Мы пойдём с конём по полю вдвоём
Мы пойдём с конём по полю вдвоём…
— Хм, и вы меня, девушка, уверяете, что автор этой вещи не кто иной, как ваш спутник?
— Да, автор — мой жених! И не только этой. Смотрели позавчера концерт к 8 марта? Там Анна Герман исполнила тоже его песню «Я не могу иначе». А Ободзинский исполняет «Единственная моя». И «Букет» — тоже песня Арсения. И «Матушка Земля»…
— Стоп-стоп! Ободзинский, говорите? Он у нас в «Каминном зале» сейчас с друзьями сидит, куда Высоцкий с Тумановым пошли. Вот у него и спрошу. А вы пока посидите… Пока, — многозначительно добавил он.
И ушёл туда же, где скрылись бард с золотодобытчиком.
— А точно Ободзинский твою песню поёт? — негромко поинтересовалась напрягшаяся Рита.
— А вот сейчас и узнаем, — хмыкнул я.
Бродский появился через пару минут в сопровождении… Ободзинского. Тот улыбался во весь рот, на ходу расставив руки, словно собираясь меня обнять. Собственно, и обнял, да ещё и трижды поцеловал, хорошо хоть не по-брежневски.
— Что же вы, Аркадий Семёнович! — повернулся он к слегка сконфузившемуся администратору. — Таких людей нужно знать в лицо. Да благодаря этой песне тираж моей последней пластинки допечатывали и, по слухам, третий уже собираются печатать. Какими судьбами в Москве?
— Так живу теперь здесь и работаю. Преподаю на кафедре госпитальной терапии при мединституте. Кстати, возьмите визитку, вдруг пригодится. И вы возьмите, — сунул я визитку Бродскому. — Мало ли, вдруг у вас или ваших близких случатся какие-то проблемы со здоровьем, где официальная медицина окажется бессильна.
— Берите, Аркадий Семёнович, не пожалеете, — поддакнул Ободзинский. — Арсений не только песни сочиняет, он же ещё и врач от бога! Меня на ноги, можно сказать, поставил, когда на гастролях в Перми… тьфу, в Пензе скрутило. Собирались уже концерт отменять, а он пришёл и — раз, раз — и вот я уже как новенький. Так что, Аркадий Семёнович, такими знакомствами не пренебрегают… Ладно, побегу, а то товарищи там сейчас без меня всё выпьют.
Надо ли говорить, что после этого нас с Ритой обслуживали по высшему классу. Вскоре на нашем столе поочерёдно появились столичный салат с телячьим языком, палтус с соте из белых грибов, котлеты из лосятины с пюре из сельдерея и брусничным соусом, томлёная лопатка козлёнка… Из спиртного выбрали уже апробированное в «Арагви» красное вино «Киндзмараули», плюс минеральная вода «Боржоми».
Мы никуда не торопились, наслаждаясь обществом друг друга. Единственное, что создавало неудобство — гомон за соседними столиками, и особенно за тем, где периодически пытались что-то петь, включая моего «Коня». А ещё табачный дым, почему-то не сильно тянущийся в сторону забранного мелкой решёткой вентиляционного отверстия под потолком.
— Да я тебе говорю, что твой Пастернак, сука, с Евтушенко рядом не стоял! Женя Евтушенко — вот где дар божий!
Мы невольно обернулись в сторону того самого столика, за которым ещё недавно голосили песню про коня. Похоже, там зашёл нешуточный спор о поэзии.
— Евтушенко — вот кто оставит за собой немеркнущий след в отечественной поэзии! — заявлял один из литераторов. — Да что там в отечественной… В мировой!
— А ни хера, — возражал ему второй, водя перед носом оппонента указательным пальцем. — Твой Евтушенко — конъюнктурщик. Поочерёдно прославлял Ленина, Сталина, Хрущева, теперь Брежнева… Умеет лизнуть. Флюгер! Пастернак до такого никогда не опускался.
— Да его «Доктором Живаго» подтереться, — не унимался первый. — Кто Борьке дал право учить других? Даже Набоков назвал Живаго «лирическим доктором с лубочно-мистическими позывами, мещанскими оборотами речи».
— Да ты, падла… Да как ты смеешь так говорить о Пастернаке⁈
На спорящих помимо нас стали обращать внимание и другие посетители «Пёстрого зала». Один из собутыльников прикрикнул на них:
— Володя, Витя, прекращайте. Хорош уже сраться из-за какой-то херни! Тоже мне, нашли о чём спорить. И Евтушенко, и Пастернак — оба мудаки…
— Чего-о-о? Ты Женьку Евтушенко мудаком назвал⁈ Ах ты сука!
В общем, на потеху всем спор за соседним столиком закончился банальной потасовкой. Причём больше всего досталось пытавшемуся утихомирить своих товарищей по перу. Ему прилетело об обоих собутыльников. Впрочем, драка длилась не так уж и долго, как оказалось, при ресторане имеется свой охранник, который за пару минут вытолкал драчунов на улицу, а вернулся с деньгами, которые те должны были заплатить по счетам, отдав их официанту.
Следующим интересным событием стало появление Никиты Михалкова в компании Александра Адабашьяна. Эта парочка составила замечательный тандем в фильме «Собака Баскервилей». Вернее, ещё составит. Правда, они прошествовали мимо, наверное, тоже в какой-нибудь «Каминный зал».
— Молодые люди, не хотел вам мешать, но… Вы не будете против, если я присяду за ваш столик? А то все другие уже заняты.
