е новых северных колоний.
Сколько во всем этом было правды, никто не знал, но дело в том, что в этот день даже самые осторожные и рассудительные из жителей Балтиморы решили, что если «Северное Полярное Товарищество» будет предоставлено только собственным силам, то борьба с Англией окажется для него невозможной. Одна возможность чего-нибудь подобного навела такой страх, что некоторые из наиболее горячих янки немедленно же сделали попытку произвести давление на вашингтонское правительство. А само товарищество, в лице своего скромного агента Форстера, казалось, вовсе и не замечало охватившего всех волнения и оставалось по-прежнему невозмутимым, как бы заранее уверенное в победе.
По мере того, как приближался назначенный час, толпа все прибывала, и за три часа до открытия аукциона Больтон-Стрит был уже настолько запружен публикой, что, казалось, не было никакой возможности пробраться в аукционный зал. А когда двери его распахнулись, то в миг все пространство, отведенное для публики, переполнилось до такой степени, что негде было упасть яблоку. Осталось незанятым только одно небольшое отгороженное место для делегатов.
Там уже собрались все пять представителей европейских держав. Они стояли тесной кучкой, точно солдаты, сомкнувшиеся в ряды, готовые итти на приступ.
И действительно, можно было подумать, что они собираются броситься на штурм Северного полюса!
Со стороны Америки и на этот раз не явилось никого, если не считать агента рыбной фирмы, простоватое лицо которого выражало полное равнодушие ко всему, что творилось вокруг него. Казалось, он думал лишь о новых партиях трески, которые должны были прибыть к нему из Нью-Фаундленда. Глядя на него, публика недоумевала, ломая себе голову над вопросом: кто же, наконец, те таинственные капиталисты, представителем которых является этот толстяк, быть может ворочавший миллионами долларов? Да, дело было обставлено очень ловко, и никому и в голову не приходило заподозрить, что главными денежными заправилами являются Мастон и миссис Скорбит. Да и как можно было об этом догадаться? Затерянные в толпе, они сидели в числе не принимавшей участия в аукционе публики, вместе с некоторыми выдающимися членами Пушечного клуба, товарищами Мастона. С виду они были такими же простыми безучастными зрителями, как и все присутствующие в этом зале. Даже больше: казалось, Форстер вовсе не знаком с ними.
Само собою разумеется, что, вопреки установившемуся при публичных аукционах обычаю выставлять продаваемый предмет перед публикой, объект продажи выставлен на этот раз быть не мог. Нельзя же было передавать Северный полюс как какую-нибудь безделушку или старинную вещицу из рук в руки, разглядывать в лупу и тереть пальцем, пробуя, не поддельная ли на ней позолота.
Однако, если налицо и не было самого полюса, зато на стене за оценщиком висела — предоставленная взглядам присутствующей публики и всех заинтересованных в этом предприятии лиц — огромных размеров географическая карта приполярных стран. На этой карте, на семнадцать градусов выше полярного круга, была проведена яркая черта, шедшая вдоль всей восемьдесят четвертой параллели, обозначавшая именно ту часть земного шара, которая по инициативе «Северного Полярного Товарищества практических деятелей» была выпущена в продажу. Область эта, как следовало предполагать, представляла собой море, сплошь покрытое толстой ледяной корой. Но это уж, конечно, касалось только тех, кто желал ее приобрести. Во всяком случае обмана не было: всякий видел, что покупает.
Ровно в двенадцать часов из маленькой двери в глубине зала вышел главный распорядитель аукциона Эндрю Жильмур и занял место у стола. Флинт — аукционист, на котором лежит обязанность выкликать цену, отличавшийся необыкновенно могучим голосом — уже давно расхаживал своей тяжелой походкой вдоль решетки, отделяющей стол аукциониста от публики. Оба заранее предвкушали удовольствие положить в свои карманы солидный процент от предстоявшей продажи. Само собою разумеется, что покупка, согласно американским правилам, должна была состояться на наличные деньги, выплаченные немедленно. Вся сумма, вырученная от продажи, как бы велика она ни была, должна была быть сполна передана прямо в руки тем делегатам, которым область не достанется.
Вдруг в зале раздался звонок, оповестивший открытие аукциона.
Настала самая торжественная минута. Все сердца вздрогнули, а на Больтон-Стрите и прилегающих к ней улицах пронесся гул, нашедший себе отклик и в стенах зала.
Эндрю Жильмур невольно приостановился и заговорил лишь тогда, когда волнение немного утихло.
Он встал и обвел глазами присутствующих; затем, сбросив монокль, начал слегка волнующимся голосом:
— По предложению нашего правительства, а также с согласия всех государств Нового и Старого Света, назначена в продажу область, лежащая около Северного полюса, ограниченная восемьдесят четвертою параллелью, со всеми ее материками, озерами, морями, реками, островами, бухтами, проливами и заливами и вообще всем, что бы в ней ни заключалось.
— Обращаю ваше внимание на карту, — продолжал он, указывая пальцем на географическую карту, составленную на основании новейших исследований. — Пространство, занимаемое этой площадью, равняется приблизительно четыремстам семи тысячам квадратных миль. Для удобства продажи решено отнести оценку к каждой квадратной миле отдельно. Поэтому, каждый цент будет считаться за четыреста семь тысяч центов, а целый доллар — равным четыремстам семи тысячам долларов… Потише!..
