«Впрочем, он так ошеломлен случившимся и так счастлив, что едва ли способен думать о чем-нибудь, кроме как о следующей встрече в папиной комнате… А я? Не поторопилась ли я? — спрашивала она себя. — Увлекшись, не потеряла ли я голову? Не совершила ли роковой ошибки? Сейчас он, будучи увлечен, привязан ко мне и к Вадику. Но надолго ли? Вдруг его чувства остынут и перейдут в привычку, опростятся? Духовный подъем сменит будничная обыденность. Что тогда?
Вдруг его снова потянет к футболу, к друзьям? Как я об этом не подумала?.. Ведь я часто вижу, как некоторые рабочие собираются группами и пьют где-нибудь в кустах. Вдруг и у него окажется такая наклонность? А духовная жизнь? Вряд ли он читает книги, ходит, в театр или интересуется музыкой. Чем же мы заполним время?..
Конечно, если б он стал учиться, я бы взялась ему помогать, и тогда у нас бы возникли общие интересы. Но захочет ли он?
Но даже если он окажется таким, каким показался в первые месяцы, как же быть с Вадиком? Как его подготовить? Он так любит отца…
Да и будет ли он так любить Вадика? Вдруг ребенок явится помехой? Вдруг он вызовет ревность и раздоры? Да, все очень сложно. Я, кажется, поторопилась…
А его родители? Едва ли они одобрят женитьбу сына на женщине с ребенком, которая на четыре года старше?.. И возраст рано или поздно скажется. Сейчас, пока я молода и красива, он не будет чувствовать разницы в годах. А потом?..
Да, очень возможно, что мне придется раскаиваться в своем поступке. А что было делать? Выходить за профессора, который на двадцать три года старше? Я бы не смогла его любить. Нет, не смогла бы…
А доктор и зубной техник — эгоисты! Даже думать о них не могу. А другие, пытавшиеся ухаживать, вообще не имели серьезных намерений…
Нет, Егор хотя и простой человек, но в нем есть порядочность, и благородство, и настоящая мужская привлекательность! Этот не способен обмануть. И он любит искренно, горячо. Очевидно, Сергей не любил меня так. Такая любовь не часто выпадает на долю женщины. Это нужно ценить…
Конечно, сейчас мы еще не можем жениться. Это вызвало бы пересуды и в поселке и на заводе. Ведь так мало времени прошло, как погиб Сергей».
Больше всего ей было неприятно, что Егор не получил образования и ей будет неудобно показаться с ним у родных и старых знакомых. Она прошлась по дорожке, опять вернулась к гамаку. «А все же он лучше какого-нибудь хлюпика-интеллигента. На него я могу опереться в трудную минуту. А ведь у меня сын и мама-старушка».
У калитки послышались голоса. Татьяна сразу узнала звонкий, веселый голос Вадика, пошла навстречу.
— Вот, мама, посмотри, сколько мы карасей наловили!
— Да, славно! Будет хорошая уха. Беги, Вадик, на кухню, отдай бабушке.
Вадик убежал, а Егор, подойдя, взял Татьяну за руку:
— Танюша, дорогая! Едем сейчас же в загс. Распишемся, и я усыновлю Вадика. Он замечательный парнишка!
— Егор, милый! Я очень ценю твое благородство, но надо повременить. Еще мало времени прошло после смерти Сергея. Начнутся пересуды. Нам с мамой будет неприятно… И тебе бы родителям надо написать. Вдруг они будут против?
— А я и спрашивать не буду. Мне — двадцать шесть! Не маленький. Вот поженимся — тогда напишу. И карточку пошлю с тебя и Вадика. У меня старики хорошие. Сразу позовут в гости. Раз я полюбил — для них закон!
— Хорошо, хорошо милый. Но сейчас, особенно сегодня, мы не должны выказывать свои чувства. Особенно Вадику? Понял?
— Ага. Согласен…
— Татьяна! Егор! — послышался голос матери. — Пожалуйте обедать.
— Идем! — крикнула Татьяна. И, поцеловав Егора, первая побежала на террасу.
Татьяна и Егор несколько месяцев жили порознь: то Егор приезжал на дачу, то Татьяна — к нему в Североград. Может быть, поэтому каждая их встреча была радостью, и, может быть, поэтому они все больше и больше нуждались друг в друге. И вопрос регистрации был для них решен окончательно. Татьяна выразила желание, чтобы это произошло, когда будет цвести сирень и тюльпаны. Но Егора неожиданно командировали в Зеленогорск. Вернувшись, он заглянул на одну ночь и сказал, что в воскресенье приедет с документами, в понедельник они зарегистрируются, — в субботу сыграют свадьбу…
После ночной смены Егор прилег, надеясь встать в десять утра, а когда проснулся — часы показывали два. Егор быстро оделся, вышел на балкон. По улице шли и бежали люди. Он узнал заводских ребят из ночной смены.
— Эй, черти! Что случилось? — закричал он.
— Ты что, с луны свалился? Война! Немцы напали на нас. Идем записываться в добровольцы.
Егор посмотрел им вслед оцепенело, не в силах осознать весь ужас случившегося. Потом вбежал в комнату, сунул в карман документы, забрал скопленные для свадьбы деньги и помчался на вокзал…
Татьяна и мать уже все знали. Они сидели на террасе заплаканные. Рядом с Татьяной, на маленьком стульчике, прикорнул притихший Вадик.
— Ой, Егор! — обрадовалась Татьяна. — А мы думали, что тебя уже призвали… Прямо не знаем, что и делать…
— Не волнуйтесь. Я для того и приехал, чтоб вас успокоить. Немцев остановят. Они далеко не пройдут.
