Глава 3 ОБЪЕКТИВНЫЕ ОСНОВЫ И ВОЗМОЖНОСТИ ПРЕОДОЛЕНИЯ КРИЗИСА
1. ОБОБЩЕСТВЛЕНИЮ ПРОИЗВОДСТВА АЛЬТЕРНАТИВЫ НЕТ
Кризис, охвативший наше общество, нельзя объяснять только субъективными причинами. Главное — это объективные причины. Но следует ли отсюда, что объективные причины кризиса были и есть, а объективных причин бескризисного развития не было и нет? Есть ли объективные основы для позитивных тенденций в экономике, политике, идеологии, для обеспечения устойчивого эффективного хозяйствования, для прогресса всего общества? Да, для действия положительных тенденций также есть причины объективные, причем не менее, а еще более глубокие, чем для действия тенденций отрицательных.
Но какие тенденции потенциально сильнее и, следовательно, какие в конечном счете рано или поздно должны взять верх? Другими словами, есть ли объективная основа выхода из кризиса, из которой можно и нужно исходить тем, кто в общественно-политической жизни выступает носителем не разрушительных, а созидательных тенденций?
В развитии современных производительных сил главной является тенденция ко все большему обобществлению. Нет в мире ни одной страны, где бы эта тенденция не действовала и где бы она не была решающей. С капиталистической мануфактуры берет начало быстрое развитие разделения труда. Новый толчок оно получает с появлением капиталистической фабрики. Процессы концентрации и централизации осуществляются объективно. И вот уже ни один рабочий не может сказать про продукт своего труда, что это его продукт. На предыдущих стадиях технологической цепочки в его изготовление внесли свой труд десятки, сотни и тысячи других рабочих. И если даже рабочий стоит в начале технологической цепи, как, скажем, при добыче сырья, то все же он пользуется средствами производства, изготовленными другими рабочими, расходует электроэнергию, также не им выработанную, тайную, носит спецодежду, сшитую из тканей, изготовленных в других отраслях, и т. д. Таким образом, каждое предприятие работает на десятки и сотни других, на все общество и все общество — на каждое. Все общественные производительные процессы слились в один общественный производительный процесс, стали неотторжимыми частями, элементами этого процесса, и обособленная деятельность предприятий, работа на свой страх и риск стала практически невозможной. С развитием разделения труда крепнет и взаимозависимость частей и звеньев единого общественного производительного процесса, и эта тенденция в развитии производительных сил непреодолима, ей нет альтернативы.
Наличие этой объективной тенденции, не только не ослабившей, но даже усилившей свое действие при империализме, послужило объективной основой для борьбы рабочего класса за уничтожение капитализма и создание нового, социалистического строя. Как отмечал В. И. Ленин, единая капиталистическая монополия, но обращенная на пользу всего народа и потому переставшая быть капиталистической монополией, означала бы социализм {42}. Борьба за социализм поэтому есть лишь последовательное развитие и выражение объективной тенденции к обобществлению, действующей в производительных силах, а не выдумка тех или иных идеологов рабочего движения, тех или иных политических партий.
«Коммунис» значит «общий», потому и тенденция ко все большему обобществлению вполне может быть названа тенденцией коммунистической, хотя действует она и в условиях капитализма. Коммунисты — те, кто строит свою деятельность и свою борьбу в соответствии с этой объективной тенденцией в развитии производительных сил и добивается соответствующих изменений в производственных отношениях и во всей политической и идеологической надстройке.
