Наступившую после этой тирады паузу нарушил Монк. Бледно усмехаясь, он поаплодировал.
«Дорогой Дневник!
Светла – меня давно не называли этим именем. Только мама.
Первым ко мне явился Эрик Чан и, сражаясь с рефлекторным позывом именовать меня полным титулом, сообщил нижеследующее.
“Гиппарх” не падает камнем сквозь межзвездный эфир. Он вообще никуда не падает, потому что вращается по высокой орбите над большой планетой. Что за планета нас подхватила, Эрик сообщить не может. Но не Плутон и не Эрида, поскольку пояс Койпера мы должны были проскочить, и не прочая небесная мелюзга. Наша подружка немногим меньше Марса. На вопрос, почему Эрик выбирает варианты из числа транснептуновых объектов, мне было отвечено: сорвавшийся с цепи привод все же не мог вынести “Гиппарх” за пределы облака Оорта. Следовательно, мы имеем несказанную честь полагать себя первоокрывателями новой планеты Солнечной системы. До решения Международного астрономического союза Эрик предлагает именовать ее Транс, ибо термин “Трансплутон” совершенно скомпрометирован бульварной фантастикой. “Да хоть горшком…” – брякнула я и пожалела, потому что пришлось объяснять, в каком соответствии находятся глиняная посуда и астрономия.
Но, невыразительным голосом продолжил Эрик, есть одно соображение, каковое может начисто разрушить изложенные теоретические построения. Поскольку я молчала, чтобы не сморозить лишнего, он выдержал деликатную паузу и добил меня окончательно.
У планеты Транс два солнца.
Главное светило, перегретый желтый карлик, находится на громадном удалении. Другое, намного холоднее, из тех, что принято именовать коричневыми карликами, расположено почти вдвое ближе. Освещения от солнышек немного, тепла и того меньше, но картину мира они несомненно украшают.
“Похоже на Альфу Центавра, не находите?” – заметила я.
При всем ува… э-э… нисколько. Скорее, на Солнечную систему спустя пару миллиардов лет.
Опережая мой вопрос, Эрик с академическими интонациями поведал мне, что примерно к тому времени Солнце должно увеличиться в размерах и светимости, а старина Юпитер – собраться наконец с духом, раскочегарить топку и сменить статус планеты-гиганта на карликовую звезду. Согласитесь… э-э… Светла, звездой быть намного почетнее.
“Что же тогда получается?” – потерянно спросила я.
Вместо ответа Эрик вкратце изложил арпионную теорию. Не первая попытка, были лекторы и красноречивее, но понятнее она все равно не сделалась. Квантовая запутанность – не фунт изюму. В частности, Эрик напомнил, что арпионный корабль не подчиняется ньютоновской небесной механике. “Представьте себе весь комплекс физических взаимодействий как свежевспаханное поле”. – “Не могу”, – честно призналась я. “Тогда примите на веру”. В идеале “Гиппарх” скользит вдоль собственного трека над этим полем, не соприкасаясь с ним, что напрочь исключает разнонаправленные гравитационные возмущения. Отсюда и фантастическая скорость, отсюда и парадокс нулевой инерции при торможении. Так вот: арпионный форсаж привел к избыточному возбуждению трека. Привод “Гиппарха”, словно расшалившийся котенок, скатал квантовые состояния перед собой в клубок и замутил на ровном месте персональную гравитационную сингулярность.
“Так мы улетели в будущее?!”
Да, и весьма отдаленное. Какие-то безумные миллиарды лет. Земля давно выгорела в солнечном огне, а что сталось с человечеством, остается лишь гадать.
“Вы сами-то себя слышите?”
Других гипотез пока не усматривается.
Ужасно захотелось сползти по стеночке на пол. Спрятать голову в руках и не вникать в этот болезненный бред.
“Черт меня подери”.
Вот именно.
“И как же нам отсюда выбираться?” – спросила я, ни к кому персонально не обращаясь.
“Не знаю”, – торжественно заявил Эрик.
После драматической паузы он добавил: “Возможно, Райнер знает”».
Белесые призраки, числом четверо, с лазерными мечами в руках неторопливо и расчетливо перемещаются по темным переходам энергетической секции корабля. Словно десант повстанцев внутри какой-нибудь Звезды Смерти. Замыкающий шествие спотыкается о металлический кабель, без затей проброшенный по полу, и шипит на непонятном языке. «Вы что-то сказали, Неб?» – «Это ругательство, Светла. Довольно безобидное, претензия к духам предков». Лазерные мечи оборачиваются крохотными остронаправленными фонариками, других в хозяйстве Люстига не нашлось, не снимать же прожектора с десантного катера. Лучи света выхватывают из сумрака отдельные фрагменты мозаики. Чтобы увидеть картину в целом, всем приходится светить в одном направлении. Можно было бы врубить техническое освещение, но тогда затея сократить энергопотребление до минимума утратит всякий смысл.
– Здесь? – спрашивает Светлана.
– Вы правильно идете, – откликается по коммуникатору Люстиг, который следит за ними по мониторам в инженерном отсеке двумя палубами выше. – Еще восемь футов прямо.
– Весьма странно, – объявляет Неб, который увязался в эту экспедицию из чистого любопытства.
