«Что такое примитивное общество? Это множество неразделимых общностей, подчинённых единой центробежной логике. Какой институт лучше всего и выражает такую логику, и обеспечивает ей непрерывность? Это война, как реальное взаимоотношение общностей, как главное социологическое средство продвижения центробежной разрозненности против центростремительных объединяющих сил. Машина войны – это мотор общественной машины, примитивная общественная сущность целиком полагается на войну, примитивное общество не может без неё выживать. Чем больше войны, тем меньше единого, и главный враг Государства – война. Примитивное общество – это общество против государства, поскольку оно – общество-за-войну. Что снова возвращает нас к мысли Гоббса. […] Ему удалось заметить, что война и государство противоречат друг другу, что они не могут существовать вместе, что одно требует отрицания другого, война мешает Государству, а Государство – войне. Ошибкой, огромной, но почти неизбежной для человека той эпохи, было при этом думать, что общество, которое упорствует в войне каждого с каждым, не является обществом; что мир Дикарей не социален; что, как следствие, общество возникает лишь с окончанием той войны, когда появляется Государство, в полном смысле антивоенная машина. Будучи не в состоянии помыслить примитивный мир не как естественный, Гоббс в то же время увидел, что невозможно помыслить войну отдельно от государства, что их нужно рассматривать во взаимоисключающем отношении».
44 Причина неспособности формально-юридического наступления Государства преодолеть Гражданскую войну кроется не в том, что всегда остаётся какой-нибудь плебс, который надо усмирять, но главным образом в самих методах такого усмирения. Все организации, берущие за основу Государство, к примеру, знают под именем «неформального» то, что внутри них самих относится именно к игре форм-жизни. В современных Государствах эта неспособность преодоления проявляется в бесконечном разрастании полиции, то есть того, что имеет постыдную задачу создавать условия для существования государственного порядка, – задача настолько же масштабная, насколько и невыполнимая.
примечание α: Со времён создания Людовиком XIV парижской полиции полицейские институты не переставая показывали на практике, как новое Государство постепенно создавало общество. Полиция – это сила, которая приходит туда, где «что-то не так», то есть где вспыхивает противоборство форм-жизни, усиливается политическая активность. Прикрываясь предлогом защиты полицейской рукой «общественной ткани», которую оно же и рвёт другой рукой, Государство выставляет себя экзистенциально нейтральным посредником между партиями, и, благодаря обилию методов принуждения, навязывается как территория усмирённого столкновения. Так, действуя всегда по одному и тому же сценарию, полиция и создала общественное пространство как пространство, огороженное ею; и так язык Государства, распространившись на всё псевдоединство общественной деятельности, стал в высшей степени общественным языком.
примечание β: «Цель полицейского надзора и опеки – предоставить индивиду всеобщую наличную возможность для достижения индивидуальных целей. Полиция должна заботиться об уличном освещении, строительстве мостов, установлении твёрдых цен на товары повседневного потребления, а также о здоровье людей. Здесь существует два главных воззрения. Согласно одному из них, полиции следует предоставить надзор над всем; согласно другому, полиции ничего не следует определять, так как каждый человек будет ориентироваться на потребности другого. Конечно, отдельное лицо должно иметь право тем или иным способом зарабатывать себе на хлеб, однако, с другой стороны, и публика имеет право требовать, чтобы всё необходимое доставлялось должным образом» (Гегель, «Философия права» (прибавление к § 236), 1833)30.
45 Каждой секундой своего существования полиция У напоминает Государству его насильственное, грубое, мрачное происхождение.
46 Современному Государству суждено потерпеть поражение трижды: сперва как абсолютистское государство, потом как либеральное, и вскоре – как государство всеобщего благоденствия. Переход от одного к другому может быть понят лишь в связке с тремя соответствующими и последовательными формами гражданской войны: религиозные войны, классовая борьба, Воображаемая партия. Следует отметить, что под поражением подразумевается не только результат, но и сам процесс во всей его протяжённости.