Неравномерность капиталистического развития при империализме, подкуп верхушки рабочего движения в наиболее передовых капиталистических странах за счет ограбления и разорения более слабых сделали невозможным прорыв цепи империализма одновременно во всех, не говоря уже о наиболее «прочных», ее звеньях. Прорвать эту цепь оказалось возможным в наиболее слабом звене, которым среди империалистических стран начала XX в. оказалась Россия, по сути еще только вступившая в эту последнюю стадию капитализма. Слабость российского звена проявилась и в том, что в стране еще были сильны пережитки крепостничества, поэтому трудящиеся страдали от двойного — остаточно-крепостнического и империалистического — гнета. Здесь легче всего было, как неоднократно отмечал В. И. Ленин, установить власть трудящихся, т. е. легче всего было начать социалистическую революцию, но труднее всего было ее продолжать.
Россия накануне Октября была страной, так сказать, среднеразвитого капитализма, где в городах шел бурный процесс зарождения империалистических монополий, а деревня не прошла даже мануфактурной стадии капитализма. Таким образом, при новой власти предстояло не только выполнять собственно социалистическую работу, но и доделывать то, что не доделал капитализм. Мировая война, в которую была вовлечена Россия, поставила тем не менее вопрос ребром — либо продолжение бойни, пожиравшей миллионы рабочих и крестьян, либо установление диктатуры пролетариата для осуществления шагов к социализму.
Перед новой властью встала проблема: стихийный процесс обобществления производительных сил постепенно превратить в сознательный, планомерный, направив его на удовлетворение нужд трудящихся, на обеспечение полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех членов общества.
Как сторонники обобществления, коммунисты должны были поддерживать в России любую более высокую форму производства: например, мелкотоварный уклад — в борьбе с патриархальным, частнохозяйственный капитализм — в борьбе с мелкобуржуазной стихией, госкапитализм — в борьбе с частнохозяйственным капитализмом, социалистический уклад — в борьбе с госкапитализмом. И вовсе не в одномоментном «возрождении» капитализма заключался нэп, рассматривавшийся тогда и рассматриваемый по сей день некоторыми учеными и политиками как «коренная перемена точки зрения на социализм», а именно в «доразвитии» всех элементов экономики, доставшихся России от дореволюционного состояния. Именно в этом была суть новой экономической политики, последовательное осуществление которой привело к безраздельному господству социалистического уклада, т. е. к формированию экономической основы социализма.
Однако нельзя сбрасывать со счетов то, что по уровню развития производительных сил Россия, заложившая основу социализма, по-прежнему оставалась слабее передовых капиталистических государств. И хотя после революции она стала развиваться значительно быстрее их, все-таки требовалось время, и немалое, для того, чтобы производительные силы первой страны социализма достигли уровня передовых капиталистических стран. Этого времени история нам не отпустила. Империализм развязал войну против более слабого противника, и только серьезные противоречия в стане самого империализма помешали ему стереть с политической карты мира государство рабочих и крестьян.
Победа в Великой Отечественной войне была подготовлена развитием производительных сил, которое в СССР происходило планомерно. Нэп не был только отступлением, и, во всяком случае, не только отступлением. В 1920 г. был образован Госплан. Был составлен и затем реализован план ГОЭЛРО, в жизнь вошли и стали действенным инструментом развития обобществления пятилетние и годовые планы. Широко использовались товарно-денежные формы, но как формы прежде всего с новым, социалистическим непосредственно общественным, потребительностоимостным содержанием. Осуществлялось записанное в резолюции XII съезда РКП (б) «О промышленности» положение о том, что плановые методы в своем окончательном развитии должны подчинить себе рынок и тем самым упразднить его. Это положение вовсе не понималось так, что планировать надо все и вся. Напротив, весьма обширной была сфера оперативно-хозяйственной самостоятельности, и в ней наиболее действенным рычагом обобществления оказалось социалистическое соревнование, с которым в не меньшей мере, чем с планированием, связаны успехи в индустриализации страны, позволившие Советскому Союзу выйти по уровню экономического развития на первое место в Европе и второе в мире.