Монк оборачивается, лучик его фонаря упирается Небу в эмблему миссии на комбинезоне.
– Что странно, док?
– Мы так сюда стремились. Возможно, всю свою жизнь готовились к такому приключению. Меркурий, Марс, спутники… без обид… все это мелко, это под боком. И вот свершилось. Мы там, где никто и никогда не будет. Видим то, что никто никогда не увидит…
– И у нас для этого даже нет подходящей аппаратуры, – ворчит Эрик.
– Вы на месте, – говорит Люстиг. – Отключайте все панели, до которых дотянетесь.
– Я правильно поняла, что это вентиляция внутреннего корпуса? – уточняет Светлана.
– Да, командир. Она не скоро нам понадобится.
– И что же мы делаем? – не унимается Неб, снедаемый дефицитом общения. – Мы из кожи лезем, чтобы скорее выбраться из этого дивного нового мира. Это нормально?!
– Еще и как, – смеется Монк. – А знаете почему?
– Потому что мы не готовы, – поясняет Эрик. – Нам здесь не место.
– И это тоже, – не спорит Монк. – А еще потому, что чистое знание не имеет смысла. Спросите хотя бы Райнера, он у нас персонифицирует рациональное мышление.
– Да, спросите меня, – предлагает Люстиг. – Глупо накапливать знания без перспективы обсудить их в научном сообществе, не говоря уже о том, чтобы применить на практике.
– А я что персонифицирую, по-вашему? – любопытствует Неб.
– Белый шум, – желчно роняет Эрик.
– Не нужно думать, будто в руководстве миссии сидят одни дураки, – говорит Монк, – дураков там не больше, чем в любой административной структуре. Выбор наций – прекрасная вещь, но мы пятеро подобраны отнюдь не случайно. Что скажете, Светла?
– Кое-кого стоило бы оставить за бортом, – мрачно замечает та. Монк отвечает понимающим беззлобным смехом, и она продолжает: – Все настолько очевидно, что даже бросается в глаза. С вами, Райнер, уже ясно. Неб, что бы ни думал на сей счет Эрик, олицетворяет эмоционально-оптимистическое начало. В то время как сам Эрик воплощает созерцательно-философскую иронию.
– Не возражаю, – отзывается тот.
– А я? – веселится Монк.
– Перманентный раздражитель. Чтобы никто не расслаблялся. Иными словами, заноза в заднице.
Некоторое время все молчат, осмысливая услышанное.
– Дело в том, что я не на своем месте, – наконец говорит Монк. – Как говорите вы, русские: не в своей тарелке. Просто уберите стейк из супницы, и ваше меню преобразится.
– Из любого стейка можно наделать фрикаделек, – парирует Светлана.
Теперь все, не исключая дистанционного Люстига, отвечают благодарным ржанием. Даже пасмурный Эрик отчетливо хмыкает.
– Вы сами-то кто в вашем раскладе? – спрашивает Монк.
– Привношу в сборище фриков эстетический момент, – охотно поясняет Светлана. – А еще я средоточие всех свойств, на которые при комплектации экипажа не хватило людей.
– Аллегория сингулярности, – вворачивает Эрик.
– Звучит недурно, – соглашается Светлана.
– И что вы думаете о моих словах? – спрашивает Неб.
– Вы о грандиозном приключении? Все просто: нужно вернуться. И рассказать.
– О да! – энергично восклицает невидимый Люстиг. – Вернуться и рассказать! Универсальное правило исследовательских миссий. Кстати, как обстоят дела с отключением вентиляции внутреннего корпуса?
– Мы закончили, – говорит Светлана и гасит последнюю панель, которая до сего момента служила неплохим источником дополнительного освещения.
– Wunderbar. Далее вам надлежит достичь ближайшего поворота. Не пропустите его. И не трогайте руками ничего без моего ведома.
Призраки бредут в поисках обещанного поворота, праздно фехтуя лазерными мечами, переступая через толстые, словно обожравшиеся удавы, кабели и держась подальше от тревожно мигающих сенсорных панелей.
– В развитие вашей мысли, Неб, – вдруг говорит Светлана. – Когда мы вернемся…
– Если вернемся, – вносит поправку Эрик.
– Когда, – с нажимом повторяет Светлана. – И вдруг выпадет второй шанс. Скажите, друзья: будете ли вы готовы повторить этот путь?
– Конечно! – пылко восклицает Неб.
– Вы даже не подумали, док, – замечает Монк укоризненно.
– О чем тут думать? О цене? О смыслах?!
– Я согласен, – сообщает Эрик. – Я подумал. Я вообще быстро думаю.
– Эти мне ученые, – говорит Монк. Его лица не видно, но наверняка там саркастическая ухмылка. – А я так ни за что. Я семейный человек и хочу умереть в своей постели. Нет той цены, за какую я откажусь от этой привилегии.
– Но у вас, кажется, нет семьи, Монк, – замечает Светлана. – Если, конечно, верить официальной биграфии.
– Будет обязательно. Я работаю над этим.
– Прямо здесь? – дивится Неб.
Монк пожимает плечами.
– Место не хуже других. Времени на размышления предостаточно. А вы что скажете, Светла?