В кустах было довольно мокро от прошедшего ливня, на небе снова что-то затевалось в смысле урагана, и Наум решил заглянуть в святилище – раз уж оно открыто...
Оправив юбку, развязным прогулочным шагом Красавицын нацелился по ступенькам наверх, но был остановлен двумя репликами.
– Вы, молодой человек, случаем не воровать пришли?
– А храм закрывается через восемь минут, так что все равно не успеете. – Бодигард, на которого положил глаз Наум еще в кустах сирени, подняв плоское лицо, обидно и пристально взглянул на него.
У Наума сразу же пропало настроение, и захотелось плакать – так всегда происходило, когда он мгновенно переставал мечтать о чем-то.
– У меня сегодня тяжелый день... противный! – не нашел ничего лучшего для ответа Красавицын и быстро ступил в пределы храма, но внезапно вернулся. – А чего храм-то открыт? – спросил он.
– Там «Иона – Счастье Лучезарное»! – ответил бодигард с прыщавым лицом, нелюбезно оттопырив губу в сторону вопрошающего.
– Да вы что!.. Да неужели? – ахнул Красавицын, хлопнув себя кулачками по накладным грудям. – Икона из Аделаиды?.. Это я, значит, счастья могу попросить или как?
Бодигарды задумчиво смотрели на разряженного под петуха рыжего коротконогого мужчину, и один из них машинально потянулся рукой к электрошокеру на бедре, пробормотав:
– Или как, петух, или как!..
ПРОСТО АНГЕЛЫ
– Какая она забавная, взгляни-ка, – глядя на Наташу Тупицыну, быстро идущую к храму из темноты, кивнул пожилой ангел с перевязанным крылом, которого все называли Старым.
– Человек привык жить в любой ситуации, – согласился ангел помоложе, внимательно разглядывая весьма полную и рассыпчатую Наташу. – Торопится, а зачем?.. Все равно ей счастья не достанется, лимит на сегодня исчерпан еще в 16 часов.
Они тревожно замолчали, глядя на летящую к земле комету.
– Я бы не согласился быть человеком, – вздохнул Старый ангел, поправляя сбившуюся повязку на крыле. Ему очень хотелось поговорить. – Не согласился бы ни за что, а вы?..
Ангелы сидели на крыше храма, свесив ноги.
– Не, не хотим! – помотали головой они. – Мы от людей вообще подальше держимся – не нравятся нам они...
– И мне. – Старый ангел с чпоканьем открыл бутылку колы и сделал пару глотков. – И вообще, с людьми надо поступать по-человечески.
– По-человечески, это как? – Молодой ангел английской булавкой вытаскивал огромную занозу из своей пятки.
– А не надо им давать много счастья, – пояснил Старый ангел, нюхая колу. – Старая какая-то.
– Почему? – Молодой ангел с интересом рассматривал занозу, которую вытащил.
– Они не привыкли. – У Старого ангела вдруг испортилось настроение.
– Так привыкнут. – Молодой ангел внезапно стал чесаться, пропитанные черной пылью и дождем крылья топорщились, и от них разило потом. Взглянув на желтый циферблат командирских часов, он мучительно зевнул, прикрыв ладошкой рот, и прошептал: – Немыслимо...
Вдруг над ними со свистом пролетел какой-то огромный снаряд. Ангелы, прикрыв головы руками, наклонились. А на крышу храма опустился звеньевой ангел Z и, отстегнув тяжелые крылья, уселся поблизости.
– Узнал расписание мужских бань, завтра пойдем, – устало прищурился он.
А к храму в это время по улице бежал похожий на горячую котлетку человек.
Три ангела проводили его бесстрастными взглядами и перекрестились.
– Только вора нам не хватало здесь и сегодня. – Ангел Z сердито прищурился. – Вот я его!.. – И похожий на котлетку человек упал навзничь на безнадежно ровном месте.
Поднявшись, он машинально глянул на крышу храма, но, кроме прожекторов, ничего не увидел, даже истоптанные сандалии на ногах ангелов были незаметны с земли.
ВОР
Тот, о ком судачили ангелы и кого без суда и следствия заклеймили «вором», уже был в храме. Хотя, нет, сперва его на пороге задержали и обыскали бодигарды, а вор что-то возбужденно сообщал им, размахивая руками, и охрана, переглянувшись, была вынуждены впустить его в придел.
В храме в те минуты у образа «Ионы – Счастья Лучезарного» собралось около семи человек... Санчес Енотов, а именно так звали вора, прошел к алтарю, упал на колени перед Ионой и стал молиться, бия челом о хладный пол. Несмотря на то что Москва после Ивана Грозного горела не единожды, храм дважды восстанавливали на том же самом месте, и плиты его были самые что ни на есть прежние, сохранившиеся с тех времен.
Коленопреклоненно застыв, Санчес представлял собой фантом грешника, каким его изображал Рафаэль Санти, в особенности его латинский с горбинкой нос, очень смуглое, цвета оливок, лицо и иссиня-черные волосы.
Час назад Санчес пережил нечто из ряда вон выходящее , и это нечто было столь ужасно, что своим потрясением данный прожженный субъект был готов поделиться лишь с «Ионой – Счастьем Лучезарным», но только не с людьми...
Больно упираясь коленями в плиты пола, он едва слышно шептал и шептал, в подробностях рассказывая святому свою страшную историю, и святой, похоже, его услышал, так как ближние свечи внезапно, все до одной, погасли, и служка стал их поспешно зажигать, оглядываясь и крестясь на него.