В то же время это развитие, как вообще любое развитие в природе и обществе, не было и не могло быть непротиворечивым. Как уже отмечалось, наемный характер труда, который не был преодолен ни сразу после революции, ни с построением экономической первоосновы социализма — общественной собственности на средства производства, порождал и не мог не порождать тенденцию, противоположную социалистическому обобществлению. Именно эта тенденция более всего тормозит его ход, а если где-то и когда-то одерживает верх, может привести экономику и общество к кризису.
Тенденция ко все более полному обобществлению, получившая с установлением общественной собственности простор для своего развития, будучи потенциально более сильной, постоянно преобладала, и дело строительства социализма при всех противоречиях и коллизиях все же продвигалось вперед. Курс на свободное развитие всех членов общества, а не на обогащение кучки избранных, несмотря на препятствия объективного и субъективного порядка, в общем-то выдерживался.
Соотношение сил, выражавших эти противоположные тенденции и боровшихся в нашей стране, резко изменилось в результате войны 1941 — 1945 годов. Урон понесли прежде всего созидательные силы. Значительная часть производительных сил была вообще уничтожена, народ надрывался не только во время войны, но и восстанавливая народное хозяйство, а затем делая все, чтобы обеспечить военно-стратегический паритет и тем самым не допустить развязывания третьей мировой войны. Создались условия, при которых верх сначала в политике, а затем и в экономике начали брать носители тенденции, противоречащей дальнейшему обобществлению. Это привело к замедлению темпов роста производительности труда. Бели до 60-х годов разрыв между СССР и развитыми капиталистическими странами по уровню производительности труда сокращался, то с 70-х годов он начал увеличиваться (см. табл. 1).
В то время как в СССР реформой 1965 г. была закреплена разрушающая экономику социализма ориентация на индивидуальную прибыль, в капиталистических странах, напротив, бурное развитие получили процессы обобществления. Во Франции, например, уже 40% национального богатства перешло в руки государства, в Японии и США государство взяло на себя основные расходы по осуществлению научно-технического прогресса. У нас же приватизация, разделяющая неразделимое, нарушила, разорвала хозяйственные связи и привела сначала к остановке, а теперь и к падению производства и кризису.
Это обстоятельство и доказывает даже самым непонятливым, что надо идти вперед — к дальнейшему обобществлению, а не назад — к обособлению.
Какие только широкомасштабные пропагандистские кампании ни проходили в последние годы — к выборы директоров, и внедрение бригадных форм организации труда, и массовый переход на арендный подряд, и введение хозрасчета (непременно полного!)... Наконец, настала очередь кампании по переводу всей экономики страны на рыночные рельсы. И как рефрен ко всем этим нововведениям зазвучало: «Иного не дано»; «Альтернативы нет!» Между тем производство снижается, потребление падает, потребительский рынок разбалансирован, и, чем больше разговоров о переходе к рынку, о развертывании товарно-денежных отношений, тем больше набирают силу отношения по типу натурального обмена: «ты мне — цемент, я тебе — металл», а карточки повсеместно вытесняют денежные знаки.
В свое время, несколько веков назад, движение к рынку было прогрессивным, оно объединяло обособленных производителей. Но с тех пор много воды утекло. Товар по своим внутренним законам развивался и превратился в капитал, а капиталистическое производство перешло в свою монополистическую стадию. Постоянные кризисы перепроизводства, сотрясавшие капиталистическую систему, доказали даже самым непонятливым буржуа, что уповать на стихию, на саморегулирование рынка больше нельзя, и они начали искать пути ее обуздания. Мировой капиталистический кризис 1929 — 1930 гг. сделал задачу поиска путей государственного регулирования капиталистической экономики неотложной.
В 1935 г. появляется книга «Общая теория занятости, процента и денег» известного английского экономиста Дж. М. Кейнса, который от лица буржуазной политической экономии вынужден был признать неспособность рыночного механизма спроса-предложения обеспечить бескризисное развитие производства и обосновал систему государственного регулирования экономики, известную как кейнсианская модель экономического роста. В дальнейшем работы П. Самуэльсона и других авторов развили эти идеи и все передовые капиталистические страны перешли к широкому использованию рычагов государственного регулирования экономики — от госзаказа до установления налоговых ставок и нормы процента. На Западе бурно развивается процесс обобществления и интеграции. Капиталистический мир широко воспользовался нашей теорией и нашим опытом. А что же у нас?
