Какой-то нехороший звук оборвал сбор афганского урожая. Мы посмотрели в сторону источника звука и увидели сначала маленькое черное пятно, которое плыло в нашу сторону и издавало звуки. Через несколько секунд пятно приблизилось в нашу сторону и материализовалось в маленькую старушку, одетую во все черное с ног до головы. Вообще-то афганки стареют рано — в тридцать лет они выглядят как наши бабы в шестьдесят. Но этой сморщенной и скрюченной бабульке на вид было лет триста. Морщины на ее лице были глубокими и частыми как на сгнившем яблоке, а лицо еще темнее. Не лицо, а кора дуба. В маленькой сухонькой лапке бабулька держала дрын раза в три выше себя. И вот это маленькое страшилище, одетое во все черное, несется на нас, размахивая дрыном как Смерть косой, вайдосит во весь голос так, что ее слышно не то что в этом крохотном саду, но и в голове колонны, зыркает со своего печеного яблока злющими буркалами и явно нам не радо.
Сработали рефлексы, выработанные в недавнем детстве на чужих дачах.
— Атас!
Мы не стали разбирать кто из нас это крикнул, но в нашем позорном бегстве остановили нас только недоуменные глаза Адама и Лехи. Деды сидели на той же башне нашей ласточки, на которой сидели когда мы выходили за добычей. Увидев нас без мешков и бегущих из сада на перегонки, старший призыв посмотрел на нас как на внезапно заболевших. Деды смотрели на нас сверху вниз, желая понять что произошло, а мы стояли под броней и смотрели друг на друга, желая понять как мы тут оказались.
У нас же были автоматы!
В магазине каждого — по тридцать патронов. Впятером мы могли бы полтораста человек отправить к Аллаху, а испугались крика одной древней старухи.
— Привычка, — развел руками Мартын.
— Надо вернуться за вещмешками, — напомнил хозяйственный Аскер.
Нас не было в саду не более пяти минут, но на помощь к старухе успело подойти значительное подкрепление. Когда мы снова оседлали дувал, то обнаружили, что возле старухи стоят двое бородатых мужиков с палками в руках, выслушивают щебет бабульки, которая ябедничала им про нас, и смотрели в нашу сторону враждебно и хмуро. Между деревьев бегали три здоровенных псины, одна из которых сейчас обнюхивала брошенный нами вещмешок, наполовину забитый яблоками.
Я дослал патрон в патронник и наставил автомат на одного бородатого.
Следом раздалось еще четыре щелчка передернутых затворов.
Бородатые увидели себя под нашим прицелом и стали что-то объяснять безумной старухе примирительным тоном. То, что старуха была явно не при своих, можно было не доказывать у психиатра — только сумасшедший кинется в одиночку на пятерых вооруженных разбойников. Я перевел ствол автомата с бородатого на ближайшую собаку и оба бородатых тут же зачмокали, приманивая своих зубастых сторожей. Псы были взяты ими за ошейники и они удалились вместе со старухой все втроем. Мы быстренько затарили брошенные вещмешки яблоками и вернулись к своим экипажам уже с добычей.
Вот только после пережитого позора, добытые яблоки больше не казались мне такими вкусными.
Простояв в Хумрях время вполне достаточное, чтобы успели заключиться десятки мелких торговых сделок между советской и афганской сторонами, колонна тронулась и вскоре выехала за город. Никто не отдал команду занять оборону. Останавливаясь на операции на ночь в новой местности, обычно полк занимал круговую оборону, то есть попросту вкапывал бэтээры и бэрээмки по большой окружности, перед всеми боевыми машинами отрывались окопы для стрельбы с колена, а штабные машины и обоз ставились в середину круга. В этот раз этого не случилось. Была дана команда встать на выезде из Хумрей на правой обочине дороги на Кундуз носом на север. Колонна встала так же плотно как стояла в Хумрях — с кормы одного бэтээра можно было спокойно перешагнуть на нос соседнего. Команды окапываться тоже никто не отдал и потому, едва только колонна компактно установилась, справа от нее засинели дымки костров — горячей пищи мы еще сегодня не ели, а жрать сухпай прямо из банки неполезно для желудка.
Ближе к вечеру, когда до захода солнца оставалось немногим более часа, со стороны города на дорогу стала медленно наползать другая колонна — наши соседи-Хумрийцы выдвигались на армейскую операцию.
Мы только что поели и валялись возле колес нашей ласточки на матрасах. Мне было интересно посмотреть на соседей и я, поборов послеобеденную сытую лень, залез на броню. Не я один был любопытный — другие пацаны тоже залезли на свою броню и с нее смотрели как мимо медленно проезжает колонна соседнего полка. Хумрийцы тоже смотрели на нас с неменьшим интересом: в этой дикой и скучной стране любое новое лицо или событие лучше всякого чарса разменивает привычную скуку службы. Поглазев на колонну пару минут и убедившись, что Хумрийцы — такие же люди как мы и не отличаются от нас ни поношенностью подменок, ни боевой техникой, я сполз снова на матрасы. Голова двигавшейся колонны поравнялась с головой нашей и Хумрийцы застопорили движение, отворачивая к левой обочине.
— Ну, теперь держись, мужики, — Леха приподнялся и недобро посмотрел через открытые настежь десантные люки на другую сторону дороги.
На другой стороне дороги стоял такой же БТР как наш, только с другими номерами — не нашего полка.
— Всем смотреть за вещами, — предупредил Адам, — особенно за брониками, касками и саперными лопатками.
— На хрена? — как всегда до меня доходило до последнего.
Адам с Лехой посмотрели на меня как на новобранца, вышедшего в парадке на плац к красному знамени для принятия присяги и не выучившего текст:
— Ты что? В первый год в армии?
— Второй.
— А хрена ли тогда глупые вопросы задаешь?
— Да объясните вы толком: в чем дело?
Леха повертел шеей в знак крайнего раздражения моей тупостью, но пояснил:
— Ночью соседи пойдут "рожать".
— Ты дежурным по роте заступал? — спросил меня Адам.
— А то, — подтвердил я, гордясь тем, что две недели оттянул наряд без смены.
— В оружейку заглядывал? Автоматы, штык-ножи, бронежилеты, каски пересчитывал когда дежурство принимал?
— Пересчитывал.
— Сколько в роте по штату и сколько бронежилетов?
Тут только до меня дошло!
По штату в роте — семьдесят восемь человек, а бронежилетов меньше семидесяти. И касок. И саперных лопаток. То, что каждый поехал на операцию при каске и бронежилете объясняется не полной комплектностью, а хронической нехваткой личного состава. Если бы представить невероятное — что Сафронов с прибытием нового пополнения, недодав молодых другим подразделениям, полностью укомплектует нашу роту, то и тогда был бы резерв имущества: как минимум трое, один дежурный и два дневальных, остались бы в роте, а кто-то находился бы в госпитале или лазарете. Бронежилеты и каски списанию не подлежат ввиду их исключительной носкости. А раз не подлежат списанию, то не подлежат и пополнению. А раз так, то последний и единственный раз, когда наша рота получала каски и бронежилеты был сразу же после ввода войск или непосредственно до него.
Шесть лет назад!
Эти шесть лет назад рота не сидела в ППД, а регулярно выходила на операции, реализации и сопровождения. На этих мероприятиях в кого-то из наших пацанов попадали душманы. Броник мог, например, залиться кровью после попадания пули или срабатывания мины и стать непригодным для носки, а каска могла сорваться в пропасть или кяриз. И Хумрийцев не только что из Союза ввели, Хумрийцы вошли сюда одновременно с нашим полком и вот уже шесть лет воюют в тех же горах, что и мы и проблемы у них те же самые, что и у нас.
Недокомплект ротного имущества.
Хорошо, что есть деды, которые вовремя дадут дельный совет. Ночную фишку решено было разбить так: дух-дед или два черпака, но черпак с духом, или, упаси Боже, два духа машину ночью не охраняют. Какой с духа толк? Его можно только от душманов ставить да и то за ним пригляд нужен, чтобы не заснул. А подойдут старослужащие, поднесут кулак под нос — он и не пикнет. Ему драться не положено, тем более бить первым.
И точно: часа через три после того как стемнело и большинство личного состава легло отдыхать, между двух колонн замелькали тихие, пронырливые тени.
Лето.
Жара за полтинник.
Броня за день не нагрелась — раскалилась.
Открыты все люки: водительский, командирский, два верхних и оба десантных, чтобы хотя бы ночной ветерок обдувал спящих внутри. А броники и каски — вот они, на виду лежат. Сунул голову, осмотрелся за три секунды — и бери что тебе надо. А если застукают, то, чтобы избежать скандала, объясни, что прикурить хотел попросить.
Только на некоторых бэтээрах нашего полка были закрыты левые десантные люки, которые выходили на дорогу, где на противоположной обочине стояла колонна Хумрийцев.
Только на некоторых бэтээрах Хумрийского полка были закрыты правые десантные люки, которые выходили на дорогу, где на противоположной обочине стояла колонна нашего полка.
Видимо, умные деды были не только в нашем взводе.
Наверное впервые за время своего черпачества, сменившись с фишки, на которой мы со Шкарупой честно и не смыкая глаз простояли два с половиной ночных часа, я не пошел спать сразу же, а мы с Колей еще немного покурили на свежем воздухе… побродили среди машин, присматривая — все ли в порядке? К огромной нашей радости у нас ничего не украли этой ночью шустрые Хумрийцы. Все пожитки были целы — и в экипаже, и во взводе, и в пятой роте. За весь батальон на поручусь, но пусть за весь батальон голова болит у Баценкова со Скубиевым. Один — майор, другой — капитан. А я — всего только сержант Советской Армии и такими крупными масштабами мне мыслить уставом не положено.
Когда утром колонна тронулась, в объемистых недрах десантного отделения нашей ласточки были надежно затарены еще две каски и бронежилет.
Про запас.
Не зря же мы со Шкарупой не спали?
29. Талукан
Больше всего на свете я люблю валяться на матрасе в десантном отделении во время движении бэтээра. Кайф — неописуемый! В раскрытые верхние люки в десантное врывается ветерок и выносит наружу дым от сигареты. В головах монотонно и убаюкивающее гудят движки. В ногах сидит за пулеметами башенный стрелок Арнольд. За ним слева ведет машину молдаванин Адик и справа болтаются в командирском люке ноги замкомроты Акимова. На броне за башней сидят Саня, Олег, Мартын и Шкарупа и мне слышен их разговор. А надо мной в больших квадратных люках проплывает синее-синее небо. Часами можно валяться в десантном как в укачивающей колыбели. Можно даже подремать за ночной недосып — без меня войну все равно не начнут. Только мне что-то не хочется спать. Я не устаю радоваться тому, что ночью у нас ничего не сперли.