Сегодня Санчес влез в одну из квартир старинного особнячка в Зачатьевском переулке, где среди офисов жили особо принципиальные пожилые граждане, не желавшие переезжать из центра на окраину Москвы даже за приличные отступные. Санчес любил навещать такие жилища, в них всегда можно было поживиться чем-нибудь весьма ценным.
Сначала он прятался в одном из туалетов крошечной страховой компании на предпоследнем этаже особняка, а ближе к ночи открыл окно и по карнизу быстро перелез на балкон квартиры, в которой одиноко жила очень пожилая гражданка, той самой чрезвычайно известной фамилии дворян Мордахиных, коим и принадлежал особняк при царе Горохе.
Перед зданием в палисаднике курили и гоготали охранники, но ловкий, как макака, вор настолько быстро оказался на балконе нужной ему квартиры, что засечь его передвижения никто так и не успел.
Санчес уже с минуту сидел на балконе, на коробке из-под бананов, поджав ноги к подбородку, и чутко слушал. Но, похоже, хозяйка квартиры, шестидесятилетняя вдова ювелира – Полиандра Мордахина, как он и ожидал, была в отъезде, и он попробовал отжать балконную дверь. На тихое отжимание ушло почти десять минут, и, наконец, Санчес оказался внутри квартиры, изрядно взмокший и взволнованный. Вдохнув в легкие терпкий запах герани и спертого до вони воздуха, Санчес чихнул и вздрогнул, тут же втянув голову в плечи. Однако мертвая тишина в ответ успокоила его.
– Квартиру можно грабить, – пробормотал он, озираясь.
Привычно задернув шторы и включив свет в ванной, он огляделся. С улицы его уловка должна была остаться незамеченной, а он и не собирался оставаться здесь больше чем на полчаса.
Как он и предполагал, квартира оказалась четырехкомнатной. Санчес мельком заглянул по очереди во все попавшиеся ему двери. В одной из комнат пахло весьма и весьма нехорошо, но Санчес не стал излишне тревожиться – жилища старух редко пахнут гиацинтами, знал он по опыту.
«Может, горшок забыла вынести, старая прохиндейка? Впрочем, у каждого человека есть отклонения и грехи, так что невынос горшка – совсем не смертный грех, и, в конце концов, многие старики неряшливы», – подумал Санчес и привычно, без лишней суеты, начал открывать шкафы.
Мебель начала прошлого века, изъеденная жуком, и много пыли несколько раз доводили его до истеричного чихания. Улов пока был небольшой, даже совсем маленький был улов, через четверть часа грустно констатировал он, роясь в шкатулке со старыми билетами на трамвай.
Засохший картофельный салат на кухонном столе, недоеденный кем-то, возможно, самой мадам Мордахиной, навел Санчеса на тоскливые размышления о грядущем – собственной старости... Ловко пересыпая крупу из банок на стол и в раковину, вор долго искал и все никак не находил драгоценности и валюту. Лишь в банке с пшеном он обнаружил кой-какую добычу – крупную некрасивую черную стекляшку, похожую на необработанный полудрагоценный камень, и тут же закинул ее в карман.
Мужские запонки и печатка с большим агатом, найденные в банке с мукой, капельку успокоили его.
– Золотые, – удовлетворенно констатировал Санчес, лизнув золото. – Странно, вдова ювелира, а ни одной женской драгоценности. – Санчес зевнул от неудачи, у него даже хрустнуло что-то в челюсти. – Голубушка моя, свет моих очей, Полиандра, что же ты такая бедная?..
Уже все комнаты, за исключением старушечьей спальни, были им осмотрены. Пора было уходить от греха подальше, раз жилище оказалось, по сути, нищенским, Санчесу отчего-то вдруг стало жутко.
– А чего ты боишься в пустой квартире? – перед последней дверью спросил он себя.
Свет из ванной давал нужный обзор, и Санчес, вдохнув как можно больше воздуху, заставил себя стремительно войти в не осмотренную еще комнату.
Вонь в спаленке чувствовалась такая , словно под кроватью был не банальный горшок, а подохшая кошка. Санчес огляделся – ничего подозрительного в комнате на первый взгляд не было: кое-как прикрытая шелковым покрывалом кровать, старая тумбочка с початыми пузырьками и таблетками и закрытый платяной шкаф.
– Ничего тут нет, – как можно громче произнес Санчес. – Ничего... Зачем же проверять, если тут ничего нет?..
Правильные по сути слова не соотносились с последующими его действиями никак. Первым делом он раскрыл одежный шкаф, посветив фонариком в вещи, но, кроме платьев, панталон и пересыпанных лавандой застиранных простыней, не обнаружил там ровным счетом ничего – ни денег, ни золотых побрякушек, ни увесистой россыпи драгоценных камней.
И какой-то черт, не иначе, уже потом осознал он, заставил его с размаху сесть на кровать, чтобы было удобней рыться в прикроватной тумбочке, не нагибаясь... А надо вам сказать, что за все время нахождения в квартире вдовы Мордахиной Санчес не нашел даже гнутой копейки и не увидал ни одной даже самой мелкой ассигнации государственного банка России. И в ту самую секунду, когда он сел на кровать, – воровское счастье показало ему такую большую задницу, что Санчес около недели ничего не мог нормально есть.