доверия их союзу — или же они тонко намекали на недоверие? Этот маленький союз «или» был источником бесконечных сложностей, которые опутывали куда основательнее, будь там скромный союз «и». С юридической точки зрения любой из них мог превратить в наличные одну или больше облигаций, не советуясь с другой стороной, но кто бы на это рискнул — или испытал бы желание? Старый Стив хорошо сформулировал: «Оба вы свободные в своих действиях и честные взрослые люди, но на вас вечно будут лежать путы вашей свободы и вашей чести». Так просто и в то же время так невыносимо сложно с этической точки зрения. Всё это так разнится с Фейрхиллом, 65 акров которого когда-то были известны, как Оук-фарм, пока Тим не переименовал поместье в её честь. К Тиму оно перешло прямо от Тима-старшего. Тут он родился, сюда они с Лиз вернулись после смерти его отца, здесь росли Скотт и Холли. Большой Тим ничем не походил на хитрого и непроницаемого Стива Фейрклота. Он просто оставил поместье своему сыну. И точка.
— Попытка отделиться друг от друга повлекла бы за собой жуткие сложности, исключая только судьбу Фейрхилла, — признала она. — И поэтому тем больше оснований поговорить о НАС.
— Благодарю вас, миссис Кроуфорд. — Наконец выпивка оказала на него своё воздействие, и он с облегчением, как скидывая тесные туфли, избавлялся от груза слов.
Лиз миновала холл и через столовую прошла на огромную кухню, выложенную изразцовыми плитками, с медным колпаком над плитой и с рядом медных кастрюль, которые, подобно трофеям, висели на стене; в другом углу высился величественный холодильник с морозильной камерой, как президент и председатель кулинарного сообщества. Она подошла к раковине.
— Тим! Иди сюда… пожалуйста.
Он появился через мгновение, со стаканом в руке и умиротворённым выражением лица. Все домашние ссоры отходят на задний план, если женщина зовёт на помощь. В нём возникла необходимость.
— В чём дело?
— Смотри. — Она показала на сушилку для посуды. Она была пуста, если не считать одного стакана. — Перед уходом я попила воды и поставила сюда стакан.
— Ну и?
Она показала на другой стакан у мойки.
— Его здесь не было. Мне пришлось взять стакан из шкафчика. И когда мы уходили, над мойкой был только один стакан. А теперь их два. Может, ты пил, когда выходил сюда?
Он отрицательно покачал головой.
— Может, дети его где-то бросили, а Пегги принесла…
— И ещё взяла твои сигареты и подняла штору в нашей спальне? — Она тоже покачала головой. — Тим, в доме кто-то был.
Он облокотился на стойку. Новое развитие событий заинтриговало его.
— Значит, ты так считаешь? А может, Фред или Дора?
— Доры сегодня здесь не было, а Фред в отпуске. Кроме того, Фред не курит и вообще никогда не поднимается наверх, разве что надо укрепить жалюзи или поставить сетку в окне. А Дора никогда не появляется в неурочное время, не предупредив запиской.
Размышляя, Тим неторопливо потягивал джин с тоником.
— Может, ты и права. — Мысль, что в доме находится кто-то неизвестный, почему-то развеселила его. По крайней мере, в супружеских военных действиях наступило перемирие.
— Стоит обзавестись новой собакой, — в первый раз за вечер уступила она. Когда в мае умер Мак, дряхлая немецкая овчарка, Тим и Холли хотели взять щенка, но Лиз и Скотт настояли, что из уважения к памяти Мака надо обождать хоть несколько месяцев. «А Лиз действительно обеспокоена», подумал Тим.
— Кто-то здесь был, — повторила она, вынув из холодильника бутыль с «весенней водой». — Я уверена, Тим.
— Давай я посмотрю.
Он обошёл весь нижний этаж, посвистывая, пока открывал шкафы и заглядывал за дверцы. Они встретились в холле и вместе вернулись в библиотеку. Упали сумерки, и лампа бросала яркий свет. За окном пронёсся новый порыв ветра. Скоро совсем стемнеет.
— Всё в порядке.
— Ты проверил серебряную посуду?
Он ухмыльнулся.
— Ага. Стоит себе, как ни в чём не бывало. Так что… не выпить ли нам?
Она отказалась, помотав головой.
— И мне бы хотелось, чтобы ты тоже не пил, Тим. Если кто-то… ну, предположим, они до сих пор в доме?
Он удивлённо посмотрел на неё.
— Почему ты так считаешь?
— Не знаю. Мне стало что-то не по себе, ещё когда мы выехали на дорожку. Эта штора наверху…
Он растянулся в кресле, испытывая облегчение — новая забота заставила её отложить оружие. Он понимал, что она права, оценивая его предыдущее поведение. Он имел в виду именно Лиз, когда, у Бретертонов, покачиваясь в плетёном кресле, в общих выражениях рассуждал о стране, её бессмысленных институциях и о банкротстве либералов, но на самом деле он описывал Лиз. Почему? Почему он хотел косвенным образом оскорбить свою жену? Потому ли, что он был сыт по горло своими бесконечными конференциями и совещаниями, юридической фирмой, участием в Наблюдательном Совете Гарварда и в бессмысленных комиссиях в Вашингтоне, которые только отнимали у него время? Тим Кроуфорд, уважаемый в обществе юрист, с безупречной репутацией, здоровый человек, несёт что попало. Какие-то нелепицы. Втайне он и сам не понимал, какую цель преследует. Просто какой-то жуткий замкнутый круг. Завидует ли он тем бурным ярким эмоциям, которые буквально фонтанируют из самых глубин существа Лиз? Не его ли омертвелость тому причиной, что он высмеивает энтузиазм Лиз? Он обмяк. Он чувствовал себя пустым и никому не нужным. Пять порций джина — это он явно перебрал. Ему лучше глотнуть аспирина и сварить пару яиц, иначе все воскресенье он будет мучиться тупой головной болью.
