— Ну это понятно. Кто мимо такой дорогой вещицы пройдет-то. Это ж червонец по деньгам, а то и бутылка. Сочувствую, пацан.
— Миш, что, даже не поможешь?
— Интересно даже, чем я могу помочь твоему безголовому другу?
— Давай ты вместе с нами поищешь?
— Типа, походить кругами по двору, попинать снег?
— Ну да.
— А смысл?
Павлик пожал плечами, у него тоже не было понимания пользы от этого ритуала. Но что-то же надо делать в такой ситуации. Это как подорожник, который прикладывают к сбитой коленке. Эффекта никакого кроме психологической помощи.
— Не, пацаны, я пас. Ушел твой телефончик, мелкий. Зато потом, лет через тридцать будешь хвастаться — первый ребенок России, потерявший свой телефон на улице'.
Вторая четверть самая короткая, самая любимая. А с учётом того, что последняя неделя, считай, полностью вымарывается из учебного процесса, то вообще шоколад! Но до конца декабря еще дожить надо. Не в том плане, что кто-то попытается меня убить, а в том, что надо усилия прилагать какие-то. Прежде всего и труднее всего — не вытыкиваться. Это прямо цитата из совета нашего комсорга класса Светки Тихоновой. Она и раньше не была неформальным лидером класса, да и формальным тоже. А тут её роль вообще нивелировалась до минимума.
Ниже её по статусу только староста класса. Я даже не знаю, кто у нас староста, да вообще не факт, что он-она-оно существует. Не помню сам, не подгружается память донора, существуют ли в старших классах старосты. Я сам бы не вспомнил про такого персонажа, Пашка под руку напел. Он вдруг решил, что ему интереснее пойти со мной домой, чем продолжать искать развоплотившийся телефон:
— Ты прикинь, Мишка, он прямо перед классом как заплачет!
— Это что вы ему такое сказали обидное, что он заплакал? Обзываться начали?
— Ага, начали. Подсирателем совета отряда обозвали. Только он еще раньше заплакал, когда его классная руководительница в председатели выбрала.
— Погоди, Пашка, вы же должны выбирать себе пионерского командира, этого вашего подсирателя. То есть председателя.
— У нас раньше староста класса был, старосту училка назначала. А когда мы в пионеры вступили все, у нас пионерский отряд стал. И должен быть председатель. И классная сказала, что будет Герасимов, а мы за него должны проголосовать. И как все руки подняли, он как заревел! Мы валялись!
— Жестокие вы люди. Герасимову не повезло просто. А вдруг бы тебя поставили, ты бы что делал? Небось бы тоже плакал.
— Не знаю. — Пашка вздохнул и не стал врать. Умный человек никогда не бросается словами типа «да я бы никогда…». Потому как порой только в процессе чего-нибудь ты осознаёшь, насколько ты «никогда и никуда». А Пашка не дурак. Расчетливый засранец, манипулятор и не дурак.
— Ну хоть не соврал, и то молодец. Ты пожрал?
— Неа, забыл.
— Или лень было разогревать?
Стопэ, а с какого перепугу мне не всё равно, пожрал он или голодный бегает? Социализация, безжалостная ты сука. Вот так и утрачивают рыцари без страха и упрёка свои доспехи. Сегодня ты брата пожалел, завтра героя заказной статьи не унизил просто потому, что он тоже человек, а что потом? От гонорара откажешься? Так его с таким подходом тебе никто и не предложит. Человеку социализированному, с понятиями о приличном и неприличном поведении никогда не встать вровень со всякими там Карауловыми и Невзоровыми. Матери, жёны, друзья и соратники — это те гири, которые не дают взлетать акулам пера.
Я тоже умею готовить, как все настоящие мужчины, даже люблю этот процесс. Бывало, возьмешь бутылочку шираза для маринада, ди и отопьёшь треть, чтоб мясо не закисло. Или салат когда готовишь, то хорошо пробовать буженину, которая в салат режется. И… ну вы поняли, когда ты готовишь на красивой кухне из красивых ингров под хорошую музыку для любимых людей, то душа тоже поёт как не знаю кто. И выходит запеченная симфония или овощное танго. А тут у нас суровый край, борьба за выживание и разжёвывание основ марксизма параллельно с пережевыванием пищи, не очень вкусной, зато в меру натуральной.
Это я всё к чему? Это к тому, что Павлик, оказывается, не приучен есть всё вот это, к чему готовит советская действительность и что готовит его мама. Можно сколь угодно долго восхищаться вкусом котлеток с пюрешкой, но если твоя мама работает пять дней в неделю, то котлетки эти будут из кулинарии. Вы знаете, что такое кулинария? Не, это не мясное животное, которое забивают и прокручивают на фарш. Кулинария при ближайшем рассмотрении оказалась филиалом гастронома, в котором работают советские люди со всей советской беспощадностью к… прежде всего к покупателям.
А вот сами представьте: ты такая вся из себя красивая женщина с золотыми серьгами по всему лбу, и дома тебя ждут такие же упитанные детки, которые постоянно хотят кушать. И ждут они не только тебя, но и сцуко-сумку, в которой им несут вкусняшки. Кто встаёт как враг между сумкой и твоими детинушками? Покупатель, самое ненавистное существо! Он тоже считает, что имеет право кормить детей (заметь — не твоих, а каких-то совсем чужих наглых оглоедов), он прямо из твоей глотки готов вырвать это мясо, которое ты кладешь в котлетки по девять копеек за штуку. Должна класть в котлетки по девять копеек. Когда-то клала, в юности, пока тебя не отругали старшие товарищи, пока не народились младенчики-кровиночки. Вот и думайте, дорогие мои, стоит ли искать в покупной котлете то мясо, которое предназначено для детей продавцов гастрономии и кулинарии. А еще ж что-то надо обменять на импортные дутые сапоги-луноходы, без которых сынульку в школе за человека не посчитают.