С 1965 г., после того, как вместо себестоимости в качестве главного показателя деятельности предприятий была поставлена прибыль, в стране начался обратный процесс. В качестве силы торможения стала действовать такая зависимость: есть прибыль — есть премия, нет прибыли — нет премии. Объясняли тогда переход к прибыли как главному показателю хозрасчета довольно просто — ведь при снижении себестоимости выпускаемой продукции прибыль предприятия возрастает. Но очень скоро выяснилось, что прибыль возрастает и без снижения себестоимости, и без повышения производительности труда, без внедрения достижений научно-технического прогресса, без укрепления дисциплины и улучшения организации производства, без этих и других факторов обобществления. Достаточно лишь поменять номенклатуру, отказавшись от менее прибыльных, хотя и необходимых людям, продуктов. Мало-помалу сила торможения превратилась в силу разрушения. То ради прибыли утюги пропадут, то швейные машины, то мясорубки. Народ забеспокоился, почувствовав недоброе.
Со временем положение в экономике не только не улучшилось, но и заметно ухудшилось, поскольку все предприятия тянули к себе, добывая свою прибыль, а интересы всего общественного производства менее всего стали волновать добытчиков новых премий, 13-х, 14-х и т. д. зарплат, других одно- и многоразовых выплат. Развернулась борьба за право делать не то, что нужно обществу, а то, что дает большую прибыль. Уже тогда многие задумались.
В 1985 г. началась перестройка, и всех буквально захлестнуло новое увлечение «тремя само» — самофинансированием, самоокупаемостью, самоуправлением. Но под лозунгами этих «само» перестали выполняться ранее обязательные планы поставок, стали рваться производственные связи. С 1987 г. предприятия получили возможность не искать обходных путей для повышения прибыли, а прямо повышать цену на производимую продукцию. Повышай цену - и иди в кассу, получай премию. Поднимай цены еще выше — и опять иди за премией. И пошло соревнование в том, кто больше повысит цены, кто больше улучшит свое положение за счет других — покупателей их постоянно дорожавшей продукции.
И технический прогресс сам собой отошел на задний план. В самом деле, зачем тратиться на разработку и внедрение новой техники и технологии, когда можно, скажем, вместо пяти кусков мыла по 20 копеек произвести один кусок мыла за рубль, а потом вместо пяти кусков мыла по рублю — один за пять рублей. Умные люди, грамотные инженеры, толковые конструкторы и честные ученые-разработчики не нужны. Настало время «предприимчивых», готовых за счет потребителя набивать свои карманы. Такие люди стали быстро выдвигаться на ключевые посты в хозяйственном аппарате. Они понимают свою задачу так: производить меньше продукции, но по все более высокой цене. Таким образом, уже четверть века подрывается и разрушается погоней за прибылью (причем каждого — за своей) единая советская экономика, четверть века приучает такая экономика думать о своем кармане, а не об обогащении всего общества, не о свободном развитии всех и каждого.
Начал формироваться, а теперь уже прочно укрепился групповой эгоизм предприятий и организаций. Потом каждая республика стала тянуть к себе, под флагом утверждения национальных суверенитетов заполыхали национальные конфликты, и, наконец, встал вопрос о существовании Союза как единого государства.
Те, кто за это время сумел накопить большие суммы нетрудовых доходов, образовали мощный социальный слой, их представители заняли места в парламентах и естественно потребовали создания условий для возрастания капиталов, ибо самовозрастание — основное, сущностное свойство капитала. Интересы и вожделения именно этого слоя людей и воплотил в себе появившийся тогда лозунг перехода к рынку, экономика была ввергнута в глубочайший кризис.
