β: Повсюду, где современное Государство распространило своё господство, оно опирается на одни и те же аргументы, на схожие построения. Построения эти в самой чистой своей форме и самой строгой последовательности собраны у Гоббса. Вот почему все, кто хотел померяться силами с современным Государством, чувствовали необходимость сперва бросить вызов этому особенному теоретику. Даже сегодня, на пике движения по ликвидации национально-государственного мироустройства, в публичном поле слышно эхо «гоббсизма». Так что когда в ходе запутанного дела об «автономии Корсики» французское правительство решило в итоге равняться на имперскую модель децентрализации, министр внутренних дел подал в отставку, сделав прощальное заявление: «Франции не нужны новые религиозные войны».
39 Процесс, который в глобальном масштабе принимает вид современного Государства, на атомарном уровне носит имя экономического субъекта.
примечание Мы много спрашивали себя о сути экономики, и, если конкретнее, о её подобии «чёрной магии»[23]. Экономика не может пониматься в качестве системы обмена и, следовательно, отношений между формами-жизни в отрыве от точки зрения этики, рассматривающей её как производство определённого типа форм-жизни. Экономика возникает задолго до тех институтов, зарождение которых должно сигнализировать о её появлении – рынок, деньги, ростовщичество, разделение труда – и появляется она как обладание, а точнее, как одержимость психической экономией[24]. Вот в каком смысле здесь наличествует настоящая чёрная магия, и только на этом уровне экономика реальна, осязаема. И здесь же можно эмпирически наблюдать её связь с Государством. Толчкообразный рост Государства и породит, постепенно, экономическое в человеке, породит «Человека» как существо экономическое. Когда совершенствуется Государство, совершенствуется и экономика во всех её аспектах, и наоборот.
Нетрудно выявить, как в течение XVII века зарождающееся современное Государство насаждало денежную экономику и всё, что идёт вместе с ней, чтобы было с чего кормиться разрастающемуся госаппарату и бесконечным военным кампаниям. Впрочем, это делали и до нас. Но такой ракурс лишь поверхностно демонстрирует тот узел, которым связаны Государство и экономика.
Среди прочего, современное Государство проявляет тенденцию ко всё большей монополизации легитимного насилия, иными словами, делигитимации всякого насилия, кроме его собственного. Современное Государство будет служить всеобщему миротворческому движению, которое ещё с конца Средних веков держится лишь за счёт постоянной радикализации. И дело не только в том, что в ходе своей эволюции оно всё более жёстко препятствует свободной игре форм-жизни, но в том, что оно усердно работает над тем, чтобы их разбить, разорвать, извлечь из них голую жизнь – этот процесс извлечения и зовётся «цивилизацией». Каждому телу, чтобы стать политическим субъектом в лоне современного Государства, необходимо пройти обработку, которая сделает его таковым: для начала нужно откинуть в сторону все страсти как неприглядные, пристрастия как смехотворные, наклонности как несущественные, и на их место набрать себе интересов, – это, конечно, представительнее и даже может быть представлено. Таким образом, каждое тело, чтобы стать политическим субъектом, должно сперва само себя кастрировать до состояния экономического субъекта. В идеале, политический субъект будет полностью редуцирован до голоса.
Ключевая функция представления обществом самого себя – влиять на то, как каждое тело само себя представляет, и через это – на психические структуры. Таким образом, современное Государство это прежде всего создание из каждого тела атомарного Государства, наделённого вместо территориальной неприкосновенности неприкосновенностью телесной, упакованного в замкнутой целостности Я, противопоставленного «внешнему миру», равно как и обществу, бурлящему от стремлений, которые следует сдерживать, и, наконец, обязанного обращаться с другими себе подобными в духе уважения к закону, вести переговоры с другими телами на базе универсальных договоров вроде межличностно-международного права «цивилизованного» поведения. И чем больше общества перестраиваются в Государства, тем глубже в их подданных проникает экономика. Они следят за собой и за другими, контролируют свои эмоции, движения, склонности, и думают, что могут требовать того же от остальных. Они следят за тем, чтобы не расслабляться там, где это может вызвать непоправимые последствия, и устраивают себе закрытый уголок, где можно «дать себе волю». Там, в укрытии, окопавшись в собственных границах, они подсчитывают, планируют, делаясь посредниками между прошлым и будущим и связывая свою судьбу с вероятным ходом событий. Так и есть: они связывают путами сами себя и друг друга, пытаясь предотвратить любые эксцессы. Только фальшивый самоконтроль, сдерживание, самоцензура страстей, вытаскивание на поверхность сферы стыда и страха – голой жизни – устранение всяких форм-жизни и уж тем более свободной их игры.
