— И как ими пользоваться?
— Та обыкновенно, — пояснил Мартын, — наводишь на цель, совмещаешь точки на мушке и на планке в "восьмерку" и жмешь на курок.
У меня не было таких насадок. Спрашивать я не стал и вернулся к себе. От моего окопа до тех шестов на целых десять метров ближе. Мне легче будет попасть. Я наставил пулемет на кладбище и начал прицеливание. С мушкой шест соединился легко. Теперь их нужно было соединить с серединой прицельной планки. Я подумал, что стреляю не по мишени, а потому самое главное тут прицелиться всего лишь по одной оси — вертикальной. Если я попаду на метр выше или ниже, то все равно собью шест. Я дал короткую, на три патрона и… попал! Вторую очередь промазал, зато третьей тоже попал. Два шеста — тремя очередями! Без всяких фосфорных насадок!
Это уже Мастерство.
Жаль, было темно. А то бы я Мартыну такую рожу скорчил, чтоб он до конца службы не сомневался кто из нас старший по званию.
До часу ночи мы развлекали себя тем, что сшибали шесты на кладбище и, сменившись, пошли спать.
Проспали мы с Мартыном не до семи и даже не до восьми часов утра, а аж до полдевятого, пока Арнольд не разбудил нас к завтраку. На умывание у меня ушло не больше полкружки технической воды из гандона, привязанного к броне. Здраво рассудив, что день будет длинный и жаркий, а два часа "фишки" мне по-любому придется простоять, я после завтрака одел каску и бронежилет и полез на башню. С утра было не так жарко, едва доходило до сорока. Зато днем, когда жара зашкалит за полтинник, я буду с чистой совестью валяться под масксетью на матрасах.
Ну ничего интересного! Посмотреть не на что. Впрочем, прямо под обрывом стояла халупа, которую огораживал высокий дувал. Посреди двора я увидел то, что мне сейчас было интереснее всего — колодец. Следовательно, если водовозка будет ездить к нам через раз, то без воды мы не умрем.
"А вот интересно: душманы воду отравили или нет?".
Душманы воду не травили — через полчаса моего одинокого сидения на башне из халупы вышла женщина с двумя кувшинами и пошла к колодцу. Вряд ли она стала бы пить отраву. На соседнем участке, тоже отгороженном от мира высоким дувалом, старый душман молотил пшеницу. На утоптанной как ток земле по широкой окружности были накиданы толстым слоем колосья. По этим колосьям делал круги ослик. За осликом тянулось тяжелое каменное колесо, которым и осуществлялся обмолот. Чтобы ослик не сбился с курса, в колесо была продета длинная деревянная ось, которая входила в другую ось — поставленную в центре круга вертикально. Таким образом, этот ослик ходил по окружности как циркуль и не мог ни свернуть, ни даже идти прямо — только по кругу.
Вся эта мирная картина — женщина с кувшинами, старик с осликом — разворачивалась внизу подо мной при сопровождении канонады гаубиц и саушек. Пушкари, видно, не знали роздыха. Только с утра они перенесли огонь километра на два в глубь Талукана. Честное слово — эти афганцы страха не ведают! В паре километров от них гремят взрывы, а эти двое, старик и баба, живут своей обычной жизнью, не изменяя привычного уклада.
Удивительная страна!
Непостижимый народ.
Фишка кончилась, но под масксетью отдохнуть мне не удалось, впрочем, как и всем остальным. В воздухе появилась зеленая ракета и Акимов вышел на связь. Терпеливо выслушав привычные сафроновские матюги, он отложил шлемофон и скомандовал:
— Комполка собирает командиров рот и их заместителей. Я — на КП полка. Со мной, кроме водителя и башенного, в качестве наблюдателя едет сержант Семин. Остальным оставаться на месте, вести наблюдение за кишлаком.
Никого, разумеется, не обрадовало, что сейчас ласточку выгонят из капонира и оставшиеся "вести наблюдение за кишлаком" будут наблюдать его на открытом солнцепеке. Но мне-то повезло. Меня хоть ветерком обдует во время движения.
КП полка отличался от позиции нашего орденопросящего БТР-70 бортовой номер 350-2 только двумя деталями.
Во-первых на КП не было вкопано ни одного бэтээра. "Чайка" Сафронова и КШМ Дружинина охранялись только двумя бэрээмками разведроты. Приняв во внимание способность БРМ разворачиваться на месте, разведчики не стали окапывать свои машины в расчете компенсировать уязвимость избытком маневренности или просто поленились возиться в земле.
Во-вторых, неподалеку от КП по всем правилам военно-инженерной науки был отрыт батальонный туалет, а проще сказать, яма размером два на два на два метра со ступеньками и двумя заглублениями на дне. Заглубления на дне служили для накопления вполне известного продукта. Вокруг КП на почтительном расстоянии расположилась полковая разведка, саперы и табун РМО и ремроты. Казалось бы, сортир, которым пользуются триста человек должен был быть переполнен с горкой, но даже придирчивый медик полка не нашел бы в нем ни единого нарушения санитарно-эпидемиологических правил — туалет был пуст и чист. Это я проверил лично, спустившись туда по неотложному делу. Причина полного отсутствия даже запаха дерьма была не в том, что все военнослужащие от майора и ниже, не желая осквернять деликатное обоняние полкового начальства, ходили исключительно "за бруствер", а объяснялось неутомимой и энергичной работой жуков-скарабеев. Черные блестящие скарабеи, величиной с половинку грецкого ореха, формировали из отходов человеческой жизнедеятельности аккуратные шарики больше себя диаметром и, упираясь в землю передними лапками, задними катили эти шарики к себе в норы. Сбоку песчаных ступеней, ведущих на дно туалета, образовалась живая цепочка черных трудолюбивых скарабеев и пока я, присев, пополнял их запасы на зиму, я мог только удивляться, глядя на то, как жуки втаскивают шарики на вертикальные отвесы ступеней.