Что означает лозунг перехода к рынку? Рынок, как известно, — это сфера обмена денег на товары, а товаров — на деньги. Так что, если понимать данный лозунг буквально, предлагается всем уйти из производства в сферу обмена, как делают это всякого рода жулики и дельцы, убегающие из производства, чтобы спекулировать на рынке. И не случайно их терминология зазвучала с высоких трибун. А если обратиться к содержанию программы перехода к рынку, то из нее ясно, что под переходом к рынку на деле понимается вовсе не «обновление», «совершенствование» социализма, а разрушение его основ, переход к капитализму, позволяющий криминальным буржуа легализовать и умножать свои капиталы; намечается освободить трудящихся от низких цен, приватизировать собственность, сделать центральной фигурой экономики не труженика, а предпринимателя, предоставить широкие возможности для проникновения в нашу экономику иностранного капитала, ликвидировать все социальные гарантии.
Таким образом, программой перехода к рынку подрывается развитие первой производительной силы - рабочего, трудящегося, что наносит сильный удар по общественному производству. В свою очередь трудовой народ отвергает эту и иные программы, противостоящие его интересам и объективной тенденции к обобществлению. Альтернативы ей нет, и поиск эффективных мер по подъему производства надо вести на том направлении, которое указывает опыт мирового экономического развития.
2. НАБИРАЕТ СИЛУ ЗАКОН ПОТРЕБИТЕЛЬНОЙ СТОИМОСТИ
Исторический процесс развития производительных сил, усиливающееся обобществление производства обусловили значительные качественные перемены в экономике. Под воздействием научно-технического прогресса рост производства во все большей степени становится относительно независимым от величины затрат человеческого труда. Усиление этой прогрессивной тенденции имеет поистине революционное значение. Оно не просто приводит к изменению величины затрат труда на производство продукции, а создает материальную основу развития всего общества, всех людей безотносительно к какому-либо масштабу. Это происходит потому, что благодаря прогрессу науки и техники «непосредственный труд и его количества исчезают в качестве определяющего принципа производства, созидания потребительных стоимостей; и если с количественной стороны непосредственный труд сводится к менее значительной доле, то качественно он превращается в некоторый, хотя и необходимый, но второстепенный момент по отношению к всеобщему научному труду, по отношению к технологическому применению естествознания» {43}.
Анализируя с этих позиций современное производство, которое основывается на нововведениях, носящих зачастую революционный характер, следует особо отметить, что рабочее время перестает быть мерой богатства, а потому меновая стоимость перестает быть мерой потребительной стоимости. Применительно к сегодняшним проблемам это означает, что время затратных критериев проходит. Очевидно, что стихийность складывающихся по закону стоимости пропорций общественного рабочего времени сдерживает обобществление производства и вступает в постоянное и безысходное противоречие как с интересами людей труда, так и с общей системой государственно-монополистического управления. Проявляется это в обострении великого спора «между слепым господством закона спроса и предложения, в котором заключается политическая экономия буржуазии, и общественным производством, управляемым общественным предвидением, в чем заключается политическая экономия рабочего класса» {44}.
Вследствие усиления тенденции относительной независимости затрат труда и объемов производимой продукции уже при капитализме обостряются противоречия развития производства — начинают разрушаться чисто стоимостные границы регулирования общественного производства, происходит усиление роли потребительной стоимости как общественного отношения.
Совершенствование социалистического хозяйствования должно исходить из усиления отмеченной прогрессивной тенденции, которая требует соответствующих экономических и организационных форм, ускоряющих процесс увеличения потребительностоимостного богатства, удовлетворяющего потребности развития всех членов общества при снижающихся затратах общественного труда, существенной экономии рабочего времени.
