Здесь мы видим то, из чего возникает нисходящая спираль. Человек нечаянно совершает оверты. Затем он пытается оправдать их, придираясь или перекладывая вину. Это ведёт его к дальнейшим овертам против тех же самых терминалов, что, в свою очередь, ведёт к деградации его самого и иногда к деградации этих терминалов.
Саентологи абсолютно правы, возражая против идеи наказания. Наказание — это лишь ещё один шаг к ухудшению в последовательном ряду овертов, и оно приводит к деградации того, кто наказывает. Но люди, которые виновны в овертах, требуют, чтобы их наказали. Они используют наказания в надежде, что это поможет им удержаться от совершения дальнейших действий, идущих в разрез с динамиками выживания. Сама жертва требует наказания, но заблуждается то общество, которое предоставляет его. Люди на коленях умоляют о том, чтобы их казнили. И если вы не сделаете им этого одолжения, то разъярённая уличная торговка покажется вам ангелом по сравнению с ними. Уж мне ли не знать — слишком много людей пытались избрать меня своим палачом. Многие преклиры, которые сидят напротив вас в сессии, находятся там только для того, чтобы их казнили, а когда вы настойчиво стараетесь добиться, чтобы состояние такого преклира улучшилось — ох, и достанется же вам, потому они превращают это желание быть казнёнными в новую цепь овертов, и они стремятся оправдать её, говоря людям, что вы — плохой одитор.
Когда вы слышите в чей-то адрес злую и грубую критику, которая звучит слегка натянуто, знайте, что вы имеете дело с овертами против критикуемого человека, и при первой же возможности вытащите из него эти оверты, и, тем самым, вы удалите из мира то количество зла, которое в них содержалось.
В наших руках механизм, который делает эту вселенную сумасшедшей, так что давайте просто возьмёмся за него всерьёз, не щадя сил, так, чтобы от него не осталось и следа.
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
Для того, чтобы человек решил быть ответственным за что-либо, ему необходимо преодолеть идею о том, что его принуждают к ответственности.
Свобода выбора, всё же, занимает главенствующее положение по отношению к ответственности. То, что человек совершает вопреки своей воле, работает как оверт против самого человека. Но там, где желание человека делать что-либо деградировало до нежелания вообще что-либо делать, недостаток желания сам является аберрацией.
По сути, в действовании (делании) нет ничего плохого. Но когда человек делает что-то, что он не желает делать, результатом будет аберрация. В таком случае человек действует, не имея желания действовать. Результатом является действование без принятия ответственности.
Когда какое-либо государство скатывается к рабству, как это было в Греции, или к экономическому удушению человека, как в нашем современном западном обществе, тогда всё в большей и большей степени навязывается действование, и всё в меньшей и меньшей степени наблюдается желание действовать. В конце концов, люди действуют, не будучи ответственными. Отсюда и низкий уровень профессионального мастерства, преступность, бедность и присущая ей потребность жить на пособие. В конечном итоге, появляется так много людей, которые не желают ничего делать, что немногим оставшимся приходится целиком взваливать на свои плечи тот груз, который должно было бы нести всё общество. Когда существует огромное нежелание делать что-либо, демократия невозможна, поскольку она будет лишь голосовать за самое крупное подаяние.
В тех случаях, когда имеется сильное нежелание делать что-либо, мы получаем постоянную рестимуляцию всего того, что человек, в действительности, не хочет делать, например, овертов. Если людей, которые не хотят работать, тем не менее принуждают работать — это рестимулирует механизм совершения овертов, что, таким образом, сопровождается всё более и более высоким уровнем преступности, всё большим и большим количеством забастовок и всё меньшим и меньшим пониманием сути всего этого.
Человек, который сделал что-то плохое, чего он не желал делать, — а поступал он так, конечно же, много раз, — затем отождествляет всё, что бы он ни делал, с нежеланием действовать. Следовательно, всё действование становится плохим. Танцевать — плохо. Играть в игры — плохо. Даже есть и воспроизводить себе подобных — плохо. И всё это из-за того, что нежелание сделать что-то плохое переросло в нежелание действовать вообще и отождествилось с ним.
Человек, который сделал что-то плохое, удерживает себя, воздерживаясь от действования в этой области. Когда же в конце концов он осознает, что совершил много плохих поступков, он начинает воздерживаться от любого действования вообще. Когда вы его одитируете, вы сталкиваетесь с неоднократно повторяющимся феноменом его осознания того, что он не настолько плох, как он о себе думал. И это — самое замечательное. Люди никогда не бывают настолько плохи, как они о себе думают, и, конечно, другие люди никогда не бывают настолько плохи, как думают о них.
