Вертушки скрылись впереди за горизонтом и мы не могли видеть как они обстреливают Тимурак. Иногда порывом ветра до нас доносились звуки разрывов, приглушенные расстоянием, впрочем, я не был уверен в том, что это были звуки именно разрывов, а не шутки моего пылкого воображения: до Тимурака было еще километров тридцать и мы просто не могли слышать как его по камушкам разносят вертушки. Минут через двадцать "крокодилы" вернулись и, держась так же сбоку дороги на небольшой высоте, пролетели мимо нас в обратном направлении. Колонна снова тронулась. Справа показалась уже знакомая мне крепость Балх. Мы проехали еще километров пятнадцать и остановились. Артдивизион, обогнавший нас в Мазарях, уже развернул свои орудия справа и слева от дороги. Командир артиллеристов, видимо получил команду по рации, потому, что едва мы поравнялись с гаубицами, как они начали стрелять вперед, по ходу движения колонны. За сопками мне не было видно куда именно они стреляют, но по отдаленным раскатам взрывов понял, что стреляют они на расстояние примерно шести-семи километров. Выпустив снарядов по двадцать на каждый ствол, артиллеристы стали опускать стволы и сворачивать свои орудия. В полк они должны были вернуться без нас. Дел у них на проводке колонны больше не было, а колонну удобней проводить без них.
— По местам, — скомандовал Полтава, когда колонна снова тронулась.
Мы с Женьком снова вылезли из люка на броню и свесили ноги по борту. Полтава посмотрел на нас с неудовольствием:
— Вы что, дураки? Смерти своей хотите. Сейчас Тимурак проезжать будем. А ну,
быстро в люк.
Полтава подал нам пример и первый, опустив ноги в люк, встал на скамейку, оставив снаружи только верхнюю часть туловища, прикрытую бронежилетом. Свой бронежилет он не снимая разложил по броне на манер бруствера и переложил автомат в правую руку. Мы тоже сползли в свой люк, но вдвоем в нем было не развернуться, поэтому я ушел еще ниже, к Кравцову.
— Открой бойницу по левому борту, — подсказал мне Кравцов.
"Точно!", — обрадовался я, — "и изнутри стрелять можно".
Я открыл овальную бойницу и посмотрел в нее: ничего интересного, тот же скучный пейзаж. На переднем плане грязно-желтые сопки, на заднем — скучные дикие горы.
— Подай каску, — Полтава не спускаясь вниз протянул мне руку.
Я сунул ему каску, которая валялась у меня под ногами. На всякий случай еще одну я подал и Женьку.
Напряжение росло. Экипаж приготовился к бою. Полтава с Куликом в задних люках изготовились к стрельбе. Нурик убрал голову из люка и опустился на сиденье. Кравцов припал к прицелу и взялся за рукоятки наводки. Через короткое время спереди послышался треск автоматов и стук тяжелых башенных пулеметов: колонна поравнялась с Тимураком. Кравцов нажал на электроспуск, заработал наш КПВТ и с нежным звоном гильзы стали падать в мешок сбоку от пулемета. Кравцова поддержали из автоматов Полтава и Женек. Не желая отставать от всех, я просунул автомат в бойницу, дал пару очередей наугад… и тут же получил сапогом по щиколотке.
— Ты, что придурок?! — орал на меня Кравцов, — Меня своими гильзами засыпать
хочешь?! Горячо же! Отражатель надень!
Я увидел висящую возле бойницы плоскую изогнутую железяку и, сообразив, что это и есть отражатель, прикрепил его поверх кожуха автомата. Теперь гильзы из моего автомата, вылетали из затвора и, натыкаясь на пластину, летели вниз, мне под ноги. Цепляя отражатель я успел заметить, как капитан Поляков, сидя на командирском сиденье, поднял автомат над головой выше люка и стрелял не глядя куда и по кому он стреляет.
"Чудак, право", — подумал я про капитана, — "ему же не видно ничего. Нет, чтобы в люк высунуться и осмотреться. А так стрелять что толку?"
Стрельба стихла так же внезапно и быстро как и началась. Полтава с Куликом спустились вниз, переменили магазины в автоматах и полезли за сигаретами.
— Нет, Сань, ты видал? Ты видал?! — Женек был возбужден от азарта, — Я чуть в
него не попал! Если бы с места… А то бэтээр трясёт, хрен прицелишься. Прикиньте, мужики, там впереди в чей-то бэтээр граната попала и ушла рикошетом!
— Они бы еще вплотную к дороге подползли, — Полтава затянулся сигаретой, — помнишь, что комбат говорил? Граната не успела активироваться. Они метров со ста стреляли, идиоты, вот и не подбили.
На своем командирском сиденье к нам развернулся капитан Поляков:
— Ну, что, орлы? Все живы? Никого не убило? — его усы топорщились от лихой
улыбки.
Полтава посмотрел на радостного капитана исподлобья и радости его не разделил. Кравцов оглянулся на Полякова через плечо, удостоил его секунды на две своим взглядом и снова повернулся к нам.
Я ничего не понял: что произошло?
