Мы встретились в Laduree на Rue Royale. Более буржуазного места трудно себе придумать, но кафе предложила она, и я не стал возражать. Шляпа, большие солнечные очки, чтоб не узнали на улице, крупный бриллиант на пальце, шелковый Hermes на шее и четверо детей от кучерявого придурка из нашей прошлой жизни. Добавьте еще килограммов десять к той нашей поездке в Сен-Тропе – короче, типичный вид левого кандидата в президенты страны. Официантка поставила на стол мои любимые ванильные макарончики, потрясающие тосты с сиропом и пообещала еще принести чай. Удивительное дело: французы делают хорошие самолеты и плохие автомобили, играют в футбол и катаются на лыжах и вообще уверены, что у них большая индустриальная держава, а в голове у большинства они ассоциируются только с тряпками, вкусной едой и сексом. Понятно, что и первое, и второе нужны для третьего, но все-таки у них же есть еще кое-что. Например, Лазурный берег и красивые исторические гостиницы с отвратительным обслуживанием. Хотя это тоже связано с третьим пунктом. Вот и Laduree расплодился по всему миру. В Москве уже два.
– Мне нужно твое мнение. Мы давно не виделись, и я хотела бы услышать твое мнение.
– Ты обходишь всех своих бывших любовников? Из расчета две встречи в день ты не уложишься не только до этих выборов, но даже и до следующих. Сделай репрезентативную группу романов длительностью более двух недель – и численность встреч сократится вдвое. За пару лет управишься?
– Ты всегда был далек от политики, но аналитик ты от Бога. Пару советов дашь?
– Ну ты же мне давала… Сколько тебе было лет, когда ты и я, вернее, ты меня?..
– Девятнадцать. Почти. Хорошо, что напомнил. Таким образом, ты меня знаешь много лет. У меня есть шанс на выборах?
– У тебя сумасшедший шанс. Ты даже не представляешь какой. Огромный. Шанс обкакаться. Хотя ты знаешь: где я и где политика? У нас разные резусы, так что мое мнение не в счет.
– Ты думаешь, страна не готова иметь бабу-президента?
– Нет, конечно. Иметь бабу-президента, может, многие и согласились бы, но иметь президентом телку? Рановато.
– Перестань ерничать. Почему ты так считаешь?
– Потому что любой мужик представляет себе картину, как вечером ты возвращаешься домой (ты же хоть и президент, но спать где-то должна?), готовишь мужу пожрать, он в это время подходит к тебе сзади, протягивает руки у тебя под мышками, берет тебя за то место, которое у всех называется грудью, а у тебя – насмешкой, и говорит: «Слышь, завтра этой козе немецкой позвони, пусть на “Октоберфест” достанет пару хороших билетов». Не пойдет. Кроме того, у тебя сильный противник, бывший министр МВД, между прочим, и через месяц тебе со скандалом нарисуют любовника-водителя одновременно с охранником.
– Ты за мной следишь? Откуда ты все знаешь?
– Не говори, что я угадал.
– И моя программа народу до одного места?
– Я бы сказал, даже до двух. В одном месте предлог «до», в другом – «по». Уточнить? Ты хотела от меня нейтральный новый взгляд? Получи.
– Ты злой. Это потому, что я тебя тогда бросила? Я была в твоей жизни единственной женщиной, которая тебя бросила?
– Нет. Была еще одна. Я ее любил намного больше тебя и совершенно по-другому. Даже не сравнить. Как ты рвешься к власти, так ты скоро с ней увидишься. Прямо я вижу вашу скорую встречу.
– Кто это?
– Мама. Она умерла несколько лет назад. Вот она меня действительно бросила.
Принесли чай и счет. Унесли тарелки. Я заказал еще кофе. Унесли счет. Добавили кофе и принесли снова счет.
Мы поболтали еще полчаса, договорились о встрече и распрощались.
Через несколько месяцев она прошла во второй тур. Но не дальше. После выборов кучерявый ушел к другой, потом от другой еще к одной. Затем сам стал президентом. Политика – непростая штука. Хорошо, что меня там нет, и я не кучерявый. Партия социалистов почти полностью развалилась. Была ли она тому виной – трудно сказать. Мы иногда видимся, но я не задаю лишних вопросов. Зачем?
– Папа, ты надумал что-то про политику?
– Ты не поверишь. У меня был когда-то роман с кандидаткой в президенты страны.
– Паап! Я в шоке. Была о тебе лучшего мнения. Как ты мог? Вот с этой?!
– Да не с этой, ты что, с ума сошла?
– Уф. А то я уже подумала… Зная тебя и ее.
– Нет, нет. Это было даже не в России. И той политической авантюры мне хватило на всю жизнь. Пойдем в кино?
Посмотри на эти звезды
Когда четвертый раз она повторила слово «негодяй», я решил возразить.
– Все-таки нельзя так оскорблять мужчину. И потом, в этом деле много неясностей…
За столом все замолчали и уставились на меня не мигая. Казалось, что кто-то включил напряжёметр. В самолете я прочел, что у берегов Калифорнии обнаружены акулы без мозгов. Якобы завелся некий паразит, который, проникая через жабры или еще какое-нибудь отверстие, поедает мозги у этих страшных рыб. Мне показалось, что именно с такими экземплярами я ужинал в этот вечер в своем любимом итальянском ресторане «Scalini Fedeli». Как эти зубастые приплыли в Нью-Йорк и нырнули за угловой стол, было отдельной историей. Пока мне предстояла явно неравная битва.
