Боевые ножи, состоящие на вооружении абвера или СС, более практичны и применимы, однако вы должны эффективно владеть штатным оружием врага. Хотя финка НКВД не относится к вооружению и выдается как вещевое довольствие. Это означает, что уставной формы ношения этого оружия нет, что очень для вас удобно. Его можно вешать на пояс, можно носить «по-уголовному» в голенище сапога, можно убрать в вещмешок, только вот последнее для вас не подходит. Вы должны иметь нож ВСЕГДА под рукой, поскольку нет более удобного оружия для внезапного нападения.
И, спросите вы, в чем искусство владения ножом? Я отвечу. Оно заключается в том, чтобы максимально скрытно его использовать. То есть так, чтобы ваш противник догадался о наличии у вас холодного оружия только тогда, когда оно окажется в его теле. Все понятно?!
– Так точно!
…Боевые инструкторы абвера – большие профессионалы своего дела. Сразу после того, как я очутился в лагере, я понял, что готовить из нас будут не агентурных или войсковых разведчиков, а диверсантов. Причем диверсантов самой высокой квалификации. Об этом говорил запредельный уровень подготовки наших инструкторов и то, какими методами они вдалбливали в нас свои знания…
…Лагерь военнопленных мы покинули буквально в течение часа, и бо́льшую часть этого времени мы прождали, пока заберут моих боевых товарищей. Я должен был знать наверняка, что они не попадут в руки эсэсовцев. Прощаться с сослуживцами мне запретил капитан, впрочем, у меня и самого таких мыслей не возникало.
За это время я успел написать короткое письмо домой. Капитан пообещал мне, что его отправят из того же лагеря, в который переведут моих парней. Я постарался ограничиться короткими фразами, из которых следовало, что я нахожусь в плену, со мной все хорошо и что меня планируют перевести в Польшу, так как я русский по происхождению. Дурацкая придумка, но на войне бывают и более нелепые вещи. Для Дуниши я подписал одну маленькую строчку:
«Помнишь арку влюбленных, как ты меня провела под ней? Это был один из самых счастливых дней в моей жизни… Как мне хочется вернуться в него, так, чтобы не было войны!
Утешаю себя мыслью, что ты можешь ходить туда каждый день. Своди туда и маму, там очень красиво».
…Надеюсь, что Дуниша все-таки догадается при первой возможности уехать в Очандиано и взять с собой маму. Если капитан прав и Франция скоро падет, то границы с Испанией будут полностью открыты.
Перед отправкой мне выдали форму пехотинца без знаков различия и нормально покормили. Сосиски, вареная картошка и тушеная капуста были съедены мгновенно и заслужили самой высокой оценки. Я даже по-новому взглянул на капусту и смирился с будущим рационом.
Потом мы тряслись в грузовике по неизвестной мне дороге к неизвестному аэродрому. В процессе нашего путешествия капитан Климов (хотя теперь все-таки вернее звать его про себя гауптманом) поведал мне про свой боевой путь в Испании.
Оказалось, что после госпиталя Илья Михайлович попал на Арагонский фронт, где какое-то время активных боевых действий не велось. Сумел даже «выслужиться» в сержанты, получив под командование группу бойцов. Когда же началось республиканское наступление, сражался с коммунистами бригады Листера. Был ранен. Снова госпиталь и снова Арагонский фронт.
Воевал под Тэруэлью, участвовал в деблокаде города и дальнейшем наступлении франкистов. Под Эбро был снова ранен.
– Но все это стоило того, чтобы пройти с гордо поднятой головой под русским флагом на Параде Победы! Пускай Мадрид не Санкт-Петербург и не Москва, но торжество и ликование наше было безмерным. Мы добились своей цели, и это стоило всех жертв! А главное, мы смогли одержать окончательную победу над «красными», и это вселило в нас веру, что за Мадридом будет и Санкт-Петербург, и Москва!
…После с Ильей Михайловичем связались представители немецкой разведки – абвера. Они-то и предложили ему начать поиск среди эмигрантов тех, кто готов и в дальнейшем продолжить с большевиками борьбу под союзными знаменами. И Илья Михайлович довольно преуспел на этом поприще. «Последней жемчужинкой» в его «коллекции» стал я…
Я не знал той местности, куда нас высадил военно-транспортный «Юнкерс». Да и не мог знать, ведь в Германии никогда раньше не был. На борту самолета нас было семь человек вместе с капитаном, и все пассажиры были завербованы Ильей Михайловичем. Мы кратко познакомились друг с другом. Всех моих новых спутников объединяло одно: это были ветераны белого движения, по возрасту наиболее молодые из участников Гражданской.
На аэродроме нас сразу посадили в грузовик, и мы продолжили свой путь. Поездка заняла порядка шести часов; прилетели мы глубокой ночью, а к моменту прибытия на конечный пункт уже светало.
…На улице было довольно свежо. Эта прохлада ласкала тело, основательно затекшее после долгого пути. Воздух, насыщенный ароматом свежей листвы и луговой травы (что особенно сильно ощущается на рассвете) хотелось вдыхать как можно дольше.