Последняя просьба была далеко не лишней, так как в зале поднялся такой шум, что решительно ничего нельзя было слышать. Когда, наконец, благодаря вмешательству Флинта, голос которого звучал, как корабельная сирена в минуту крушения, спокойствие отчасти восстановилось, Жильмур продолжал свою речь:
— Прежде чем приступить к аукциону, считаю своим долгом напомнить одно из условий этой продажи, а именно: Полярная область сделается полною собственностью того, кто ее купит, и какие бы географические или климатические перемены ни последовали в будущем, право собственника навсегда останется за ним неприкосновенным и неотъемлемым.
Опять упоминалась эта загадочная оговорка, которая если и возбуждала смех у одних, то у других невольно будила подозрение.
— Аукцион открыт! — объявил слегка дрожащим голосом Жильмур, окончив свое краткое предисловие, и взялся за молоточек из слоновой кости.
Подняв его привычным жестом аукциониста, он выкрикнул громким, но несколько гнусавым голосом:
— Торг начался с оценки: с десяти центов за квадратную милю.
Десять центов, или одна десятая часть доллара, что в общем составляло сумму в сорок тысяч семьсот долларов за всю Полярную область.
Делегат Дании сделал первую надбавку:
— Двадцать центов! — сказал он.
— Тридцать центов! — крикнул Янсен, делегат Голландии.
— Тридцать пять! — сказал Гаральд, делегат Швеции и Норвегии.
— Сорок! — звучным голосом провозгласил Борис Карков, уполномоченный России.
Это подняло первоначальную сумму уже до ста шестидесяти тысяч восьмисот долларов, а между тем аукцион только начался.
Не мешает заметить, что представитель Англии до сих пор не раскрыл еще рта, и его плотно сжатые губы не издали ни единого звука.
Молчал и Форстер, представитель фирмы, торговавшей треской. Он держал в руках газету и, казалось, был углублен в чтение коммерческих известий из Америки.
— Сорок центов за милю, — повторил, растягивая слова, певучим голосом Флинт, — сорок центов!
Четыре товарища майора Донеллана переглянулись. Неужели они уже так быстро дошли до предельной нормы своего кредита? Неужели им с этой минуты придется устранить себя от участия в аукционе?
— Итак, сорок центов, — повторил Жильмур. — Кто больше?.. Сорок центов?.. Ведь, надо полагать, Северный полюс не этого стоит…
Датский делегат не устоял и крикнул:
— Пятьдесят центов!
Голландский делегат надбавил еще десять.
— Шестьдесят центов миля… — снова раздался голос Флинта. — Шестьдесят центов!.. Кто больше?..
Образовалась уже очень солидная сумма в двести сорок четыре тысячи долларов.
Надбавка голландского делегата, видимо, произвела благоприятное впечатление на присутствующих, и в зале раздался одобрительный шопот. Странное, однако, обстоятельство: какие-то несчастные голландцы, люди, не имеющие, казалось, ни копейки за душой, оказываются самыми щедрыми покупателями таинственной области.
Последняя надбавка Янсена возымела даже некоторое действие на майора Донеллана: он поднял голову и посмотрел на Тудринка, но тот сделал едва уловимый отрицательный жест, и майор промолчал.
Форстер же по-прежнему был углублен в чтение газеты и изредка делал на ее полях какие-то пометки карандашом.
Стоявший в толпе Мастон переглядывался с миссис Скорбит и одобрительно кивал головой, отвечая на ее улыбки.
— Ну, что же все вдруг замолчали? — продолжал Флинт. — Нельзя ли поживее?.. Аукцион тянется как никогда!.. Итак, никто не дает больше?.. Можно кончать?..
И, говоря это, он то поднимал, то опускал свой молоточек из слоновой кости, приготовляясь стукнуть им в последний раз.
— Семьдесят центов! — сказал Гаральд уже не вполне уверенным тоном.
— Восемьдесят! — выкрикнул Борис Карков, едва дав окончить своему сопернику.
— Ну-с!.. Восемьдесят центов! — подхватил Флинт, большие круглые глаза которого разгорались все больше и больше по мере того, как надбавляли цену.
Дэн Тудринк сделал жест, так подействовавший на майора Донеллана, что тот вскочил, как бы поднятый пружиной.
— Сто центов! — коротко, точно отчеканивая, произнес делегат Англии.
Этими двумя словами Англия брала на себя обязательство внести четыреста семь тысяч долларов. Державшие пари за англичан громко крикнули «ура», подхваченное многими из публики; зато другие — державшие пари за Америку — переглянулись и видимо приуныли, разочарованные таким печальным оборотом дела. Шутка ли сказать: четыреста семь тысяч долларов! И добро бы за что-нибудь действительно стоящее такой суммы, а то чуть не полмиллиона долларов за ледяные горы, поля и равнины! Но представитель таинственного «Северного Полярного Товарищества» по-прежнему не издал еще ни звука, не поднял ни разу головы. Неужели он так и просидит все время молча, не сделав ни одной надбавки?!. Если допустить даже, что ему хотелось выждать момента, когда делегаты Дании, Голландии, Швеции и России исчерпают свои ресурсы, то ведь эта минута уже, по-видимому, настала. По крайней мере, судя по тому, как все отнеслись к почтенной цифре майора Донеллана — «сто центов», — ясно было, что они уже готовились к отступлению.