, досматривай свою «Историю Игрушек». Только посмотреть с самого начала тебе не удастся, потому что уже пора спать, — и мама снова дотронулась до синего платья.
— Оно ведь правда испорчено? И я больше не должна буду его надевать? — спросила я с надеждой.
— Скорее всего, — ответила мама. — И нечего радоваться!
— Мам, прости. Я же не нарочно!
— Да я знаю, — и мама вздохнула. — Ты так прекрасно выглядела в этом платье. Нужно было тебя сфотографировать. И все же оно послужило своей цели!
Я не понимала, что мама имела в виду, — тогда не понимала.
Глава 4
По воскресеньям вся семья обычно любит поваляться в постели, но мама встала очень рано и зажужжала своей швейной машинкой. Папа, в пижаме, пришлепал в мою Берлогу Марти, почесывая голову и зевая.
— Марти, ты готова поделиться своей двухэтажной кроватью? — спросил он. — Мама устроила в нашей комнате страшный шум.
— Только скинь Попрыгунчика на пол, пап. И добро пожаловать на борт, — пригласила я.
Папа улегся на кровать, как-то ухитрившись стать меньше ростом.
— Ух! — поморщился он, забираясь под одеяло. — Что это за царапучая штука?
— Ой, это Перси, мой ручной дикобраз. А я-то думала, куда он делся, — сказала я.
— Твой дикобраз? Ну конечно, — сказал папа, выкинув моего дикобраза на холод и устраиваясь поуютнее.
Я тоже уютно устроилась и стала думать о вечеринке. Скинула с себя одеяло и, болтая ногами, пыталась делать так, как делал мальчик-кузен, то есть задирать и опускать их.
— Марти, что ты делаешь? Вся кровать трясется, — пробурчал папа.
— Я пытаюсь делать то, что делал в балете тот мальчик, — ответила я. — Только не могу точно понять, как надо.
— Может, это легче делать не на кровати, — предположил папа.
Я спрыгнула вниз и начала скакать по комнате. Я хотела сделать крутой разворот, и кончилось все это тем, что я кучей рухнула на ковер.
— Ох, миленькая моя, — забеспокоился папа. — Марти, с тобой все в порядке?
Я тихонько лежала и думала.
— Не уверена, — ответила я. На всякий случай подергала ногами. — Думаю, я немножко ушибла ногу.
— Какую? — папа наклонился с кровати и слегка толкнул меня.
— Эту. Нет, может быть, ту. Наверное, ударилась обеими. Может, я их сломала. Ой, это было бы так здорово, тогда у меня был бы гипс. Гипс бывает разных цветов. Можно мне красный, а, пап?
— Да, а также красный нос, маленький ты клоун. Кудряшкин, я не думаю, что ты сломала ноги. Давай посмотрим, сможешь ли ты подняться и немножко походить.
— А на вечеринке Элайши я помогала мистеру Чам-Чаму. Это клоун. У меня все хорошо получалось. Я чуть было не вытащила кролика из шляпы, — сказала я, прохаживаясь по комнате. — Пап, а могла бы я, когда вырасту, стать клоуном? Девочкам ведь разрешается быть клоунами, да?
— Не вижу причин, почему бы и не стать. Правда, не могу сказать, что видел леди-клоунов, но смею заверить, что ты будешь первой.
— Потрясающе! Лучше я начну тренироваться прямо сейчас. Пап, у тебя в ящике с инструментами есть какая-нибудь пила? Я взяла бы ее в школу, чтобы попытаться распилить Кэйти и Ингрид пополам.
— Ну да, я думаю, что девочкам разрешается также совершать и массовые убийства, но это не та карьера, которую я мог бы тебе рекомендовать, — сказал папа.
— Пап, а можно просто попробовать наиграть какую-нибудь музыку на твоей пиле? Мистер Чам-Чам так красиво играл. Ну позволь мне поиграть.
— Марти, я вообще-то самый симпатичный, любящий и все позволяющий папа, ты это знаешь, — но я не позволю тебе портить мою пилу или любой другой инструмент. Ты же не считаешь меня сумасшедшим?
— Я считаю, что ты старый жадина, — сказала я. — Ну а на чем же тогда мне играть?
— Я, бывало, играл на расческе с куском бумаги, — пробормотал папа.
— Ага!
У меня не было расчески — ну ни одной, чтобы там сохранился хоть единственный зубчик, — но я вспомнила, что когда брала у Мелиссы ее щетку для волос, там лежала еще маленькая расческа.
И я в пижаме вышла на цыпочках из Берлоги Марти, глубоко вздохнула и пробралась в комнату Мелиссы. Ее розовые шторы были все еще плотно задернуты. Мелисса неподвижно лежала под вишневым одеялом. Я прошла босиком по темно-розовому ковру, опустилась на колени на пушистый коврик у ее туалетного столика и очень осторожно выдвинула верхний ящик. Там у Мелиссы был такой порядок! Ровненько лежали разные побрякушки, ленточки смотаны в клубочки, бусы и браслеты свернулись как змейки — и там же обнаружилась розовая расческа, которая просто умоляла превратить ее в музыкальный инструмент.