7. Шибирган
Через час мы без дальнейших происшествий приехали в Шибирган. Собственно сам город мы оставили в стороне: проехав мимо большого завода вполне современного вида, мы увидели с возвышенности, на которой стоял завод, КП первого батальона. КП первого батальона и был для нас Шибирганом. Под возвышенностью, километрах в полутора от завода росли деревья, между которыми просвечивали жилые вагончики, выкрашенные серебрянкой. Издалека это смахивало на парк культуры и отдыха в передовом райцентре. За три с лишним месяца, которые я провел в Афгане я уже успел привыкнуть к тому, что вокруг нет ни травинки, ни одного зеленого листочка. По этому Афгану можно ехать многие километры и так и не увидеть зелени. А тут, в каком-то километре от меня, стоит чудесная роща, деревья которой даже зимой не успели полностью сбросить листья. Я почувствовал себя Буратино, который издалека увидел чудесный кукольный театр Карабаса Барабаса. Я немедленно позавидовал первому батальону. Еще бы: у них тут зелень, деревья, а в полку только песок, бетон и гравий. Из зелени — только палатки. Скука в этом полку. А тут у них — деревья, а под ними наверняка трава. Вот только разглядеть их изблизи мне сегодня не судьба: бэтээры сопровождения остановились возле завода, а вниз, к КП стали спускаться только КАМАЗы и наливники. В том, что наш батальон остался возле завода был и свой выигрыш: колонну разгружать будем явно не мы. Груз для первого батальона, вот пускай первый батальон и поработает. А мы — посмотрим.
Нурик вырулил и наш бэтээр занял свое место в батальоне. Справа и слева, спереди и сзади наш бэтээр окружили бэтээры других экипажей.
— Ночуем здесь, — сказал Поляков, снимая с головы шлемофон, — приказ комбата.
Я прикинул: КАМАЗов примерно шестьдесят. Разгружать их будут максимум человек сто, потому, что остальные или заняты по службе или им не положено. Значит, на пять человек приходится по три КАМАЗа. Да еще и перекурить надо, потому, что в армии самая маленькая работа начинается с большого перекура. Следовательно, верных четыре часа колонна будет разгружаться. При таком раскладе мы в полк засветло вернуться не успеваем, поэтому, комбат благоразумно отдал распоряжение готовиться к ночевке в Шибиргане и хорошо, что мы получили сухпай. С голоду точно не умрем.
Вскоре возле бэтээров взвились синие дымки костров. Но котловом довольствии в
первом батальоне мы не стояли и хозяева, благодарные нам за проводку колонны, кормить горячей пищей нас не собирались. О себе нужно было позаботиться самим и экипажи развели костры для приготовления обеда. Полтава с Женьком уже колдовали метрах в трех от нашей ласточки. Женек вырыл ямку и развел костер, а Полтава вытряхивал в казан содержимое банок. К гречневой каше он присовокупил пару банок тушенки и от казана повалил такой умопомрачительный запах мяса и специй, что у меня заурчало в животе. Я проголодался. И все проголодались, так как с ночи мы были на ногах, а завтрак в пути предусмотрен не был. Через полчаса после того, как колонна остановилась возле завода, Женек позвал нас обедать. За всей этой суматохой никто не заметил, куда подевался Нурик. Поставив бэтээр в ряд, он свинтил по-тихому, никому ничего не сказав. Обедать мы сели вчетвером: я, Женек, Полтава и Кравцов. Женек по быстрому наложил каждому в синюю гетинаксовую тарелку ароматную кашу с тушенкой и положил на плащ-палатку две буханки мягкого белого хлеба. Другого хлеба в полку не пекли: только белый и только мягкий. От буханки каждый волен был отламывать сколько ему заблагорассудится.
— Нурику оставил? — забеспокоился Кравцов.
— Обижаешь, Сань, — Женек приподнял картонку, которой он прикрыл казан и
показал, что внутри осталось каши по крайней мере на двоих.
Поигрывая богатырскими мускулами подошел капитан Поляков.
— Обедаете? — капитан достал ложку из кармана и сел на корточки рядом с нами, -
накидай-ка мне тарелочку.
Женек нерешительно посмотрел на нас и уже, было, откинул картонку, но тут слово вставил Кравцов:
— Товарищ капитан, вы сухпай получали?
— Конечно получал, — удивился Поляков, — вон он, в машине лежит. Берите,
пользуйтесь.
— А раз получали, товарищ капитан, то и ешьте свой сухпай, — заключил Кравцов.
— Вы что, парни, — Поляков еще надеялся превратить разговор в шутку, — казенной
каши для капитана пожалели?
— Зря вы это говорите, товарищ капитан, — тихо, но твердо возразил Полтава, -
каши нам, конечно, не жалко, но с нами из одного котелка вы кушать не будете.
Поляков поднялся на ноги
— Это ваше окончательное решение? — ноздри капитана трепетали от гнева, подбородок дрожал. Кажется, будь его воля, он бы переубивал всех нас за перенесенное унижение.
— Идите, товарищ капитан, — махнул ложкой Кравцов, — не мешайте обедать.
Уяснив, что дискуссия закрыта, Поляков полез в бэтээр, вынул оттуда две банки
каши и на наших глазах метрах в десяти стал разогревать их на огне тем самым способом, которым Тихон на Балхе варил чай, то есть дернул за нитку зеленый цилиндрик и стал водить огнем по банкам, нагревая их со всех сторон.
Мимо нас прошел комбат. Мы встали и поприветствовали:
— Здравия желаем, товарищ майор.