При сознательном, целенаправленном ведении хозяйства первоочередное место отводится эффекту, результату, имеющему не затратное, а в первую очередь потребительное содержание. Тем самым все более расширяется новая основа общественного производства и богатства, базирующаяся в свою очередь на высвобождении рабочего времени, на экономии труда. Поэтому ведущую роль начинают играть новые законы, действие которых распространяется шире отношений затраченного труда. Появляются новые общественные формы и методы ведения хозяйства, отличные от затратных.
Современная научная политическая экономия, как известно, своим теоретическим основанием имеет принцип трудовой стоимости. Преимущества трудовой теории стоимости в познании экономической жизни бесспорны, доказаны всемирно-исторической практикой перехода от капитализма к социализму. Вместе с тем известны и познавательные пределы данной теории, границы объясняемого ею исторического периода: последней ступенью развития стоимостного отношения и основанного на стоимости производства является полагание общественного труда в форме противоположенности капитала и наемного труда.
Границы развития производства, структура этого развития, объясняемые в рамках теории трудовой стоимости, очевидны — это рамки товарноденежных отношений, и вряд ли здесь можно найти принципиально новые решения. Закон стоимости действует лишь в том случае, если имеется адекватное ему содержание. К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин никогда не распространяли теорию стоимости за исторические границы товарного производства, полагая, что она неприменима к решению вопросов сферы потребительной стоимости. Закон стоимости имеет дело лишь с меновыми стоимостями товаров и не имеет ничего общего с их потреблением {45}. Таким образом, очевидно, что положения и выводы, касающиеся сущности социалистического производства, должны иметь новую теоретическую базу. Проблема ее разработки является крайне актуальной; в решении этой задачи, думается, заложены наши основные стратегические теоретические резервы, в том числе и выявление принципиально новых методов ускорения социальноэкономического развития общества, особенно для условий перехода к XXI в.
Такой теоретической базой является трудовая теория потребительной стоимости как специфической формы существования производственных отношений, имеющей дело с воспроизводством самого человека и, следовательно, отношений людей по поводу собственного воспроизводства в качестве развитых личностей.
Полезность, потребительная стоимость факторов производства (рабочей силы, средств производства, сырья и материалов), может быть сведена к высвобожденному благодаря этой полезности живому труду, а единица этого сэкономленного труда служит мерой потребительной стоимости продукта. В этом суть закона потребительной стоимости. Надо иметь в виду, что экономия труда в роли полезного эффекта не имеет затратного характера, а потому единицей его измерения служит высвобождаемый труд, соизмеряемый с затратами труда на достижение указанного полезного эффекта. Величина потребительной стоимости продукта соответственно определяется экономией общественного труда, рассчитываемой как разность между количеством высвобожденного живого труда и объемом труда, затраченного на достижение данного полезного эффекта. Как в первом, так и во втором случае речь идет о труде, выраженном одной и той же мерой (временем), что создает общее основание для их соизмерения. Сведенные к нему различные потребительные стоимости становятся количественно сравнимыми.
Раскрывая экономическую сущность потребительной стоимости в трудовой плоскости, важно четко представлять, что полезность измеряется не затраченным трудом, а, наоборот, незатраченным, т. е. сэкономленным. В этом состоит основной принцип трудовой теории потребительной стоимости. Для его реализации требуется преодолеть стереотипы мышления.
Дело в том, что обычно определяют потребительную стоимость, полезность продукта овеществленным в нем трудом. Но как только решение проблемы переводится на эту основу, неизбежен переход в стоимостную плоскость. В этом заключена трудность вопроса, о чем приходится специально напоминать. Многовековая стоимостная форма невольно заставляет всякому взаимодействию рабочего времени и результата труда, если даже этот результат берется как потребительная стоимость, придать стоимостной характер. Достаточно, например, общественно необходимые затраты труда приравнять к общественной полезности его продукта, как мы получим определение потребительной стоимости (полезности) рабочим временем, т. е. стоимость продукта сведем к его общественной полезности, а последнюю — к его стоимости, хотя известно, что в стоимости нет ни грана вещества.