Так мрачная и плотная угроза современного Государства примитивно, экзистенциально плодит экономику в течение всего своего пути, который можно проследить с XII века, с создания первых местных дворов. Как совершенно верно отметил Элиас, превращение воинов в придворных служит архетипическим примером такого внедрения экономики, чьи вехи прослеживаются от кодекса придворного поведения XII века до этикета Версаля, первого масштабного воплощения полностью спектакулярного[25] общества, где все взаимоотношения идут через образы, и всё это с помощью учебников по учтивости, предупредительности и хорошему тону. Насилие, а вскоре и все прочие формы непринуждённости, лежащие в основе существования средневекового рыцаря, постепенно приручаются, то есть изолируются, выводятся из обихода, признаются нелогичными, и в конце концов подавляются под действием насмешки, «нелепости», постыдности страха и страха стыда. Распространяя это внутреннее сдерживание, этот страх непринуждённости, Государство смогло создать экономический субъект и удерживать каждого в рамках своего Я, то есть своего тела, извлечь из каждой формы-жизни голую жизнь.
примечание β: «Теперь поле боя в каком-то смысле перенесено вовнутрь индивида. Некоторые из противоречий и страстей, ранее находившие непосредственное выражение в борьбе одного человека с другим, теперь должны разряжаться в его душе. […] Но запретные для непосредственного проявления в отношениях между людьми влечения и аффекты теперь всё чаще ведут не менее ожесточенную борьбу внутри индивида – борьбу, направленную уже против этой контролирующей инстанции. Такое полуавтоматическое противоборство человека с самим собой далеко не всегда находит счастливое разрешение» (Норберт Элиас, «О процессе цивилизации»)15.
Как было заметно на протяжении всего «Нового времени», у созданного в результате такого вживления экономики индивида внутри существует разлом. Из него-то и сочится голая жизнь. И все его действия сплошь в трещинах, расколоты изнутри. Никакая непринуждённость, никакое принятие не пробьётся там, где свирепствует государственное миротворчество, война на уничтожение, ведомая против гражданской войны. На месте форм-жизни мы найдём здесь, почти как в пародии, одни лишь субъективности, непомерно разросшееся, разветвлённое перепроизводство субъективностей. И в этой точке сходятся беды и экономики, и Государства: гражданская война укрылась теперь в каждом, современное Государство направило каждого на войну с собой. Из этого мы и исходим.
40 Основополагающее действие нового Государства – то есть не первое, но без конца повторяемое – это учреждение того самого ложного разделения между общественным и частным, между политикой и моралью. Так оно раскалывает тела, дробит формы-жизни. Движение, разделяющее внутреннюю свободу и внешнюю подчинённость, нравственную интериорность и политическое поведение, соответствует установлению голой жизни как таковой.
примечание: Цена за гоббсову сделку между подданным и сюзереном известна на практике: «Я меняю свою свободу на твоё покровительство. Взамен моего полного внешнего повиновения ты должен гарантировать мне безопасность». И если сначала «безопасность» понимается как защита от угрозы смерти, которую несут для меня «другие», то по ходу «Левиафана» она приобретает совсем другой масштаб. В главе XXX читаем: «Но под обеспечением безопасности подразумевается не одно лишь обеспечение безопасности голого существования, но также обеспечение за всяким человеком всех благ жизни, приобретённых законным трудом, безопасным и безвредным для государства»16.
41 Государственная операция по нейтрализации упреждает по разные стороны разлома две призрачные, но чёткие и единодушные монополии: монополию на политику и монополию на критику.
примечание α: С одной стороны, Государство пытается присвоить себе монополию на политику, и пресловутая «монополия на законное насилие» – только грубый набросок этого. Потому что для монополизации политики нужно сперва низвести многогранное единство мира до нации, потом разложить эту нацию на население и территорию, расщепить органичность традиционного общества, чтобы подвергнуть оставшиеся фрагменты принципу организации, и наконец, низведя всё общество до «толпы, множества расщепленных атомов» (Гегель)17, явиться как творец, который придаст форму этой грубой материи, прозрачно руководствуясь при этом идеей Закона.
С другой стороны, разделение частного и общественного рождает вторую иллюзию, которая гармонирует с иллюзорностью Государства: