Куртка эта у меня уже давно, я даже забыла, что на самом деле она вовсе не моя.
Стягиваю её с вешалки. На ощупь джинса холодная, даже какая-то сырая, словно впитала весь дождь с того раза, когда я надевала её в последний раз.
Мы с Сэмом бежим наперегонки по лужам после концерта Screaming Trees. Дождь стеной, над нами сверкают молнии. Я растягиваю куртку над головой, Сэм прижимает к груди подписанную гитару, стараясь спрятать её от дождя. Мы три часа ждали у клуба, пока на улицу не вышел солист группы, Марк Ланеган, и не тормознул такси.
– Я так рад, что мы дождались! – кричит Сэм. – Но промокли, жуть!
– Не позволяй какому-то дождичку испортить тебе настроение!
– Это ты называешь «дождичком»?
Из всех вещей, которые я собираюсь выкинуть, куртка напоминает о Сэме больше всего. Он каждый день её носил. И, может, мне кажется, но она всё ещё пахнет им. Я так и не отдала её обратно, как обещала.
Прижимаю куртку к груди, думаю, не оставить ли её себе… ведь необязательно выкидывать вообще всё, так? Можно затолкать её подальше в шкаф, спрятать за пальто, например.
Куртка-то совсем не изношенная… а разбрасываться вещами не стоит. И неважно даже, кому они там раньше принадлежали.
Но потом я ловлю своё отражение в зеркале и прихожу в себя.
Волосы у меня спутанные, кожа бледнее обычного, футболка вчерашняя… и я держусь за эту куртку так, словно она – всё ещё часть Сэма. Вздрагиваю в замешательстве и отвожу взгляд. Нельзя оставлять её себе. Я должна избавиться от всех его вещей, иначе так и не смогу жить своей жизнью.
Захлопываю дверцу шкафа и спешу прочь из комнаты, пока не передумала.
На кухне меня встречает мама: она склонилась над раковиной и смотрит в окно. Сегодня воскресенье, и она работает из дома.
Под ногами предательски скрипит последняя ступенька.
– Джули… это ты? – Мама не поворачивает головы.
– Ага, не волнуйся.
Я надеялась проскочить мимо неё незамеченной. Вместе с коробкой. Не хотелось изливать перед ней свои чувства.
– Что там такое?
– Да Дэйв, – шепчет она, заглядывая меж жалюзи. – Устанавливает камеры наблюдения на дом.
– Да?
– Как я и думала.
Дэйв переехал в соседний дом полгода назад, и мама почему-то решила, что его послали за нами следить. Она превратилась в параноика с тех пор, как несколько лет назад получила правительственное письмо, содержанием которого со мной делиться отказалась.
– Лучше тебе не знать, – сообщила она мне тогда.
Полагаю, это касается её небольшой лекции на старой работе, которая стала причиной протестов. Студенты, у которых она преподавала, разбили все часы на территории университета. Против чего они выступали? Против концепта времени. Мама утверждала, что её просто не поняли, но университетский совет назвал её стиль преподавания слишком уж радикальным и заставил написать заявление об увольнении. Она убеждена, что университет и натравил на неё правительство.
– То же случилось с Хемингуэем, – объяснила она. – Но ему не поверили. Увлекательная история, погугли, почитай.
– Говорят, кто-то вскрыл соседский гараж на прошлой неделе. – Я пытаюсь её успокоить. – Вот ему и понадобились камеры.
– Как вовремя, – отвечает мама. – Мы здесь уже сколько… три года живём? И никто ни у кого даже садового гнома не украл.
Держать коробку тяжело, и я перехватываю её поудобнее.
– Мам… мы ведь не держим садовых гномов, – говорю я.
К счастью.
А потом продолжаю:
– Да и винтажные автомобили не коллекционируем.
– Ты на чьей вообще стороне?
– На нашей, – уверяю её я. – Так что поделись планами: как мы собираемся избавиться от соседа?
Мама убирает руку от жалюзи и вздыхает.
– Понимаю, да… я опять слишком параною.
Она делает глубокий вдох – как учил её инструктор по йоге – и переводит на меня взгляд.
– Я рада, что ты вылезла из комнаты. – Она стреляет глазами в сторону часов над холодильником. – Я уже собиралась уходить, но могу и приготовить тебе что-нибудь, если хочешь. Яичницу, может?
Мама подходит к плите. Электрический чайник закипает. Рядом с раковиной лежат пачка кофе и чайная ложка.
– Нет… спасибо.
– Точно? – Мама почти дотянулась до ручки чистой сковородки. – Могу и что-нибудь другое сделать. Дай-ка подумать…
Кажется, она в самом деле торопится: на стойке пачка непроверенных студенческих работ. В городском университете как раз недавно прошли экзамены. Мама работает ассистентом профессора на кафедре философии: после того случая с часами только там ей не отказали в собеседовании. К счастью, один из её старых коллег замолвил за неё словечко – рискуя головой. И теперь, если что-нибудь случится, они оба потеряют работу.
– Вообще-то, я тоже ухожу. – Перевожу взгляд на часы, делая вид, что очень спешу. Чем дольше я здесь пробуду, тем больше вопросов на меня посыплется.
– Из дома? – Мама выключает чайник и вытирает руки кухонным полотенцем.
– Прогуляюсь немного.
