И быстро влез в долги, следуя их образу жизни. Типичная ситуация — провинциальный дворянин пытается соответствовать столичным денди и разоряется. В моей прошлой жизни я знала множество людей, которые разорились, пытаясь жить не по средствам. Человеческая природа не меняется, что в двадцать первом веке, что в восемнадцатом.
— Понятно. А эти друзья до сих пор здесь?
— Нет, они уехали месяца три назад. А долги остались.
Ещё бы. Золотые мальчики поиграли в рискованную жизнь за чужой счёт и умылись. А местный дурачок остался разгребать последствия.
Я откладываю документы и встаю. Ходьба по библиотеке помогает мне думать. Под ногами скрипят половицы — видимо, и они требуют ремонта. Сквозь высокие окна видны заросшие сорняками клумбы и покосившуюся беседку. Поместье действительно приходит в упадок.
Но костяк крепкий. Дом большой, добротно построенный. Земли плодородные, расположение удачное. Нужно только вложить силы и средства — и всё можно восстановить.
Нужно осмотреть поместье с практической точки зрения.
— Мадам Бертран, покажите мне дом. Все комнаты, все помещения. Мне нужно понять, что у нас есть для работы.
— Для работы? — Экономка выглядит озадаченно, морщинки у неё собираются в недоумённые складки.
— Да. Мы собираемся превратить это место в постоялый двор.
— Мадемуазель! — Старая женщина хватается за сердце, и лицо у неё становится таким, будто я предложила превратить дом в бордель. — Но вы же дворяне!
— Дворяне, которые скоро останутся без крыши над головой, если ничего не предпримут.
Следующие два часа мы обходили поместье. Я внимательно изучала каждую комнату, мысленно планируя, что где разместить.
Главный зал на первом этаже — огромное помещение с высоченными потолками, расписанными мифологическими сценами. Потолок, правда, кое-где потрескался, а позолота облупилась, но впечатление всё равно грандиозное. Отлично подойдёт для общей трапезной. Большой камин создаст уютную атмосферу зимними вечерами.
Пять спален на втором этаже можно переоборудовать для гостей. Комнаты просторные, с высокими окнами и видом на парк. Правда, мебель потёрта, обои выцвели, а кое-где даже отклеились, но это дело поправимое. Главное — в каждой комнате есть камин и достаточно места для кровати, стола и кресел.
Конюшни нужно привести в порядок для лошадей постояльцев. Сейчас там живут всего две лошади — старая кобыла Анри и ещё более старый мерин для поездок в город. В остальных стойлах паутина и мыши. Но конюшни большие, рассчитанные на дюжину лошадей. Достаточно вычистить, заменить подстилку и починить кормушки.
— Мадам Бертран, а кухня у нас какая?
— Небольшая, мадемуазель. Раньше готовили только для семьи.
— Покажите.
Кухня действительно оказалась маленькой и тёмной. Один очаг, минимум посуды, крохотная кладовая, низкий потолок с закопчёнными балками. Единственное окошко выходит во двор, но оно настолько грязное, что через него едва проникает свет. Для серьёзного заведения этого мало.
Но я уже вижу решение. Стена между кухней и соседней кладовкой не несущая — её можно снести. Получится помещение в два раза больше. Добавить ещё одно окно, поставить второй очаг, установить больше столов для готовки...
— Эту стену можно снести, — размышляю вслух, постукивая по каменной кладке. — Расширить кухню в два раза. Поставить второй очаг, больше столов для готовки...
— Мадемуазель, это потребует денег, которых у нас нет.
— Деньги найдём. Можно продать часть фамильного серебра, заложить драгоценности матери...
— Но это же память о ваших родителях!
— А что толку от памяти, если мы умрём с голоду?
В моей прошлой жизни я слишком часто цеплялась за прошлое вместо того, чтобы строить будущее. Семейные традиции, устаревшие принципы, чужие ожидания — всё это связывало по рукам и ногам. Сейчас у меня есть шанс избежать этой ошибки.
Мадам Бертран качает головой, но я вижу, что идея её заинтриговала. В глазах старой женщины появляется искорка интереса, хотя она пытается её скрыть.
— А сколько постояльцев мы сможем принимать?
— При полной загрузке — человек пятнадцать. Плюс их слуги и лошади.
— И сколько это может приносить дохода?
Я быстро прикидываю. В моей прошлой жизни я знала экономику ресторанного бизнеса не понаслышке. При средней цене за ночлег и питание, если загрузка будет хотя бы наполовину...
— При удачном раскладе — достаточно, чтобы расплатиться с долгами за год-полтора.
— А при неудачном?
— При неудачном мы разоримся ещё быстрее.
Честность — лучшая политика. Бизнес — это всегда риск. Но без риска нет и выигрыша.
Экономка задумывается, глядя в окно на заросший парк.
— Но что скажут люди? Дворяне, которые содержат трактир...
— А что они скажут, когда нас выселят за долги? «Вот молодцы, честь дворянскую сохранили»?
— Но ведь это против всех традиций...
— Мадам Бертран, традиции традициями, а есть хочется каждый день. И потом, кто сказал, что мы будем содержать обычный трактир?
— А что же тогда?