В механизме закона потребительной стоимости предпосылкой выступает не обусловленность полезности продукта затраченным на его производство трудом, а, наоборот, определение полезностью необходимого для его производства количества труда. Пределы затрат труда в этом случае обусловливаются потребностями, а время труда и, следовательно, рабочее время, оставаясь полюсом экономического отношения, приобретает иное значение. Когда говорится об общественно необходимом рабочем времени в смысле того, сколько обществу нужно израсходовать для удовлетворения данного объема потребностей людей, т. е. рабочем времени в сопоставлении с полезным эффектом, то здесь рабочее время уже не выступает стоимостной мерой данной потребительной стоимости. «Такого рода необходимый труд имеет отношение к потребительной стоимости, а не к меновой стоимости» {46}. Это значит, что в данном случае речь идет не о том рабочем времени, которое общественно необходимо для того, чтобы создать ту или иную стоимость, а об относительной необходимости удовлетворения тех или иных потребностей. Необходимый труд и рабочее время в этом качестве не перестают быть созидающей субстанцией богатства и мерой издержек, необходимых для его производства. Они соответственно нуждаются в строгом учете и контроле: регулирование рабочего времени и распределение общественного труда по отраслям производства при социализме становятся еще более важными, чем это было раньше.
Далее. Законом выражаются не только условия производства (определение потребностью общества нужного количества затрат труда на ее удовлетворение), но и устанавливается движение потребительной стоимости в качестве полезного результата труда. Потребительную стоимость этого результата, как видно из сказанного, никак нельзя выразить количеством воплощенного в нем труда. В потребительной стоимости продукта должно применяться другое мерило, которое соответствует ее природе, но лежит вне природы продукта как меновой стоимости. В качестве потребительной стоимости предложение не измеряется овеществленным в нем рабочим временем. Этой мерой, не обнаруживаемой в рамках отношений меновой стоимости и стоимостной формулы, является сэкономленный, незатраченный труд, т. е. совсем не тот труд, который овеществляется в продукте, затрачивается на его производство. Каждый раз, когда, например, К. Марксу нужно было измерить или соизмерить потребительные стоимости тех или иных факторов производства, он обращался к величине сэкономленного труда. Так, замещение машиной человеческого труда он считал ее потребительной стоимостью {47}, а потребительную стоимость рабочей силы он усматривал в «избытке того количества труда, которое доставляется рабочей силой, над тем количеством труда, которое овеществлено в ней самой и которое требуется поэтому для ее воспроизводства» {48}.
Можно сказать, что закон потребительной стоимости в его общем виде выражает экономическую связь между трудом, высвобожденным в результате реализации затрат конкретного труда в полезных свойствах продукта, и трудом, затрачиваемым на производство этого продукта. Полезные свойства продукта, его потребительная стоимость в данном случае заключаются в совокупной величине замещенного, сэкономленного труда. На той и другой стороне отношения выступает труд, составляющий общую платформу для их взаимодействия: труд выполняет свое назначение созидателя продукта в качестве конкретного труда, реализующегося в его полезных свойствах, и сохраняет свое значение затрачиваемого рабочего времени на производство данного полезного эффекта продукта, которое (время) определяется объемом потребности в этом продукте. Закон, таким образом, выражает условия и предпосылки движения труда как источника потребительностоимостного богатства, а вовсе не изменение натуральных свойств продукта или движение потребительной стоимости как носителя меновой стоимости, ибо в таком смысле потребительная стоимость относится к товароведению.
Сферой действия закона производства потребительной стоимости остается труд, рассматриваемый в качестве источника материального богатства. Но только измерителем потребительной стоимости выступает уже не затраченное, а высвобожденное время. В этом суть решения проблемы. При этом закон потребительной стоимости имеет не менее четкую количественную определенность, чем закон стоимости.