– Оу… Хорошо. То есть это здорово.
Всю последнюю неделю маме приходилось оставлять еду у двери моей комнаты. И она постоянно проверяла, как я там. Неудивительно, что в её голосе сквозит беспокойство.
– У меня встреча. С другом.
– Потрясающе. – Мама кивает. – Свежий воздух тебе на пользу пойдёт. Может, ещё и хорошего кофе выпьешь.
И с друзьями увидеться – тоже отличная идея. Кстати, ты не говорила с мистером Ли? Из книжного?
– Ещё нет…
В последнее время я толком ни с кем не разговаривала.
– Зайди, проверь, как он, если сможешь. Пусть знает, что ты в порядке. А то он уже несколько раз звонил.
– Я знаю…
– И учителя тоже.
Я стягиваю с крючка сумку.
– Не волнуйся, мам. Поговорю с ними завтра.
– То есть ты и в школу собираешься?
– Я должна, – отвечаю. – Если пропущу ещё неделю, то мне не выдадут аттестат.
И домашки у меня накопилось немало… нужно сосредоточиться на работе. Собраться. Что ещё мне остаётся? Мир не стоит на месте, и неважно, что с тобой происходит.
– Джули, не волнуйся ты об этом. Они понимают, что тебе нужно время. Вообще, – она выставляет вверх палец, – дай-ка я кое-кому звякну.
Она разворачивается и начинает искать телефон.
– Да где же эта штуковина…
Её мобильник лежит на кухонной стойке. Она протягивает к нему руку, и я тут же встаю у неё на пути.
– Мам, слушай, я в порядке.
– Но, Джули…
– Прошу тебя.
– Ты уверена?
– Клянусь, правда. Не надо никому звонить.
Не хочу, чтобы она обо мне беспокоилась. Я и сама смогу со всем этим справиться.
– Ну ладно, – вздыхает мама. – Как скажешь.
Она берёт моё лицо в свои ладони, проводит большими пальцами по щекам и пытается улыбнуться. Седина в её волосах блестит в свете солнца. Иногда я забываю, что когда-то она была блондинкой.
Мы молча смотрим друг на друга, а потом мама опускает взгляд.
– Так что в коробке?
Я надеялась, что она не спросит.
– Да ничего. Просто прибираюсь в комнате.
Она поднимает куртку и заглядывает внутрь. И тут же всё понимает.
– Ох, Джули… ты уверена?
– Да ничего в этом такого…
– Необязательно избавляться от всего. – Она копается в вещах. – То есть можно ведь просто убрать что-нибудь подальше и…
– Нет, – твёрдо отвечаю я. – Мне ничего отсюда не понадобится.
Мама прикрывает коробку джинсовой курткой, словно крышкой, и делает шаг назад.
– Хорошо. Не буду тебя отговаривать.
– Мне пора. Увидимся!
Выхожу из дома через гараж. Оставляю коробку с вещами Сэма у бордюра, недалеко от почтового ящика и мусорного контейнера: она звучно ударяется о землю, словно в ней полно костей и мелочи. Качающийся рукав куртки похож на руку привидения. Я поправляю футболку и направляюсь в сторону города – впервые за много дней меня греет солнце.
Через полквартала меня останавливает внезапная мысль: если я обернусь, то увижу у почтового ящика Сэма с курткой в руках, растерянно смотрящего на коробку с вещами? Какое у него будет лицо? Что он скажет?
Ветер гоняет по асфальту листья, и я перехожу дорогу и продолжаю идти вперёд, так и не оглянувшись.
В городе прохладно: Элленсбург расположился в тени Каскадов, и иногда с гор приходит холодный ветер. Большинство строений здесь из красного кирпича, своеобразная историческая ценность. А ещё – много простора.
В Элленсбурге никогда и ничего не происходит. Мы с родителями переехали сюда из Сиэтла три года назад, когда маме предложили работу в Центральном университете Вашингтона, но отец вскоре вернулся обратно на свою старую работу. И, кажется, ни о чём не сожалел. Как я могу его в этом винить? Она так и не нашёл себе места в этом сонном городе. Иногда я чувствую то же самое.
Мама иногда называет Элленсбург старым городком, который всё ещё ищет себя – даже в век, когда все стремятся перебраться в места побольше и помноголюднее. Мне не терпится уехать отсюда, но готова признать: есть в Элленсбурге своё очарование.
Скрещиваю руки на груди: центр города встречает меня признаками весны – цветочными корзинами на фонарях и рядами белых палаток для еженедельной ярмарки. Перехожу улицу, чтобы избежать толпы – не хватало ещё встретить кого-нибудь знакомого. Весной и летом в центре Элленсбурга особенно хорошо, но сейчас эти улицы лишь напоминают мне о нём.
Сэм дожидается меня с работы, мы перехватываем по фалафелю и идём в кино – на воскресный дешёвый сеанс, – а после бесцельно бродим по городу.
Мне и сейчас кажется: если обернусь, то Сэм будет ждать на углу. Сердце колотится как бешеное… но там никого нет, кроме женщины, которая потеряла свой телефон. Когда я прохожу мимо, она даже не поднимает взгляда.
С Микой Обаяши мы договорились встретиться в кофейне на другом конце города. В центре тоже полно кафешек, но я написала Мике, что не хочу натолкнуться на знакомых, и получила в ответ: «Я тоже».