— Мы создадим место, где люди будут чувствовать себя желанными гостями. Чистые постели, вкусная еда, тёплый приём. Возможно, даже развлечения по вечерам — музыка, рассказы, игры.
Глаза экономки загораются.
— Как в старые времена, когда ваш отец принимал гостей?
— Именно. Только лучше и на регулярной основе.
Я как раз прикидывала, сколько потребуется средств на первоначальные вложения, когда раздался стук в главные ворота. Громкий, уверенный. Не так стучат торговцы или просители — это стук человека, привыкшего к тому, что ему открывают.
— Мадам Бертран, вы ждёте кого-нибудь?
— Нет, мадемуазель. Я схожу посмотрю.
Я остаюсь в кухне, прикидывая, сколько будет стоить её расширение. Кирпич, известковый раствор, работа каменщиков... Дорого, но не запредельно дорого.
Через несколько минут мадам Бертран возвращается с озадаченным видом.
— К вам господин. Говорит, что по делу. Представился месье де Ларошфор.
Фамилия мне ничего не говорит, но тон мадам Бертран настораживает.
— А вы его знаете?
— В лицо не знаю, но фамилию слышала. Это из очень влиятельного рода. Богатые, знатные... Что ему от нас может быть нужно?
Хороший вопрос. Что влиятельному и богатому человеку делать в разорившемся поместье? Визит из разряда «просто проходил мимо» исключен — такие люди просто так в гости не ездят.
— Проводите его в гостиную. Я сейчас спущусь.
— Мадемуазель, может, переодеться? Платье у вас домашнее...
— Не стоит. Пусть видит нас такими, какие есть.
Зачем изображать благополучие, которого нет? Лучше сразу обозначить реальное положение дел. К тому же если этот де Ларошфор знает о наших проблемах — а иначе зачем бы ему приезжать? — то притворяться бессмысленно.
Быстро оглядываю себя в зеркале в прихожей. Простое серое платье, волосы собраны в скромный пучок, никаких украшений. Выгляжу как небогатая провинциальная дворянка. Что, собственно, соответствует действительности.
Спускаюсь в гостиную и вижу мужчину лет двадцати пяти, разглядывающего наши потертые портреты предков. Высокий, хорошо сложенный, одет богато, но без излишеств. Темный сюртук отличного кроя, белоснежная рубашка, дорогие сапоги из тончайшей кожи. Красивый, надо признать. Тёмные волосы с модной небрежностью уложены, правильные черты лица, выбрит безупречно. Красивый, зараза.
Но вот глаза... А глаза холодные. Очень холодные. Серо-голубые, как зимнее небо. И смотрит он на наши портреты не с интересом ценителя искусства, а с расчётом оценщика. Будто прикидывает, во сколько обойдётся вывезти всё это отсюда.
Этот человек пришел не из вежливости. У него есть конкретная цель.
— Мадемуазель де Монклер? — Он поворачивается ко мне и делает изящный поклон. Движения у него отточенные, манеры безупречные. — Доминик де Ларошфор. Благодарю, что согласились меня принять.
Голос приятный, бархатистый. Манеры безупречные. Настоящий джентльмен. Если бы не эти холодные глаза и ощущение, что он считает меня чем-то вроде интересной мебели.
— Прошу садиться, месье де Ларошфор. — Показываю на кресло у камина. — Чем могу быть полезна?
Он садится, изящно поправив фалды сюртука, и я замечаю, как внимательно он оглядывает комнату. Не просто из любопытства — изучает. Оценивает. Взгляд цепкий, профессиональный. Останавливается на серебряном подсвечнике, задерживается на картине в золочёной раме, скользит по фарфоровым безделушкам на каминной полке.
Будто составляет опись имущества.
— Я приехал по деликатному вопросу, — начинает он, и в голосе слышится эта особая интонация людей, которые привыкли, что им не отказывают. — Касающемуся вашего положения.
— Нашего положения?
— Понимаю, что тема щекотливая. — Он слегка наклоняется вперёд, изображая участие. Но глаза остаются всё такими же холодными. — Но иногда внешний взгляд помогает найти решение проблем.
— Я слушаю вас, месье.
— Не буду ходить вокруг да около. — Он откидывается в кресле, и маска участия слетает. Теперь это просто холодный расчёт. — Мне известно о ваших... финансовых затруднениях. И я хотел бы предложить решение.
Прямолинейность удивляет. Обычно такие разговоры ведут более осторожно, обставляя предложения вежливыми фразами. А этот говорит в лоб. Видимо, считает наше положение настолько отчаянным, что церемонии излишни.
— Какое именно решение?
— Самое разумное в подобных обстоятельствах. — Он улыбается, но улыбка не согревает глаз. — Я готов купить ваше поместье за справедливую цену.
Я моргаю, изображая удивление. Хотя, честно говоря, чего-то подобного и ожидала с того момента, как он появился.
— Купить? Но мы не собираемся его продавать.
— Мадемуазель де Монклер, — его голос становится мягче, почти сочувствующим, — давайте говорить откровенно. Ваш брат задолжал огромные суммы. Поместье приходит в упадок. У вас нет средств на его содержание, не говоря уже о том, чтобы расплатиться с кредиторами.