— Да ведь Североград близко от границы.
— Все равно. В Североград немца не пустим! Голову на отсечение даю. Такие танки мы делаем — куда ему!.. Вадик, ты как думаешь, расколошматим мы немца?
— Расколошматим! — оживился Вадик.
— Вот видите! — улыбнулся Егор. — Как, Таня, говорится: «Устами младенца — глаголет истина».
— Да. Правильно, Егор.
— Так и будет! И нечего волноваться…
Утром Егор и Татьяна отправились в загс. Вернулись с цветами и бутылкой шампанского. Хоть и тревожно было на душе — немного выпили, пожелав друг другу счастья.
— Ну, Вадюша, иди сюда, — позвала Татьяна сына. — Я тебе говорила, что скоро мы с дядей Жорой поженимся! Сегодня это случилось. Он усыновил тебя. Понимаешь?
— Как же вы поженились? Ведь он твой брат?
— Троюродный!.. Это можно… Вот если бы родной был — тогда нельзя.
— Да, Вадик, — вмешалась мать. — У меня сестра Катя тоже была замужем за троюродным братом. Теперь дядя Жора — твой папа. Иди, поцелуй его.
Вадик удивленно взглянул на Егора, но подошел.
— Я сам его поцелую, — сказал Егор. — Он замечательный сынишка! — И, обняв, поцеловал Вадика. — Теперь мы будем еще больше дружить.
— А когда пойдешь воевать, дядя Жора, возьмешь меня в танк?
— Обязательно возьму. Будем вместе бить фашистов.
— Егор, разве тебя призывают? — побледнела Татьяна.
— Не знаю… Думаю, что пока не будут. Ведь мы делаем танки…
— Вадик! Сбегай на участок, кажется, калитка открылась, — сказала Татьяна.
Вадик убежал.
Егор подошел к Татьяне, обнял.
— Не убивайся, Танюша. Я пока с вами. Но на всякий случай вот тебе адрес родителей и телефон, по которому справляться обо мне. В случае, если меня призовут, а немец подойдет близко — уезжайте на Урал, к моим. Вас примут по-родственному. Я сегодня же напишу.
— Егор, а как же…
— Погоди, Таня… Вот тут в бумажнике деньги — шесть тысяч. Все, что я накопил. Бедствовать не будете… Не унывай…
— Да откуда у тебя столько, Егор?
— Я же зарабатываю вдвое больше инженера.
— Вдруг тебе понадобится?
— Не надо. Это все вам… Однако уж мне пора.
Татьяна кликнула Вадика. Все присели. Притихли. Но это молчание было так тягостно, что Егор не выдержал и первый поднялся:
— Прощайте, мама! — он поцеловал тещу. — Не унывайте! Я дам о себе знать…
Татьяна и Вадик пошли его провожать…
К вечеру, измученные вконец, сборщики бригады Егора Клейменова с трудом «добивали» вторую смену.
Вдруг в широком проходе между сборочными стендами показалось начальство. Человек двенадцать, одетых в полувоенные костюмы защитного цвета, приближались к тому месту, где работал Егор.
— Вот этот участок режет, — послышался густой бас.
Группа остановилась. Вперед шагнул маленький, чернявый человек в сапогах, в гимнастерке из добротной шерстяной ткани, перетянутой широким ремнем. Его смуглое, молодое лицо с орлиным носом и черной шевелюрой казалось строгим и озабоченным.
— Бригадира ко мне! — крикнул он громким металлическим голосом.
Егор, вытирая руки паклей, вышел к проходу:
— Я бригадир.
— Опять недодали фрикционы? Ты что, на фронт захотел?.. Смотри у меня, живо загремишь…
В другой раз Егор бы сдержался. Ему всякое случалось слышать от начальства, но сегодня он как-то особенно устал, работая за четверых, и был раздражен, что пятый день не мог вырваться к своим в Малино, а его, слышал, бомбили…
— Вы бы, чем кричать, выяснили, в чем дело, — сказал обозленно.
— Что? Кричать?.. Загремишь, как миленький, у меня.
— Я в финскую воевал… Мне не страшно.
— А я спрашиваю, — взвинтил голос чернявый, — почему недодали фрикционы?
— Потому что в бригаде трое осталось, пятеро ушли добровольцами. Понятно теперь?
Егора дернул за рукав худощавый мастер:
— Это же директор! Соображаешь?
— Мне все равно. Я правду говорю.
— Сегодня приказываю работать вторую смену! — резко крикнул директор.
— Мы и без вашего приказа пятые сутки вкалываем по две смены.
— Что? Как фамилия?
— Клейменов! — с достоинством ответил Егор.
— Запи-сать! — выкрикнул директор и снизу вверх взглянул на рослого начальника цеха. — Добавить людей! Наверстать! Спрошу строго!
Он повернулся и, не взглянув больше на Егора, пошел вдоль цеха. Сопровождающие выстроились веером, заговорили, перебивая друг друга.
Мастер, приотстав, укоризненно взглянул на Егора, покачал головой и побежал догонять начальство.
Отработав две смены подряд, Егор еще чувствовал себя бодрым и хотел сразу ехать в Малино, но, оглядев замасленный комбинезон, подумал: «Нет, надо переодеться, так нельзя». Он пришел домой, взглянул в зеркало и поморщился. Глаза были красные, и веки припухли. Он завел будильник, определив на сон два часа, и, не раздеваясь, плюхнулся на диван. Прошло, может быть, часа полтора, как в дверь резко застучали.