Я больше не пел и не декламировал стихов про себя, я вообще ни о чем не думал, только мрачно смотрел себе под ноги, на острые камни и такие же острые колючки и пытался подсчитать сколько мне еще отмерено той тропы. Усталость свинцовой тяжестью наливала мне ноги и плечи, и сил думать еще о чем-то у меня не было. Мысли мои были кратки и примитивны:
"Вот тропа".
"Впереди шестеро пацанов тащат Тутвасина".
"Примерно через час мы должны выйти на ту площадку, на которую нас вчера закинули вертушки".
"Примерно через час кончится эта мука".
"Господи! Как же я задолбался!"
"Я и не подозревал, что бывает такая усталость… смертельная. Когда лечь и умереть кажется проще, чем дойти".
Вертушки сняли нас, но высадили не в ту живописную долину, полную воды и винограда, а на трассу Кундуз — Файзабад между Талуканом и Кишимом. Водилы и башенные пока нас не было перегнали броню туда. Две колонны, наша и десантно-штурмовой бригады, стояли по разным сторонам дороги. Наша колонна головой на Файзабад, дэшэбэшники — на Кундуз.
Усталость была такая, что я еле дошел на непослушных ногах от вертушки до ласточки. Я уже не слышал ничьих команд. Офицеры устали не меньше нашего, и сил командовать у них больше не было. Я сумел только поставить пулемет на землю и повалился на матрас возле колес ласточки, не снимая рюкзака. Меня от него освободили заботливые Арнольд и Адик. Шкарупа с Мартыном были не бодрее меня и тоже рухнули, не сняв рюкзаков, бэвэдэшек и броников. Надо было сейчас умыться, вымыть потные и грязные ноги, поменять вонючие носки на свежие, поесть, попить чаю, разобрать рюкзак, почистить пулемет, снарядить исстрелянные ленты патронами… Мочи не было делать все это прямо сейчас. Я лежал на матрасе лицом вниз, уткнувшись волосами в нагретое колесо бэтээра, вдыхал запах резины и думал только одну мысль:
"Господи! Да как же я это все выдержал?!".
Почти дотемна я пролежал в этом положении, не умея даже пошевелиться. То ли в обмороке, то ли в оцепенении.
Прошлой ночью большинству из нас пришлось поспать не более трех часов, но в ночь после возвращения никто в двух колоннах не спал, ни солдаты, ни офицеры. Зная, что расправа над уродами-дэшэбэшниками неизбежна, офицеры обоих полков с автоматами в руках вышли на пространство между колоннами. Всю ночь они простояли там, растянувшись цепочкой вдоль дороги. Всю ночь наш батальон ждал, когда они уйдут, но они не ушли до утра. Наиболее ретивых и нетерпеливых, тех, кто вчера потерял своих друзей, они осаживали, наставляя на них автоматы:
— Мужики, мы все понимаем, но еще один шаг в сторону ДШБ и мы стреляем на поражение, — говорили они нам, — Идите, отдыхайте. Утром разберемся.
Утром колонны разъехались и никогда больше не встречались.
36. Назначение ручной гранаты.
За завтраком Арнольд и Адик рассказали нам о том, что произошло позавчера. Как только мы погрузились в вертушки, поступил приказ собирать колонну и выезжать на трассу, даже искупаться в последний раз не дали. Колонна без экипажей прибыла и встала на том месте, где мы ее нашли. Уже почти под вечер фишкари забдили человек пятнадцать душманов, которые шли параллельно трассе со стороны гор. Надо понимать это были вспугнутые нами недобитки, сумевшие ускользнуть с базы. Командир полка выслал на перехват два бэтээра саперов, которые не ходил в тот день в горы. Через сорок минут саперы вернулись и доложили, что духи спрыгнули в кяриз. Я уже видел кяризы. Это естественные колодцы различной ширины и глубины с неровными краями и стенами. Образуются они от вымывания известковых пород и под землей соединяются между собой извилистыми тоннелями и галереями. Лисьи норы или, вернее, разветвленный муравейник. Спускаться в кяриз опасно — попадешь под кинжальный огонь из темноты тоннеля. Ждать бессмысленно, потому что духи, знающие местность лучше нас, могут уйти по тоннелю и выбраться наверх из другого кяриза черт те где.
Сообразительный прапорщик из РМО внес командиру полка рацпредложение, Дружинин кивнул головой и этот прапорщик вывел из колонны один наливник и под прикрытием саперов поехал к кяризу, в который спрыгнули духи. Там он подогнал "Урал" задом к яме и из шланга слил в нее три тонны бензина. Потом, отъехав на безопасное расстояние, поджег бензин ракетой. Те духи, которые думали спастись под землей от советского оружия, пали жертвой смекалки нашего прапорщика. Если они и не сгорели в пламени, то наверняка задохнулись в дыму, потому что дым из-под земли шел из всех дыр в радиусе с километр.
Колонна тронулась на Файзабад, проехала по добротному небольшому мосту, оставила позади себя Кишим и начала растягиваться, выставляя блоки. Нам было указано место под высокой сопкой, возле небольшого кишлака.
Состав: четвертый пулеметно-гранатометный взвод пятой роты. Командир — прапорщик Кузнецов.
Усиление: расчет миномета "Василек". Командир — сержант Панов.