И я схватила ее.
— Ты что тут делаешь? — спросила Мелисса из-под одеяла.
— Ничего! — сказала я, пряча расческу под пижаму.
— Марти! — Мелисса стрелой выскочила из постели. — Что — ты — делаешь — в моей — комнате? Тебе сюда входить не разрешается.
— Я просто хотела посмотреть, проснулась ты или нет, вот и все, — сказала я.
— Ну вот, я проснулась.
— Прости. А теперь снова засыпай — сегодня воскресенье, — и я вышла, не моргнув глазом.
Я пошла в ванную, намотала на расческу туалетную бумагу и попыталась что-то сыграть. И потом потащилась обратно в свою Берлогу Марти:
— Пап, ничего не получается!
— Ну, что такое? Марти, я же еще сплю!
— Туалетная бумага просто рвется и превращается у меня во рту в розовую кашу — смотри! Ну почему в этом несчастном доме все должно быть розовым?
— Розовая каша? Ох! Нет, это должна быть не туалетная бумага. Тебе нужна старомодная — скользкая, плотная бумага. Знаешь, такая есть у бабушки.
Я потопала в шкаф под лестницей посмотреть, не запрятана ли у нас где-нибудь такая бумага, но у нас была только мягкая, с которой любят играть щенята. Я уставилась на порошки для стирки, на кухонные губки и на пылесос… Я смотрела на пылесос долго и упорно. У нас был такой пылесос, в котором нужно подсоединять разные трубки с разными щетками на конце.
Я взяла одну трубку и попробовала в нее подуть. Раздался самый замечательный, самый печальный звук, будто из хобота слона. Я еще подула, посильнее. Чудеса! Теперь этот звук издавало целое стадо слонов. Я дула ритмично — так, чтобы получилось «С днем рожденья тебя». Тут дверца шкафа распахнулась, и на меня безумными глазами уставилась мама:
— Мартина Майклс! Положи это на место! Сейчас семь часов утра воскресенья! Ты что, с ума сошла? Хочешь разбудить всех соседей?
— Мам, я просто стараюсь сыграть мелодию. Ты слышала? Я могу сыграть «С днем рожденья тебя»!
— Я-то слышала. Как и вся наша улица. А теперь вылезай из шкафа.
— Мам, я думаю, что могу быть настоящим музыкантом. Можно мне получить настоящий музыкальный инструмент? Можно что-нибудь такое, что играет как труба? Мне нужны настоящие уроки музыки.
— Я думала, ты настроилась на уроки танцев.
— Вряд ли у меня получится делать ногами все эти штучки. — Я выбралась из шкафа под лестницей. — Посмотри, мам, — что я делаю неправильно? — я подпрыгнула, пытаясь перекрещивать ноги вперед-назад.
— Очень много чего, — сказала мама. — Пойдем, поможешь мне готовить завтрак, раз уж все проснулись. Если ты действительно серьезно хочешь танцевать, возможно, мы могли бы начать с того, что отправим тебя к мисс Сьюзанн. Уверена, она сделает нам скидку. Я собираюсь выполнить для нее очень большую работу. На самом деле мне нужно кое о чем поговорить с тобой и с Мелиссой.
— О чем?
— Ну, сначала позавтракаем. Сделаем сэндвичи с поджаренным беконом?
— Ой, да, пожалуйста! Мам, можно я пожарю бекон? Я люблю, когда он шипит.
— Ты делай тосты — только осторожно.
Я любила смотреть, как тосты выпрыгивают из тостера. Пока мама занималась поджариванием бекона, я порезала хлеб. Мне так нравилось делать тосты, что я все делала их и делала, пока не изжарила весь хлеб.
— Мартина! — воскликнула мама, увидев это.
— Все в порядке, я все съем — я голодная, — сказала я. — Мне просто нравится, как они выскакивают из тостера.
— Ну почему ты все делаешь так неразумно? Теперь намазывай тосты маслом. Восемь штук. Только восемь, хорошо?
Мама заваривала чай и складывала вместе сэндвичи с беконом.
— Позвать папу и Мелиссу? — спросила я.
— Мы будем завтракать в постели. Пойдем в твою комнату, на двухэтажную кровать, а? — спросила мама.
Я засомневалась. На самом деле я не хотела никакого нашествия в мою Берлогу Марти. Я любила, когда там гостил папа, но он не ворчал на мой беспорядок и не замечал, что все нижнее белье свалено в кучу. И я уж точно не хотела, чтобы в мою комнату приходила Мелисса, потому что она всегда старалась забрать назад свои вещи, да еще и командовала мною. Но идея собраться всем на моей кровати и есть сэндвичи с беконом показалась мне очень заманчивой, так что я сказала «да».
Мама и папа заняли нижнюю кровать, а Мелисса и я сидели и жевали на верхней.