Вот уже полчаса роли в перформансе «Три хищницы и адвокат» исполняли следующие акулы. Номер один слева – слегка шизанутая Мэй. Бывшая наша. Живет в Америке шесть лет, делает вид (по крайней мере со мной), что забывает русский язык. Хочет быть больше американкой, чем старушка Хилари. У нее скончались родственники в Москве, и она мечтает получить большое наследство. Оплатила мне гонорар, дорогу и гостиницу, собственно поэтому я сюда и прилетел. Но, кажется, она получит от меня все деньги в зад, потому что вызывает повышенную аллергию в форме ежечасного чиха. Мэй в девичестве, конечно, никакая не «Мэй», но после второй недели в США решила, что «Маша» звучит обыденно. Мечтает выйти замуж за персонажа с Пятой авеню и окнами на Центральный парк. Говорит, что стилист. Мне все равно, и я делаю вид, что верю. После фразы: «Александр, как это будет по-русски – «Give me some water, please»?» – я был готов ее задушить прямо за столом. Старею…
В «правом углу ринга» – девушка Джесс. Действительно напоминает чем-то мою обожаемую собаку Джессику, но моя москвичка умнее. Джесс работает в какой-то потрясающей газете журналисткой, по крайней мере, ей так хотелось себя называть. На самом деле она специалист по объявлениям, но не по простым каким-то объявлениям, а по похоронным и свадебным. А так как умирают в Нью-Йорке чаще, чем женятся, то тезка моей собаки старается больше дружить с будущими покойниками, чем с женихами и невестами. Джесс с милой улыбкой рассказывала за аперитивом о своей проблеме: пару лет назад она держала в больнице шариковую ручку в пергаментной ручке некой восьмидесятилетней мадам Беркович и наконец уговорила ту заплатить пять тысяч долларов за внушительное объявление о собственной предстоящей кончине. Однако старушка оказалась довольно живучей и отказалась бросаться копытцами. Мало того, Беркович, как это свойственно большинству Берковичей, начала требовать за свой некролог деньги обратно. Сопровождалось это большим скандалом. Трагичная история оборвалась на чем-то непонятном, так как недососанный коктейль «Манхэттен» отвлек внимание Джесс и она забыла, о чем рассказывала.
И наконец, напротив меня сидела холодная, как айсберг, трахнувший «Титаник», девушка Ким. Почти Кардашьян, но с меньшей… ну, в общем, значительно тоньше. Ким работала брокером на бирже, была практически коренная манхэттенка и постоянно говорила, что она «сделала себя сама». В чем это выражалось, мне было не очень ясно. То ли имелось в виду, что она от кого-то отпочковалась при рождении, то ли она сделала себе грудь или получила образование, не выходя из дома, но все это так и осталось некой американской тайной. Моя ремарка по поводу того, что Ким – самая распространенная фамилия в Корее, была встречена легким налетом антироссийского настроения. Ким сообщила мне, что «во время Второй мировой войны корейцы, науськанные русскими коммунистами, потопили американский флот на Гавайях, и за это на них сбросили атомную бомбу, расфигачив весь их сраный Берлин». И сейчас «они тоже допросятся». Я понял, что в истории США и современной политике я полный ноль, и, тактично извинившись, сменил тему.
Все три дамы были для меня просто карикатурными персонажами из фильмов Вуди Аллена – блонды, тщательно следящие за диетой, новинками косметологии, колонкой в газете «Советы сексолога» и витринами на шикарной Мэдисон-авеню. Прибавьте сюда шесть «силиконовых долин», три целлулоидные улыбки и, похоже, мой убитый вечер. Французский термин nature morte, или, по-нашему, «дохлая натура», довольно точно характеризовал атмосферу за итальянским столиком. Так вот, когда третий раз прозвучало сочетание «Харви Вайнштейн – негодяй», я решил за парня заступиться. От скуки или из чувства мужской солидарности, я уже не помню.
– Мне кажется, что идет открытый перебор и подмена понятий. Никто не заставлял этих девушек делать свою карьеру проторенным тысячелетиями путем. Мало того, они после всего чудненько позировали перед камерами, спокойно целуясь со своим любимым во всех смыслах продюсером и будущим негодяем. Здесь что-то не то. Если великий продюсер был им так противен, как они сейчас говорят, то выбор между минетом и работой за кассой супермаркета окончился бы безусловной победой розничной торговли.
Набираясь сил на ответ, девушки выпили.
– Если бы они не спали с ним, они бы не стали звездами?
– Конечно нет! Вот вы с ним не спали – ну и где кино, а где вы?
Маша-Мэй, кажется, первая начала понимать неоспоримость адвокатских аргументов и, еще выпив, тихо спросила сначала шепотом по-английски, а потом сама себя перевела на русский:
– Так что же делать?
Однако истинные американки держали удар покрепче.
– Это отвратительно, когда мужчина позволяет себе положить куда-нибудь свою грязную руку.