Опустив влажные руки и задумчиво вытирая их о цветастый передник, она тихо произнесла: — Это Эдуард Хиль, «Песня о друге». Ты как-то говорил, что тебе очень нравится и эта песня, и голос. Удивительно, как можно все забыть? Сынок, а голова не беспокоит?
— Да нет. Вроде все нормально.
Для достоверности, Саша даже слегка тряхнул длинной, свисающей на правый глаз, взъерошенной челкой.
Осмотревшись по сторонам, Саша заметил гудящий и, шипящий своими радио волнами, приёмник «Маяк». У его родителей был точно такой же. И как, вот так же сидя на кухне, мама и отец, с замиранием сердца, ждали, когда оттуда польются звуки их любимой песни того времени:
«…Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес Советский Союз…»
В исполнении группы «Самоцветы».
— Садись за стол. Супчик еще горячий. Руки помыл?
— Да, конечно помыл. Я могу забыть всё что угодно, но только не о мытье рук, — ляпнул Лжесаша и тут же послышался кашель отца, который уже приступил к обеду и едва не поперхнулся от услышанного заявления. Причем произнесенного весьма и весьма убедительным тоном.
— Сы… сынок… скажи, а зубы ты тоже чистить… лю… любишь? — по его лицу блуждала ехидная усмешка.
— Ну конечно. Лечить зубы потом очень дорог… — и тут он запнулся, понимая что его занесло не в тот год и даже не в тот век. Медицина, в том числе и стоматология, были тогда бесплатными.
«Да, было же время. Он, в далеком семьдесят седьмом, ногу сломал. Прооперировал лучший хирург столицы и ещё по волосам потрепал, когда выписывали, мол, поправляйся, пацан. А сейчас за операцию в клинике Германии состояние все отдашь и без штанов останешься. Вон знакомый спортсмен, сыну колено там чинил, годовой заработок на тренерской работе отдал».
— Дай пожму руку, сынок! — произнес отец, в очередной раз прочищая горло и с опаской поглядывая на стукнутого, но, обновленного в лучшую сторону, Сашу.
Парень пожал крепкую ладонь в ответ и, в очередной раз отметил для себя хилость собственной хватки и слабость мышц.
Когда он уселся за стол, рядом с, уплетающим аппетитнейший борщ, отцом, перед ним появилась такая же фаянсовая миска с наваристым варевом. Вооружившись алюминиевой ложкой и порцией любимого ржаного хлеба, он начал рыскать взглядом по столу, в поисках банки со сметаной.
— Не кривись! — сказала мама строго и Саша вскинул на нее недоумевающий взгляд. — Я знаю, что ты не любишь борщи и супы в целом, но нужно есть жидкую пищу, чтобы не испортить желудок!
— Я… не люблю борщ? — удивился «сын». — Да я его обожаю!
И он с удовольствием застучал ложкой по тарелке. Радио замолкло и в кухне воцарилась тишина. Лишь спустя минуты три, когда Саша расправился с содержимым своей тарелки и, оторвав затуманенный восторгом взгляд от посуды, хотел попросить добавки, он увидел удивленные взгляды родителей, направленные на него.
— Что? — спросил он, ведя плечом от неловкости.
— Ничего, — ответил с опаской отец, при этом упираясь локтем в стол и подпирая щеку раскрытой ладонью. — Любопытно, какие еще в тебе произошли изменения после этого удара головой.
— Самые лучшие! — ответил Старик-Саша, забыв о дабавках борща и с аппетитом уплетая картофельное пюре с котлетами.
Такую царскую еду он в последний раз пробовал лет так пятнадцать назад, когда еще супруга его была жива и врачи, обнаружив язву желудка, не запретили все жареное.
— Мама, было очень вкусно, спасибо большое!
Алюминиевая ложка, в правой руке мамы, застыла на полпути к уже приоткрытому рту.
— Спасибо… большое? — повторила она запинаясь.
— Да! А что?
— Просто… просто ты никогда этого не говорил раньше!
— Неужели я был таким неблагодарным свинтусом? — спросил юноша, изображая наигранное недоумение.
— Ну как сказать, — почесал затылок отец. — В последнее время, с тобой было трудно, скажем так.
— Это проблемы переходного возраста! — произнес Старик-Саша уверенно, и тут же прикусил язык.
— Какого возраста? — переспросила мама.
— Ну-у такого… от детства к взрослой жизни! — пояснил ее мнимый сын, мучительно долго напрягая память и пытаясь вспомнить, как в его детстве это называлось. — Но я обещаю взяться за ум.
— Саша, ты нас пугаешь. Ты так изменился, после этой травмы! — голос мамы звучал обеспокоенно.
— Я сам многого не понимаю, но уверен, что все будет хорошо! Мама и папа, у меня к вам просьба!
— Какая? — все еще с опаской, спросила мама.
— Можно мне оформить читательский билет в научную библиотеку? — решил, не откладывая на дальние перспективы, начать воплощение своего плана, который он разработал в больнице, Старик-Саша.
— Какую научную библиотеку? — на сей раз вновь поразился отец.
— Желательно биологическую или еще лучше в медицинскую!
— А зачем тебе это? — спросила мама, с любопытством глядя на сына.
— Хочу поступать с Медицинский институт, а перед этим ознакомиться с тем, что творится в науке сейчас! — откровенно заявил Лжесаша.
— Х-м, — задумалась мама, — и какое направление медицинской науки тебя интересует?
