Впрочем, такая размеренная жизнь у нас началась не сразу…
– Стой, куда ты?!
– Мне нужно… Предупредить, я должен… Хах… Я должен помочь им, спасти…
– Кого спасать собрался, воин? Ты полкилометра пройдешь и замертво свалишься, только-только чуть ли не за чертой побывал!
– Я должен!
– Ты выжить должен, если кому-то хочешь помочь. А с твоей смерти тем, кого ты хочешь спасти, легче не станет. Ты суть дела поясни, может, чем я помогу.
На секунду остановившись и стерев со лба обильно выступивший пот, я впервые внимательно посмотрел на человека, которому, по-видимому, отныне обязан жизнью. Его лицо и некоторая схожесть со сказочным персонажем не были плодом моего воображения, объятого горячкой. Еще он сухощав, высок и широкоплеч, а в целом производит впечатление человека надежного и сильного духом.
– Вы, очевидно, спасли меня. Такие вещи не забывают. Но сейчас в опасности еще несколько людей, которых я должен хотя бы попробовать выручить. Но вы правы, сам я до них не доберусь. Деревня, название которой я не знаю, расположена на грунтовой дороге, идущей параллельно шоссе, километрах в сорока отсюда. Нужно предупредить председателя колхоза, фельдшера и его дочерей.
– Фельдшера Иваном Степановичем кличут?
– Знаете его?
– А отчего же не знать? Тут в деревнях грамотные медики – большая редкость. Ивана знает вся округа. Предупредить, говоришь?
– В их деревне был уничтожен немецкий отряд. Они косвенно приняли в этом участие и теперь, я боюсь, их просто выдадут немцам.
Мой спаситель тогда сразу как-то посерел лицом.
– Хорошо. Завтра там буду, если не опоздаю, выручу. Тебе вот что – лежать, спать, пить. Оставлю тебе два ведра воды, разводи ее с малиновым вареньем. Есть – каравай хлеба и мед. Думаю, протянешь. И имя-то свое назови, солдатик.
– Никита. Никита Мещеряков.
– Ну, будем знакомы. Меня Виктором нарекли.
Как я и ожидал, рукопожатие большой, натруженной руки моего спасителя ощутимо крепкое.
…Вернулся Виктор только на четвертые сутки. Все прошедшее время я по большей части провалялся в кровати. Иногда снова начинался жар и бредовое состояние, но тогда я кипятил воду, смешивал ее с небольшим количеством холодной воды и малиной и жадно пил. Помогало.
Перевязки также делал сам. Бинты приходилось кипятить, а так… В целом все не так плохо. Оба пулевых ранения были сквозными, и мне очень повезло, что немецкие спецы вели огонь не разрывными пулями. Наверное, потому, что у них плохая баллистика, а на «охоте» хорошая прицельность важнее. Если бы не это, умер сразу.
Еще сильнее мне повезло тем, что не были задеты внутренние органы. А начавшееся воспаление я сумел побороть каким-то чудом с помощью Виктора.
… – Ну что там?! Не томи, братец, сердце из груди выпрыгнет!
Вид серьезного и сосредоточенного Виктора, такого же серого лицом, что и в прошлый раз, здорово меня напугал. Сердце забилось в тревоге, предчувствуя самое страшное.
– Не тот немец нынче пошел, не тот, что раньше. Звери, не люди…
– Всех?!
– Девочек, слава богу, успел вывести. Но и только. Когда уже отходили от села, видел, как немцы приехали.
Весть о спасении девочек будто сбросила камень с плеч.
– На бронетранспортере и двух мотоциклах?
Виктор внимательно на меня посмотрел:
– А ты-то откуда знаешь?
– Честно? В бреду привиделось.
– Прозорливый какой-то бред… Да, именно на броневике, смахивающем на гроб, и двух мотоциклах. Потому-то я и задержался, что пигалиц к родне отвел и не дал им назад броситься.
– А председатель и фельдшер почему с вами не пошли?
– Почему? Да правильно сделали, что не пошли. Народ-то с гнильцой, в последние годы привык друг на друга доносить. А сейчас, кто понимает, что немец лютый враг, а кто хочет уже при них выслужиться. Так что то, что настучат, мужики понимали.
– Ну так тем более, почему? И что девок раньше не отправили?
– Не отправили, потому что не с кем и некуда, я тайно к своим вывел. Сами-то пигалицы никуда идти не хотели. А мужики поняли, что немцам жертвы нужны. Показательные. Вот и остались, в надежде на то, что «гансы» ими и успокоятся. И правильно, иначе других бы взяли. А так… Думаю, не станут «гансы» землю носом рыть пока что, не станут. Им сейчас это не с руки, да и не выгодно. В одной руке кнут, в другой пряник. Колхозы распустили, партийных активистов, кто остался, переловили – так многие из них сельчан в свое время крепко обидели. Вот и церкви открывают.
– А что черноризцы? Небось сразу бросились им одно место лизать да немецкое оружие в молитвах славить?
Виктор резко побледнел, встал надо мной, как грозовая туча. Глаза мгновенно из усталых – суровые. Голос звучит глухо и твердо:
– Еще раз такое про Церковь и священнослужителей скажешь – не посмотрю что раненый. Пойдешь на все четыре стороны.
– Витя, ты чего?