примечание α: После первичного силового усмирения, после установления абсолютизма, воплощённая фигура сюзерена осталась бесполезным символом минувшей войны. Вместо умиротворяющей игры смыслов, он, напротив, провоцирует столкновение, вызов, бунт. Принятие его единичной формы-жизни – «ибо такова моя воля» – слишком очевидно куплено ценой подавления всех остальных. Либеральное государство связано с преодолением этой апории – апории личного суверенитета – но преодолением на его же поле. Либеральному государству много не надо, оно делает вид, что существует лишь чтобы оберегать игру индивидуальных свобод, и с этой целью начинает вытягивать из каждого тела его интересы, чтобы закрепить их за этими телами и мирно царствовать над этим новым миром абстракций: «феноменальной республикой интересов» (Фуко)31. Оно говорит, что существует лишь для порядка, чтобы хорошо работало «гражданское общество», которое оно само и создало по кускам. Забавно, что час славы либерального Государства, продлившийся с 1815 по 1914 год, соответствует увеличению многообразных средств контроля, установлению непрестанной слежки за населением, его общему дисциплинированию, окончательному подчинению общества полиции и Публичности. «Эти пресловутые великие дисциплинарные техники, проявляющие попечение о поведении индивидов день ото дня и до самых мелочей, современны в своём развитии, в своём распространении, в своём рассеянии по всему обществу эпохе свобод» (Фуко)32. Ведь безопасность – первичное условие для «личной свободы», которая ничто, так как кончается там, где она же начинается у другого. Государство, стремящееся «управлять ровно столько, сколько нужно, чтобы управлять как можно меньше»33, должно прекрасно это понимать и разрабатывать систему практик, технологий для этого. Полиция и Публичность – вот два органа, которые делают прозрачной для либерального Государства фундаментальную непрозрачность общества. Тут мы видим, каким коварным образом либеральное Государство доводит новое Государство до совершенства: под тем предлогом, что оно должно иметь возможность быть везде, чтобы его на самом деле там не было, что ему нужно всё знать, чтобы можно было сделать его подданных свободными. Принцип либерального государства можно сформулировать так: «Чтобы Государство не было повсюду, там должны быть контроль и дисциплина». «И только когда правительство, ограничиваясь поначалу функцией надзора, увидит, что что-то происходит не так, как велит общая механика деятельности, обменов, экономической жизни, оно должно вмешаться. […] Паноптикон есть формула либерального руководства» (Фуко, «Рождение биополитики»)34. «Гражданским обществом» либеральное Государство назвало то, что является его произведением и его внешностью. И потому нас теперь не удивляет, что исследование о «ценностях» французов приходит к заключению (так, будто не видит здесь парадокса), что в 1999 году «французы всё больше ценят личные свободы и общественный порядок» (Le Monde”, 16 ноября 2000). Наглядно видно, что среди тупиц, которые соглашаются отвечать на опросы, а значит ещё верят в представительство, преобладают несчастные влюблённые кастраты либерального Государства. Итого, «французское гражданское общество» указывает лишь на хорошо работающую совокупность дисциплин и порядков субъективации[27], дозволенных новым Государством.
примечание β: Империализм и тоталитаризм – вот два способа, которыми современное Государство пыталось преодолеть собственную невозможность, сперва стремясь к колониальной экспансии за пределы своих границ, затем усердно углубляя своё проникновение в мир внутри них. Как бы то ни было, такая отчаянная реакция Государства, которое тем активнее пытается быть всем, чем яснее оценивает себя как ничто, в итоге завершается теми формами гражданской войны, которые, по мнению Государства, предшествовали этой реакции.
47 Огосударствление общественного должно было неизбежно привести к обобществлению государства, то есть к растворению Государства и общества друг в друге. Такую неразбериху ЛЮДИ называют «Государство благоденствия», и какое-то время благодаря этой неразберихе, прямо в сердце Империи, доживала свои дни устаревшая форма-Государства. В ходе её текущего демонтажа вскрывается несовместимость государственного порядка и его средств, полиции и Публичности. И к тому же общества в значении разнородного единства больше нет – есть только нагромождение норм и устройств, которыми и ЛЮДИ удерживают вместе разрозненные лохмотья мировой биополитической ткани; и посредством которых ЛЮДИ предотвращают любую попытку разорвать её при помощи насилия. Управляет этими пустошами Империя: лишь она регулирует процесс вялого разрушения.
примечание α: Есть официальная история Государства, где оно предстаёт единственным и неповторимым главным героем, где успехи государственной монополизации политики подаются как многочисленные битвы с невидимым врагом, – врагом воображаемым и не имеющим истории. А есть альтернативная история, с позиций гражданской войны, где просвечивает истинная цель всех этих «успехов» и динамика современного Государства. Такая история показывает, что политической монополии постоянно угрожает восстановление автономных миров, не-государственных общностей. Всё, что Государство оставило сфере «частного», «гражданскому обществу»