Насколько хватало взгляда, мне открывалась сельская местность с густым лесом, окружавшим нас с трех сторон, и поле, по которому пролегала проселочная дорога. Прямо же передо мной расположился палаточный лагерь, который сразу опознавался как военный: здесь был плац, свежесрубленные сооружения для физических занятий, хотя бы часть которых я смог идентифицировать. Пулеметные вышки по углам и колючая проволока по периметру. На мгновение пришла мысль о сходстве с лагерем пленных. Зябко передернув плечами, я постарался как можно дальше ее отогнать.
Желудок бодро заурчал: в воздухе стал растекаться соблазнительный аромат гороховой каши, которую, очевидно, готовили на завтрак. Приободренный, я готов был уже поспешить в столовую (покажите где), но в этот момент раздались уверенные басовитые команды, прозвучавшие, как ни странно, по-русски:
– Первая рота, строиться!
– Вторая рота, в колонну по три…
– Третья рота! Ну что копаетесь? Легко, бегом, марш!
Все понятно: утреннее физо перед завтраком. В порядке вещей.
– Новенькие?
Устрашающего вида унтер (звания немецких младших командиров я еще не знал, а потому определил его по привычке), недобро косясь (как мне показалось, именно на меня), подошел к нашей группе.
– Белогвардейцы из Франции, последнее пополнение? Таким бравым ребятам мы рады. Комендантская палатка у плаца напротив знамени. Становитесь на довольствие и не опаздывайте к завтраку.
Немец (или русский?!) разговаривал довольно доброжелательно. Тут он заметил находящегося за нашими спинами Илью Михайловича. На секунду здоровяк побледнел:
– Хайль Гитлер! Герр гауптман, прошу простить, я не разгл…
– Все хорошо. Я сам проведу пополнение.
– Яволь!
И я уже подумал, что угроза миновала, но, как оказалось, зря. Унтер, слегка накативший на новичков, демонстрировал остальным свой авторитет. Демарш с капитаном по нему ударил, надо было как-то поправить градус уважения.
– Герр гауптман, прошу меня извинить… А молодой человек тоже воевал в России?
Вперед Ильи Михайловича ответил я, что было нарушением субординации. Просто как-то расслабился…
– Никак нет, в Испании (про Францию я решил не упоминать).
Но тут-то мой наставник решил продемонстрировать, что отвечать вперед старших – дурной тон, за который надо наказывать.
– Я вижу, у вас планируется утренняя физическая зарядка?
– Так точно!
– Молодой человек с нами, однако встать на учет он успеет. Сейчас, как я думаю, он мечтает наполнить свое утро физическими упражнениями. Ведь так, Никита?
Что мне оставалось? Только попенять самому себе за несдержанность.
– Так точно, герр гауптман! Физические упражнения – отличное начало дня!
Капитан недовольно ответил, уже отворачиваясь спиной и направляясь с остальными к плацу:
– Вот и позанимайся.
В этот момент вполне доброжелательная улыбка унтера неуловимо преобразилась в волчий оскал.
– Ну что, новенький, падай в строй…
С этого момента начались… испытания.
Дистанция утреннего кросса составила порядка 17 километров. И это были 17 километров по пересеченной местности. Учитывая, что в свое время я пробегал максимум по пять километров, а в последнее время предельные физические нагрузки совмещались с периодами долгого бездействия, да еще и на фоне дикой скудности рациона, я был далеко не в блестящей форме. И к концу пробежки был готов выплюнуть легкие…
Мы выбежали на опушку с обратной стороны лагеря. Я понадеялся, что это конец испытаний. Я ошибся.
– Внимание, бойцы, рукопашный бой! Меняем противников, три схватки до победы, затем бегом на площадку.
КАК?! Я имею в виду, как можно сейчас драться? Бросьте меня на землю, я и без драки готов…
– Новичок, а ты пока со мной!
Час от часу не легче. Попробую его не сильно потрепать, а то этот монстр замучает меня за уроненное второй раз за утро достоинство.
То, что я очень ошибся с оценкой противника и собственными возможностями, стало понятно в тот миг, когда мое тело с ускорением метеорита впечаталось в землю…
А начало спарринга не предвещало подобного исхода событий. Мой противник замер в метре от меня с опущенными руками. Я тут же сделал вывод, что с настоящим мордобоем унтер не знаком, и утвердился в догадке, что передо мной легкая цель. Но только я диким усилием воли поднял руки к защите, как мой соперник, молниеносно заключив мое запястье в стальной захват, резко дернул меня к себе. Я, потеряв равновесие, провалился вперед и тут же получил такую подсечку (сравнимую с мощнейшим шассе!), что подлетел в воздух, прежде чем упал.
«Теплый» прием унтера очень сильно меня разозлил. Как-то сразу вспомнилось, что в начале этой недели я видел его сослуживцев через прицел панорамы. И пускай он силен как бык и весьма ловок, да только и я тоже чего-то стою.
…Так я думал, прежде чем во второй раз взлететь в воздух и пребольно приземлиться на утоптанную почву…
На этот раз я атаковал хорошим хуком слева, рассчитывая продолжить атаку ударом правой. Но унтер, легко уклонившись от первого удара, принял правую на блок и тут же обхватил ее второй рукой в районе плеча. Это движение молниеносно перетекло в резкий разворот противника ко мне спиной… и дальше я ничего не понял. Осознал себя лежащим на земле.