Один за другим на КП подъезжали бэтээры командиров рот и их заместителей. Водители ставили их в нечто наподобие ряда и перед носами бэтээров строились офицеры. Мне и всем прочим, не принадлежащим к офицерскому сословию, была дана привилегия вести себя вольно: хочешь — сиди на бэтээре, хочешь — земляков по-быстрому проведай. По такой жарище идти мне никуда не хотелось, а хотелось улечься где-нибудь в теньке и высунуть язык. Тени нигде не просматривалось, внутри бэтээра была духовка, а снаружи — сковородка. Броня разогрелась до ожога и сидеть на ней можно было только подложив под себя старый бушлат или поролоновую сидушку. Между двух горных систем почти не дул ветер. Я сел, свесив ноги в задний люк, и запасся терпением ждать, когда Дружинин и Сафронов поставят задачу отцам-командирам, Акимов сядет на свое место, бэтээр тронется и можно будет ловить потным лицом встречный ветер.
В конце концов, служба-то у меня идет, даже на жаре, и трубить мне еще почти год.
За спиной Дружинина показалась странная процессия. Восседая на ишаке, как Христос при въезде в Иерусалим, покачивался в такт шагам животного мой приятель-сапер Резван. За ним, едва не упираясь носом ему в затылок медленно ехал бэтээр. Не доехав до командира полка метра три Резван слез с ишака. Бэтээр тоже остановился. Заметив в строю ротных неуставные смешки и перехватив направление в котором смотрел офицерский строй, Дружинин обернулся.
— Тебе чего, чудо? — недовольно от того, что ему помешали спросил подполковник Резвана.
— Товарищ полковник, разрешите обратиться? — у Резвана за спиной висел автомат, поэтому, он не прикладывал руку к панаме, а отдал честь, вытянувшись по стойке смирно.
— Ты кто, солдат? — еще более недовольным тоном спросил Дружинин. Мне стало понятно, что один неверный ответ выбесит нашего славного полканА.
— Старший сержант Магометов, — представился Резван.
Дружинин посмотрел на вновь явленного погонщика ослов, потом на бэтээр с саперами за его спиной и начал закипать:
— Ну и какого хрена ты, старший сержант, ко мне на КП приперся со своей шайкой?
— Товарищ полковник, мы пленного взяли.
Резван повернулся в сторону бэтээра и махнул рукой. Двое саперов спрыгнули на землю, распахнулся десантный люк и через него эти двое извлекли седобородого дедушку совершенно мирного басмаческого вида. Дедушке могло быть и сорок лет и семьдесят: черт поймешь какой возраст у этих афганцев. Одет он был в длинную пыльную рубашку серого цвета, в такие же серые и пыльные широкие брюки. На босые ноги по местной моде были обуты галоши, а на голове была плоская шапка-пуштунка. Руки у дедушки были заботливо перетянуты полевым кабелем за спиной.
— Какого на хрен пленного?! — на два тона выше закричал полкан.
Солдата второго года службы офицерским криком не смутить.
— Мы выполняли задачу, товарищ полковник, — очень спокойно и терпеливо, будто докладывал своему ротному, стал пояснять Резван, — смотрим: дух с мотыгой на поле возится. И этот осел рядом с ним стоит, пасется. Подъехали, обыскали, а у осла под брюхом "бур" привязан.
С бэтээра Резвану подали длинную английскую винтовку "бур" и Резван протянул ее командиру для ознакомления.
Дружинин посмотрел на винтовку так, как смотрит бык на тореадора за секунду до того, как взденет его на рога.
— Какой на хрен "бур"?! — командир полка заорал так, что вздрогнул даже Сафронов, — Вам какая задача была поставлена, товарищ старший сержант?!
— Найти воду для полка или пробурить скважину, — доложил Резван, не понимая, чем он смог так сильно прогневить нашего Царя и Бога, — мы и к духу-то к этому подъехали только для того, чтобы спросить его где тут вода?
— Ты сколько служишь, сынок? — тоном несколько более мирным спросил Дружинин с той интонацией, с какой деды о том же самом спрашивают молодых.
— Полтора.
— Ага, — подполковник прикинул место старшего сержанта в настоящей солдатской иерархии, — Дед, значит?
— Так точно. Дед.
И тут уже пошла лавина.
Тайфун, самум и ураган.
Если бы перед Дружининым стоял я, а не крепкий характером дагестанец, то меня бы смяло, меня бы смело этим мощным потоком и расплющило о раскаленную броню саперного бэтээра:
— А если вы — дед, товарищ старший сержант, то какого лешего вы этого духа ко мне на КП тащите?! Вы что? Дурак и ослепли? Вы не видите, что я с офицерами разговариваю?! Вы что, товарищ старший сержант, маленький что ли?! Вы