— Лабораторные диагностические исследования в области инфекционных и неинфекционных заболеваний.
— А ты уверен, что сможешь понять, что там написано? — улыбнулся отец.
— Если я чего-то не пойму, я у вас спрошу, — улыбнулся в ответ юноша и поднялся из-за стола. — Пойду пройдусь после такого сытного обеда!
— Ну хорошо, — пожала плечами мама, — я подумаю, что можно сделать, а ты действительно ступай погуляй.
Подойдя к мойке, Саша вымыл за собой посуду, чем вверг родителей в окончательный шок, и, обувшись, вышел за порог.
Глава 4. Неожиданное признание
Выйдя из подъезда, он попал прямиком в объятия «обжигающего» кожу и щемящего душу, горячего июльского зноя, с привкусом ностальгии по давно ушедшей молодости. Тем не менее, его любимым месяцем всегда был и остается сентябрь. И дело вовсе не в том, что именно в этом месяце его день рождения. Напротив. Он не любил этот праздник никогда. В детстве, накануне праздника, всякий раз мечтая о том, что свершится чудо и родители подарят ему заветную подзорную трубу или телескоп, с новым днем наступало разочарование. Прекрасно понимал, что родители не могут осуществить его мечту, он всё равно каждый год ждал. И зачем он сейчас об этом вспомнил?
Так вот сентябрь. В школьные годы — это начало учебного процесса, а значит получение новых, неведанных ранее знаний. Конечно, послевоенное время наложило свой отпечаток: нехватка учителей, обучающих пособий, плохо оборудованные классы не оснащенные даже минимумом. Но это не отбивало желания учиться. Наоборот. Его тянуло к знаниям, он впитывал всю новую информацию, словно губка.
Потом открытие собственного бизнеса. И снова сентябрь. Началась новая, насыщенная эмоциями и, предвкушением безбедного будущего, жизнь. И надежды оправдались и мечты сбылись. Реальность превзошла масштабами ожидания. Да.
Ну а потом… потом Анна. Именно в сентябре, в день его рождения, они познакомились и ровно год общались. Ровно год он летал на крыльях нового и давно забытого чувства. Ровно год, до того рокового дня, когда они все-таки решились встретиться…
От болезненных воспоминаний он ощутил легкое покалывание в раскрасневшихся щеках. Забыл ли он о ней? Да нет конечно. Со временем, прошло необъяснимое чувство вины: на тот момент казалось, что если бы не их запретная тяга друг к другу, не желание увидеться… она бы осталась жива. Но все случилось так, как случилось. Ничто не вечно. Вот и его бренное тело унес промозглый сентябрь, словно сорванный осенний лист мирно покоящийся под уныло оголенной кроной могучего клена.
Впрочем, неделю назад, очнувшись в теле шестнадцатилетнего пацана, он вдруг понял, что это тот самый должок судьбы, что он терпеливо ожидал много лет подряд. Только вместо промозглого сентября две тысячи сорок четвертого года — на дворе июль тысяча девятьсот шестьдесят седьмого. И он опять молод и даже хорош собой. Скажем так, скоро будет хорош.
Возвращаясь в реальность и осматриваясь по сторонам, первым делом он решил опробовать спортивную площадку. Еще лежа в больнице, он рассмотрел критическим взглядом свое новое тело и увиденное его ни сколько не обрадовало: выглядел он худым, неспортивным и даже неуклюжим. Проведенные им предварительные тесты, выявили его полное физическое ничтожество. Несмотря на молодость и худобу, его гибкость была отвратительной. Наклонившись вперед на прямых ногах, он даже не смог коснуться кончиками пальцев пола. Дыхалка — тоже ни к черту. Поднявшись на пятый этаж больничного корпуса, он сразу почувствовал одышку.
Как человек, получивший отличное медицинское образование, он прекрасно знал, что для поддержания тела в хорошем рабочем состоянии, необходимы три вещи.
Первое, — хорошая подвижность в суставах. Второе, — тренировка сердечно-сосудистой системы. И третье, — хорошо развитые мышцы и крепкие кости.
Подвижность суставов он планировал развить с помощью суставной гимнастики, она же растяжка, она же стретчинг. Конечно же, в качестве альтернативного варианта, имелась йога, которая и к середине двадцать первого века не утеряла свою актуальность. Но вот по каким-то своим, притаившимся в глубинах головного мозга, принципам, он не хотел заниматься йогой, хотя и признавал пользу ее физических упражнений. В прочем, справедливости ради, надо сказать, что дело вовсе не в самом учении. Ему не нравился тот образ жизни и философия, которая проповедовалась адептам. Поэтому только стретчинг.
Сердечно-сосудистую систему он планировал укреплять медленными циклическими упражнениями. В его прежней жизни, он это делал на своем гребном эллиптическом тренажере и беговой дорожке, которые имелись в его домашнем спортзале. Но в этих… новых условиях, об этом не стоило и мечтать. О них, в то время, еще никто и не знал.
Пришлось снова вспомнить о том, что в своем первом детстве, Старик начал бегать по утрам, примерно с тринадцати лет. А потом, прочитав про силача Александра Засса, занялся и силовыми упражнениями, где в качестве отягощения использовал утюг и маленькую, но достаточно тяжелую, швейную машинку. С возрастом, он понял, что бег разбивает суставы ног и перешел, сначала на простую ходьбу, а потом на скандинавскую, с палками. Но палок для такой ходьбы в СССР, да и во всем мире, еще не было. Поэтому, начать он решил с бега трусцой.