Самое удивительное здесь то, что люди — сами для себя полицейские. Исходя из представления о том, что является хорошим, они считают себя плохими, а после этого они пытаются всеми возможным способами защитить других людей от себя. Человек делает это, снижая уровень собственных, способностей. Он делает это, снижая уровень собственной активности. Он делает это, снижая уровень собственного состояния знания.
Когда вы видите тетана, который спит слишком много и делает слишком мало, когда вы видите человека, которому повсюду мерещится порочное действование, — перед вами человек, который оберегает других от своей порочности.
Есть и другая крайность. Человек, который должен действовать под экономическим или каким-либо другим принуждением, и, тем не менее, по причине своего представления о собственной порочности, не осмеливается на это, скорее всего, станет преступником. Единственным решением проблемы действования для такого человека будет действовать без принятия какой-либо ответственности, а это, если вы рассмотрите динамики выживания, легко превращается в тот или иной шаблон драматизируемых овертов. Здесь вы видите тело, которым не управляют, большая часть знаний которого недоступна и которому недостаёт ответственности за других и даже за себя самого. От преступника до сумасшедшего — один шаг, если для этого вообще нужен какой-либо шаг. Таким человеком невозможно управлять с помощью полиции, ведь это допускало бы возможность определённого повиновения с его стороны. Там, где недостает контроля, нет и способности повиноваться, поэтому в итоге он начинает просто ненавидеть полицию, вот и всё.
Уровень преступности и количество невротиков и психотиков на душу населения становятся высокими только тогда, когда тиски экономики столь же жёстки, а политический гнёт столь же тяжек, как это было в России. Всякий раз, когда действование не сопровождается желанием действовать, результатом может стать безответственность в отношении собственных действий.
Следовательно, когда кто-то одитирует преклира, он, по сути, стремится к тому, чтобы восстановить его желание делать что-то. Чтобы достичь этого, необходимо убрать из кейса нежелание быть причиной определённых поступков в прошлом и восстановить способность преклира воздерживаться — на основе собственного детерминизма, а не при помощи наказаний — от новых дурных поступков. Только после этого у преклира появится желание избавиться от чего-то, что с ним не так, поскольку всё, что с ним не так, создано им самим для того, чтобы когда-то в прошлом предотвратить совершение каких-то проступков.
Ответственность можно восстановить в любом кейсе.
ЧИСТЫЕ РУКИ ДЕЛАЮТ ЖИЗНЬ СЧАСТЛИВОЙ
Впервые за всё время, пока течёт этот вялый поток истории рода человеческого, существует возможность счастья.
Эта цель, о которой говорили много раз и на достижение которой потрачено так много сил, оставалась неуловимой, как солнечный зайчик или как вздох возлюбленной.
Что же делает человечество, состоящее из хороших в своей основе людей, столь далёким от счастья?
Богач разбрасывается своим богатством. Бедняк заглядывает в каждую щель. Но за богатства ничего не купишь и в щелях ничего не найдёшь. Ребёнок надеется, что обретёт счастье, когда станет взрослым, а повзрослев, сожалеет, что он не может быть счастлив, как ребёнок.
Мы хватаемся за счастье, но оно призрачно, как паутинка. Мы женимся на самой совершенной девушке или выходим замуж за самого совершенного мужчину, а затем всю жизнь плачем, чтобы заставить его или её делать нас счастливыми.
Никакие богатства, драгоценности или дворцы не ценятся так высоко, как просто счастье, которое часто ищут, но редко находят.
Но послушайте! Счастье — вот оно, до него рукой подать. Чтобы отправиться в поход за ним, нужны лишь два волшебных слова: «Начало сессии».
Но подобно тому, как мы идем на званый ужин сквозь непогоду, мы обретаем своё счастье во время одитинга, проходя сквозь призрачные тени наших «грехов».
Что же привело к тому, что счастья у человека осталось так мало?
Нарушения обычаев своего народа, своей группы, своей семьи!
Нас не очень-то заботит, что это за обычаи. Ведь шутку-то эту сыграли с человеком сами нарушения!
Мы соглашаемся с установленными нравственными нормами и затем бездумно их преступаем или нарушаем их «по веской причине», и, пожалуйста, несчастье начинает незаметно задвигать свои мрачные засовы за нашими спинами.
И продолжая блуждать по жизни, совершая дальнейшие проступки, соглашаясь с новыми обычаями, а затем нарушая их, мы приходим туда, куда не заглядывает солнце, в темницу наших слёз, вздохов и сожалений об упущенных возможностях: мы приходим в несчастье.
Совместное действие — это ключ к разгадке всех наших овертов. Согласиться, что что-то должно быть, а затем вероломно нарушить своё согласие — это и есть те злые чары, которые необходимы для того, чтобы вызвать несчастье.
Боль должна существовать. К такому согласию мы пришли. Потому что боль сдерживает и предостерегает, преграждает и запрещает. Но доброта, в таком случае, должна состоять в том, чтобы не вызывать боли.