Я вам не говорил, кого здесь и сейчас считают людьми? Тех, кто крутится, кто может что-то достать или купить с переплатой, потому как бабок куры не клюют. А прочие, которые в ширпотребе — это граждане. Именно для них писан закон, о них неустанно думает партия вообще и товарищи в частности. Товарищи — это вам не граждане и не люди, товарищи не достают, не стоят в очередях, у них даже деньги стали рудиментарным органом, без которого в принципе можно неплохо жить. Товарищи получают пайки, дефицит им дают в распределителях, а путевки в санатории ничего не стоят. Потому как товарищи — соль земли нашей, подлинные строители и первые тестировщики коммунизма.
— Так что, Пашка, суп ты есть категорически отказываешься? А чего, вкусно же. Как бы…
— Отказываюсь! Он с капустой. А котлеты есть?
— С пюрешкой?
— С пюрешкой — и смотрит с надеждой на старшего брата.
— Нету. Макароны будешь?
— Твои? Буду!
Понятное дело, мои макароны любой будет. Мои макароны даже я ем без напряжения душевных и прочих сил. А всего-то натереть сыра, да кинуть в свежесваренные макаронные изделия сливочного масла побольше. Да с луковой разжаркой. И не переварить макарошки, чтоб не начали слипаться. Насчет «не ошпариться», когда сливаешь я писать не буду — взрослому и так это понятно, а мелкие так не смогут. Вот такие макароны с сыром мой младший брат будет. Ха! Да я даже на родителях как-то испробовал этот рецепт — сожрали без остатка всё подчистую! Отец Мишин попытался развить идею, мол раз так умеешь готовить, Михаил, то…
— Да ты что! Кроме макарон и не умею ничего, и времени ни на что вечно не хватает. — И сразу руки в защитном жесте в сторону отца, только что отворот не начал вслух читать.
— Я как-то успеваю всё, думаешь, нам с матерью легче?
— Я не думаю, пап. Ты сам посчитай: в школе учусь, причем пытаюсь без троек, чтоб аттестат выглядел прилично; музыкальный коллектив собрал, с пацанами занимаемся музыкой, раз уж вы меня в музыкалке столько лет мариновали; в кружок роллеров хожу, с тренером вместе всякие трюки разрабатываем; в центральную прессу статьи пишу…
— Ну ты уже через край хватил! Разок написал, теперь год говорить будешь?
— А ничего, что я в три издания статьи подготовил, а потом еще переделывал? А то, что я каждый день дневник пишу, это время не отнимает?
— При чём тут дневник?
— При том. Я стиль вырабатываю, чтоб рука не отвыкла от публицистики. Раз уж выбрал себе занятие на всю жизнь, надо каждый день в себе тренировать журналиста. И, наконец, я занимаюсь физкультурой, чтоб уважали, чтоб здоровье было, чтоб вы гордились! — Эк меня понесло, словно мне не до лампадки, что про меня кто думает. Но как аргумент зашло.
— Это верно, мы тобой гордимся, да. — Отец начал отползать назад. Ладно, раз ты такой занятой…
Чего-то мысли перескакивают с одного на другое. Разговор тот с отцом по поводу готовки уже две недели как состоялся. А сейчас у меня кот некормленный мяучит под ногами. Фигурально выражаясь. Пашка, кис-кис! Иди жрать, существо!
— Сам ты существо! Сейчас, штаны переодену и приду! — Кричит из комнаты мелкий. Это что, я вслух его позвал как кота? Бывает…
«Мы сегодня репетицию решили замутить не как обычно, а вечером. И пообедать успеем, и меньше народу в актовый зал соваться будет. А то когда после уроков остаёмся, то и полкласса с нами тусит. Вроде своя компания, но пацаны и девки галдят как на батарейках. И при этом не заткнешь их. Ну и не скажешь однокласснику: 'Чего приперся!», он вроде кореш твой. Так что дома я пробуду недолго, а вот потом в школе можно будет зависнуть до ночи, ну как минимум дотемна. Уроки? А что уроки… Письменные прямо сейчас сделаю, а устные пусть так из головы всплывают, если смогут.
Нормально так порепетировали. Кто-то вспомнил, что мы вроде «Черного кота» прошлый раз пробовали изобразить. Тот раз не пошло, а сегодня по непонятной мне причине всё было зашибись! Ирка поймала кураж и прямо как фортепьянила, так и запела, не слезая со стула. Не Агузарова, конечно, но вполне хорошо вытягивала припев. И это без микрофона! А уж когда ей микрофон подсунули, то все решили — «Кота» исполняет Долгополова, а мы не подпевке у второго микрика.
На звук знакомой мелодии в актовый зал ввалился Прихожих. Директор сначала постоял у двери, боясь нас спугнуть, а потом просёк, что мы сейчас как тетерева на току, ничего не видим и не слышим кроме себя. Уселся в зале около прохода и дрыгал ногой в так барабанам Чуги. Ах нет, директора не дрыгают ногами, они ими солидно покачивают. А потом шеф также молча ушел, только показал на прощание большой палец.