Лиз сидела на краю его письменного стола, свесив босую ногу, и платье туго обтягивало её бёдра. Он знал, что сотни мужчин завидовали ему при взгляде на эти ноги, по весне тронутые нежным загаром, приобретённым на теннисном корте Фейрхилла; сейчас они были тёмно-коричневые, потому что во второй половине дня, удовлетворив свои многочисленные интересы, Лиз загорала у бассейна. Удовлетворив? Он улыбнулся. Страсти Лиз никогда не могли найти полного удовлетворения.
Как она была красива сейчас, когда погрузившись в свои мысли, слегка наморщила высокий чистый лоб. Покачивая ногой, она барабанила пяткой по столу. Тим почувствовал, как к нему приходит желание; ему захотелось, чтобы Скотт и Холли были уже дома и лежали в постелях. Он бросил взгляд на корабельные часы, которые тихо тикали на каминной полке. Восемь сорок пять. Дети будут дома через полчаса.
— Тим.
Он вздрогнул, испугавшись, что сейчас на него обрушится очередная порция нелицеприятной правды. Он прикинул, что можно было бы включить 10‑й канал, который с одиннадцати утра гонит бесконечные мыльные оперы, но заставил себя сдержаться.
— Я вот о чём только что подумала. Ты помнишь тот недавний ночной звонок? Когда ты ответил, в трубке кто-то дышал, а потом раздался щелчок?
— Да.
— А сегодня днём мужской голос спросил Арчи. Когда я осведомилась, какого Арчи, говорящий повесил трубку.
— Это может быть совпадение, Пусс.
— Я знаю, но… Тим, я думаю, кто-то находится в доме. Я чувствую.
— Может быть. — Но эта возможность представлялась Тиму весьма сомнительной. Ведь дом стоял открытым из года в год — и никаких инцидентов. Несколько лет назад после вспышки волнений в городах Джерси, они начали закрывать двери, но каждый раз, поворачивая ключ, считал, что его предосторожности просто смешны, этакий мистер Милкетост с Грейт-роуд, и вскоре он отказался от этих мер.
— Я думаю, надо осмотреть и верхний этаж, — сказала она.
— Конечно. — Он стал приподниматься из кресла и обнаружил, что это усилие даётся ему с трудом.
Лиз покачала головой, — Нет, Тим. Не ходи. — Морщинки на лбу углубились.
— Никак ты испугана? — неподдельно удивился он. Лиз, очертя голову, бросалась в битву, но обеспокоить её было трудно.
— Не за нас, — ответила она. — Я думаю о Скотте и Холли. Им и так вечно мерещатся чудовища.
— В таком случае я тем более пройдусь по верхнему этажу. Ты всё себе вообразила, Лиз.
Она прильнула к нему.
— Нет, нет, Тим. Останься здесь. — Голос её упал до шёпота. — Думаю, тебе стоит позвонить в полицию пригорода. — Она направилась к телефону на письменном столе.
— Ох, да брось ты, Лиз. Это заходит слишком далеко.
Он смотрел ей в лицо, стараясь проникнуть в глубины её интуиции, как внезапно оно напряглось. Нервничая, она всё время болтала ногами и вдруг они застыли на месте. Она оцепенела с изумлённым лицом, сдавленно произнесла «ох» и торопливо оправила платье, одёрнув юбку. Она не отрывала глаз от двери.
Тим тоже посмотрел в ту сторону.
В дверях стоял чернокожий мужчина. На него падала полоса света от настольной лампы и он, слегка сутулясь, небрежно прислонился к косяку. Его чёрное лицо со свисающими усами и козлиной бородкой было совершенно бесстрастно. Волосы его, подстриженные в стиле «афро», напоминали куст чёрных кораллов. На нём были тёмно-зелёные джинсы и чёрный глухой свитер, украшенный медальоном на длинной серебряной цепочке. Молча и серьёзно, не улыбаясь, он переводил взгляд с Лиз на Тима и обратно.
— О полиции забудьте, — сказал мужчина. Голос у него был деловитый и уверенный; он слегка тянул гласные. — Телефонные линии перерезаны.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В комнате царило молчание. Они застыли, прикованные к месту, как персонажи, застигнутые врасплох фотографом. Снаружи сумерки переходили в ночь, скрадывая очертания елей на лужайке, красных клёнов и гикори, за которыми по склону тянулся лес. Тим и Лиз сидели неподвижно, опасаясь даже шевельнуться; Лиз снова обтянула платье на округлых бёдрах. Чёрный мужчина не изменил положения. Три человека оставались всё в тех же позах, молчаливый треугольник с гранями по двенадцать футов. Издалека было слышно, как свистят шины на Грейт-роуд. Старинные часы отмеряли секунду за секундой, и их тиканье ещё больше подчёркивало тяжёлое молчание. Стрелки показывали восемь пятьдесят две. Последние минуты казались часами.