Я окинул взглядом стоящего рядом мужчину в очках лет сорока с небольшим. Переглянулся с Ритой. Та пожала плечами, мол, сам решай. Конечно, хотелось этому литератору или кто он там отказать, чтобы не мешал нам с невестой наслаждаться обществом друг друга, но, в конце концов, столик рассчитан на четверых, и человек имеет полное право занять один из двух свободных стульев.
— Садитесь, конечно, — улыбнулся я.
— Вот спасибо! — улыбнулся он в ответ и сразу же представился. — Павлов, Сергей Иванович, писатель-фантаст.
— Павлов? — переспросил я. — Не тот ли самый, что написал «По чёрному следу»?
Я тут же прикусил язык, поскольку написать первый роман из цикла «Лунная радуга» Павлов мог написать и позже. Читал-то я его уже, помнится, в 80-х, году в 85-м и вторую книгу цикла достал, называлась она «Мягкие зеркала». Однако мои опасения оказались напрасными.
— Читали? — буквально расцвёл писатель. — А книга вышла только в прошлом году, не везде её, к сожалению, можно достать.
Я знал, что вторая книга появится через несколько лет, пока же, видимо, писатель взял паузу. Но ради приличия всё же спросил:
— А сейчас, Сергей Иванович, над чем работаете?
— Сейчас?
Он задумался, на какое-то время оторвавшись от изучения принесённого официантом меню. Сам же официант терпеливо ждал, когда клиент сделает выбор.
— Вы знаете, ни над чем?
— А что так? Муза не посещает?
— Муза, быть может, и посетила бы, главная загвоздка — найти интересный сюжет. Про космос писать как-то надоело. Вот и нахожусь в творческом, так сказать, поиске. А пока между делом в Москву на пару дней прилетел, на конференцию писателей-фантастов. Мог бы и в гостинице поужинать, но захотелось навестить это местечко, оно для меня своего рода талисман… Давайте жюльен, бифштекс с овощным гарниром, кофе и булочку с маком. И вот ещё что… Выпьете со мной за знакомство? — обратился он к нам.
— Если чисто символически…
— Давайте ещё графинчик коньяку.
Официант исчез, а я подумал, не предложить ли этому действительно талантливому писателю тему, которая в мое время стала ну очень популярной… Сам я вряд ли когда -нибудь займусь писательской деятельностью, тут всё-таки особый талант нужен, а плюс ещё и усидчивость. А у меня ни того нет, как я думаю, ни другого.
— Скажите, а вот тема попаданцев вам интересна? — спросил я.
— Попаданцев? — удивлённо посмотрел он на меня сквозь линзы очков. — Это кто ж такие?
— А вы ведь по-любому читали «Янки при дворе короля Артура» Марка Твена, верно?
— Ещё бы, это же классика… Классика беллетристики, — уточнил Павлов. — Так вы что же, предлагаете нашего современника из СССР в средние века отправить?
— А почему бы и нет?
— Не пропустят, боюсь, — вздохнул Сергей Иванович. — Тут надо ещё и об идеологии не забывать. А устраивать революцию в средние века… Это уж совсем за гранью разумного получится.
— Хорошо, тут я с вами, пожалуй, соглашусь. А как вам вот такая идея… Наши современники, комсомольцы, студенты какого-нибудь московского вуза, едут отдыхать, ну, допустим, в Белоруссию. Там у одного из них родня живёт. Места отличные, природа и всё такое. И вот идут они купаться на какое-то озеро или случайно на него в лесу натыкаются. Решают окунуться, жарко же… В общем, резвятся в воде, ныряют и… В какой-то момент выныривают в 1941 году.
В общем, выдал я ему в сжатом виде, пока он готовился приступить к поеданию жюльена, сюжет фильма «Мы из будущего». Причём, как только я начал рассказывать, Павлов меня остановил:
— Подождите, Арсений…
Отодвинув в сторону приборы и пустую тарелку, он достал из кармана пиджака блокнот и ручку.
— Всё время с собой ношу, вдруг какая-то мысль в голову придёт, — пояснил он. Подошёл официант с подносом в руке, начал расставлять тарелки с едой, коньячный графинчик. Павлов по такому поводу предложил немедленно выпить за знакомство. Рита, правда, чуть пригубила, мы же с писателем хлопнули по рюмашке. Это, наверное, только в СССР так принято — пить коньяк из рюмок. Ну да всё это формальности, видимость, важнее то, что в рюмке. А коньяк, кстати, оказался весьма неплохим.
После этого я продолжил говорить, а писатель очень быстро стал за мной записывать.
— Не удивляйтесь, — улыбнулся он, не отрываясь от работы, — стенографию пришлось в свое время освоить.
Время от времени он отрывался от записей, слушая меня с чуть ли не раскрытым ртом, после чего, спохватываясь, снова начинал быстро строчить в блокноте. Да и Рита только накрашенными ресницами хлопала, переваривая услышанное.
— Думаю такой вот сюжет пройдет на ура, — заключил я свой рассказ. — С идеологической точки зрения подкопаться будет не к чему. Напротив, наши современники-комсомольцы, пусть они даже на первых порах выглядят как откровенные разгильдяи, оказываются достойными памяти дедов, которые отстояли нашу независимость. Кстати, в следующем году как раз тридцати пятилетие Победы будет отмечаться. Так что, если вы к тому времени напишите книгу, она будет очень, как говорил один известный человек, своевременной.