– Ничего. Если бы ты знал, сколько «красные» здесь дел наделали, держал бы язык за зубами. Тут многие «гансам» служить будут не за страх, а за совесть, припомнив старые обиды. И просто чтоб ты знал, я церковным старостой буду, а до того десятку на Соловках отмотал за веру свою.
Тут уж пришел мой черед бледнеть:
– Так ты, выходит, немцам служить будешь? Не за страх, а за совесть? Тогда что ж ты меня спас, или за «ганса» принял? Так-то не так! Ошибся ты, староста!
– Охолони! Документ твой при тебе был, что энкавэдэшник ты, прекрасно знаю. Но ведь образ Божий живет в каждом человеке, опять же, ты на шее крест носишь, не пропащий человек. И за немцев я не ратую. За кнут рассказать не успел.
А кнут таков: всех коммунистов, комсомольцев, активистов – к ногтю! Всех, кто раненых у себя приютил, расстреливают на глазах у всей деревни, чтобы другим неповадно было и руку новых хозяев чувствовали! Так что я с тобой уже по острию хожу, но коли что – смерть за други своя приму, христианским подвигом спасусь. И если пошел такой разговор, в прошлую войну я с «гансами» не братался. Накоротке с ними общался только в штыковых.
Уже чуть остыв, я протянул Виктору руку:
– Прости меня. Видишь как, не понял тебя. Просто подумал, что раз немцы церкви открывают…
– Так Церковь Богу служит, а не «гансам». Это Господь сподобил, чтобы храмы открывали и службы в них вели и люди могли в них утешение найти, и помощь, и надежду. А что касается молитв, так не было и не будет в истории русской Православной церкви, чтобы за победу врага молились!
– А точно все церковники понимают, что немец враг?
– А как тут не понимать? В церкви люди неглупые, грамотные в основном, с пониманием. Разве Гитлер верующий, хоть и католик? Он-то, конечно, верующий, только верит в Одина, Тора и Локи и прочих языческих богов, суть демонов. Он оккультист, состоял, а теперь руководит новоязыческими сатанинскими орденами, оттуда и берет вдохновение и жестокость. У себя в Германии он папскую церковь прижал, хотя и хитрит, до полномасштабных гонений не доводит. А здесь храмы открывает только потому, что ему сейчас это выгодно. Однако и нам это выгодно, потому и открываемся. Но за победу врага молиться не будем, тут не сомневайся.
Я же в эти секунды вспомнил про немецкие позывные – Локи, Валькирия… Да, Виктор прав. И ведь не только Гитлер или фанатики эсэсовцы сатанисты. На моих глазах простые часовые, еще когда мы искали «окна» в системе пограничных патрулей, беседовали про богов прошлого, про Рагнарек. Тогда мне показалось, что это просто забава, ночные разговоры с целью нагнать жути, прям как в детстве. Но если допустить, что хотя бы часть немцев относятся к этому серьезно, что они верят в Гитлера, как посланца богов прошлого, то на выходе мы получаем фанатиков, лишенных понятий человеческой морали. Но действительно уверовавших, что они эталонная нация и имеют право уничтожать тех же евреев, цыган, славян… просто потому, что те принадлежат к «низшим расам». И идеи Гитлера о превосходстве собственной расы и сплочения народа перерождаются в руководство к действию по истреблению «низших». В памяти тут же возникли образы видений о человеческом крематории… Климов обманулся и здесь.
– Но вот ты же сам себе противоречишь. Неужели те священнослужители, что так пострадали от советской власти, разве они не думают о том, что власть эту нужно ликвидировать?
– Думать, может, и думают, и думали, и верили, когда на Москву шел Деникин, а на Петербург Юденич. А сейчас на Родину напал враг, и двадцать второго июня, еще до выступления Молотова, Патриарший блюститель митрополит Сергий обратился к верующим с воззванием, в котором благословил христиан сражаться с захватчиками. Русская православная церковь разделит судьбу народа.
– Ну и что, теперь, значит, все должны его послушаться?
– Плохо ты знаешь Церковь, Никита. Да, должны, поскольку в православном служении послушание – высшая добродетель.
Оставалось лишь только недоверчиво покачать головой.
…Постепенно я иду на поправку. Раны зарубцевались, воспаление практически полностью спало, по крайней мере, меня больше не лихорадит. Как я понял, определенный лечебный эффект дала гребля, о чем не преминул спросить.
– Я от Ивана Степановича про этот способ прослышал. Больше, конечно, напоминало сказку, да и сам Степаныч привел его в качестве примера медицины древних, сегодня не практикуемой. Просто с тобой у меня других вариантов-то и не оставалось.
А история, в общем-то, простая. Древние викинги, как сам понимаешь, не имели никаких лекарств. А раны, полученные в бою, воспалялись так же, как и сегодня, наверное, даже еще чаще.
И был у них простой, но действенный способ. Когда викинга охватывала лихорадка, он садился один в тяжелую лодку и греб, сколько сможет. Если сердце выдерживало, зараза уходила из ран с потом.
– Так, значит, и мое сердце выдержало? Хм, а я уж думал, действительно чудо.
– Так чудо и есть. За весла садятся в сознании, а я-то тебя на болоте подобрал уже полумертвого. И легче тебе не становилось. А потом, когда у тебя уже совсем жар сильным стал, ты вдруг заметался, задергался, пытался встать, не приходя в чувство. Я подсобил, а иначе бы все. И ведь не слышал я о таком, чтобы когда человеку совсем плохо становилось от лихорадки, он был способен даже просто встать. Так что вот тебе и чудо.