Старший блока — заместитель командира пятой роты старший лейтенант Акимов.
Рекогносцировка: с юга непосредственно за позицией блока находится крутая сопка высотой от подошвы до 350 метров. Сопка тянется на запад примерно на полкилометра. У ее окончания стоит третий взвод. Метров через сто от позиции по направлению на восток находится ущелье между двумя сопками. По дну ущелья идет хоженая тропа. На северо-востоке в ста метрах находится необозначенный на карте кишлак из семнадцати домов. Количество улиц — одна. В пятидесяти метрах на север находится участок трассы Кундуз — Файзабад к которой вплотную примыкает кишлак. За трассой в северном направлении находится широкая долина по которой протекает река Кокча. На противоположном от позиции крае долину ограничивают сопки, за которыми встают горы высотой до двух тысяч метров. Поддержка слева — третий взвод, поддержка справа — первый взвод четвертой роты на расстоянии четыреста метров.
Задача: не допустить обстрела колонны с севера и с юга и, особенно, из кишлака.
Вот они: "тяготы и лишения воинской службы" — как только перестали воевать и встали на блок, то сразу же обнаружилось неравенство в привилегиях старослужащих. Пока окапывали машины — все были братья и каждый поковырял гравий, который тут был вместо земли. Ввиду абсолютной неподатливости грунта полноценный капонир вырыть не получилось — мы сумели прокопать только две неглубокие колеи, в которые и вкатили наши ласточки. Минометчики, не имея над собой офицеров, просто сняли "Василек" с МТЛБ, развернули миномет на кишлак, а сам тягач отогнали вплотную к осыпи гравия, которой обрывалась сопка возле нашей позиции. После того, как машины были "как бы окопаны", Акимов сказал, что необходимо выставить боевое охранение наверху сопки. Центром боевого охранения станет пулемет "Утес". Старшим назначается прапорщик Кузнецов.
Кузнец, разумеется, не обрадовался тому, что вместо того, чтобы валяться возле брони на матрасе ему приказали лезть на кручу и неизвестно сколько ночей спать на бронике и плащ-палатке, обеспечивая позицию с юга. Зато деды заметно воодушевились и тут же выставили свои кандидатуры как самые достойные, мотивируя тем, что хозяин "Утеса" — их однопризывник.
Акимову было нечего на это возразить, так как он мог быть уверен, что деды, даже без отеческого офицерского пригляда, на посту спать не будут и "вспышку не прохлопают".
Наглость повеселевших дедов на этом не закончилась и они попросили наш призыв помочь им вытолкать "Утес" наверх. Два с половиной часа я, Мартын, Елисей и Шкарупа пыхтели и упирались под этим пулеметом. Мало того, что сопка была круче крутого, так еще и склоны у нее были — сплошной гравий. А гравий, как известно, проскальзывает под ногами, особенно, если идешь с грузом. Словом, два с половиной часа доблестные черпаки нашего храброго экипажа на практике изучали работу В.И. Ленина "Шаг вперед, два шага назад".
А хрена ли дедам не радоваться? Мало того, что черпаки для них пулемет на высоту заносят, так еще все следующие дни они будут тащиться наверху, потому что никто, кроме духов, этого Кузнецова не чует. А мы будем стоять внизу, и Акимов будет день-деньской и даже ночью сушить нам мозги и хорошо еще, если он не догадается заставить нас учить Устав.
Вот уж счастье — стоять на одном блоке с офицером!
Грустно мне сделалось оттого, что мы снова разделились по кастам согласно сроку службы. И еще грустнее — оттого, что мы тут уже четыре часа стоим у всех на виду, а из кишлака еще не приходили местные басмачи и не принесли бакшиш, чтобы мы их не трогали.
Честно слово — обидно!
Мы солдаты или хрен в стакане? Или мы мало оружия с собой взяли? Так что нам, нужно было пушку с собой приволочь, чтобы впечатлить этих невозмутимых азиатов? Я направился туда, где братья-минометчики варили свой ужин и сказал Панову:
— Вот что, Серый… Дай-ка ты одну кассету по кишлаку.
Командир минометного расчета сержант Панов выронил ложку и постучал себя кулаком по голове:
— Ты что? Дурак?! Это же верный трибунал!
"Пожалуй, что и трибунал, не смотря на зону боевых действий", — согласился я с ним, но решил зайти с другого бока:
— Хорошо. В сам кишлак не надо стрелять. Но ты когда КПВТ услышишь, положи кассету метров на триста за кишлак. Вон туда, пониже, в долину.
Серый пообещал.
Я залез в нашу ласточку, зарядил самый большой на свете пулемет, щелкнул тумблером электроспуска, развернул башню на кишлак и дал очередь впритирку к крышам домов. Немного, патронов восемь, но очень низко. Тут же в десантное просунулся торс Акимова и глаза у стралея были по семь копеек:
— Ты охренел, сержант?!
Я спокойно привел пулемет в исходное положение, после чего развернулся на башенной сидушке лицом к командиру:
— Спокойно, тащ старший лейтенант. Все нормально.
Я показал ему открытую ладонь в успокаивающем жесте, дескать "ну, в самом деле не вру — все нормально", и тут же "бух-бух-бух-бух" раздалось четыре взрыва. Это Серега Панов кинул-таки одну кассету мин за кишлак.