Итак, мы имеем дело с законом, который выступает по отношению к социалистическому производству так же, как закон стоимости по отношению к капиталистическому производству. Он в этом смысле становится законом основания — первым законом в условиях коллективного производства {49}.
На практике основной формой реализации закона потребительной стоимости выступает распределение различных видов труда и рабочего времени в пропорциях, требуемых общественными потребностями, что в социалистическом обществе осуществляется посредством планирования. Однако при «работе» производства на затраты, на стоимость функция потребительной стоимости и ее закона ограничивается созданием условий для реализации стоимости, поскольку потребительная стоимость товара является всего лишь предпосылкой его стоимости. Это означает к тому же, что общественно необходимые затраты труда на производство продукта должны быть равными затратам труда в процессе потребления (требование «меры», эквивалентности при сопоставлении затрат), т. е. экономия труда не «предусматривается», не укладывается в данную схему, выглядит даже чем-то ненормальным, нарушающим общее правило. Планирование в этом случае неизбежно наталкивается на границы, которые оно не может перейти. Оно деформируется, принимает форму пропорций, диктуемых меновыми отношениями.
Иначе обстоит дело в производстве, направленном непосредственно на создание потребительных стоимостей. Здесь, наоборот, общественно необходимые затраты труда из доминанты превращаются в заранее определяемые планом условия производства потребительной стоимости. Если в законе стоимости потребительная стоимость продукта выступает в роли ограничителя стоимости, то в законе потребительной стоимости такую роль уже выполняют затраты рабочего времени. Они, не теряя своей функции созидающей продукт субстанции, тем не менее не могут уже составлять его потребительной стоимости, а потому высвобождаемый труд должен быть больше затраченного. Нарушается, следовательно, стоимостное равенство.
Вместо него принципом хозяйствования становится другое правило: труд, затраченный в производстве, должен быть меньше труда, высвобождаемого при потреблении. Соответственно на практике мы должны вести хозяйство так, чтобы результаты производства росли быстрее, чем затраты, чтобы наращивание вклада в удовлетворение потребностей происходило при наименьших затратах всех видов ресурсов. Такая практика подчиняется закону потребительной стоимости.
Только на этой основе можно преодолеть затратный подход в оценке результатов производства и построить трудосберегающий хозяйственный механизм, отвечающий условиям повышения эффективности
социалистического производства. В рамках общих условий движения стоимости результат не может быть больше затраченного на его производство общественно необходимого труда. Закон стоимости неизменно устанавливает, что из меньшего нельзя получить большее. В этой плоскости названное выше условие эффективности выполняется лишь в том случае, если при меньших затратах необходимого труда увеличивается стоимость прибавочной части продукта, но за счет такого же уменьшения стоимости его необходимой части. Меньшими затратами необходимого труда достигается больший результат в виде увеличения прибавочного труда, воплощенного в прибавочном продукте, но в пределах того, что суммарная стоимость продукта не может быть большей, чем общественно необходимые затраты труда на ее производство, т. е. действие закона стоимости не нарушается.
По-иному выглядит эффективность в рамках закона потребительной стоимости: здесь больший результат — увеличивающаяся масса сэкономленного в материальном производстве труда — достигается за счет уменьшения затрат живого и прошлого труда, что соответствует действию закона повышающейся производительности труда и составляет важный показатель эффективности производства.
Социалистическое хозяйствование все больше нуждается в опоре на закон потребительной стоимости как на общий и самый простой принцип функционирования производства, направленного на создание потребительных стоимостей и непосредственное удовлетворение человеческих потребностей. Этот прогрессивный принцип, реализуясь в системе управления, нацеливает каждое звено народного хозяйства на достижение высшей цели — наиболее полное удовлетворение потребностей общества. Всемерное наращивание результата при уменьшающихся затратах всех видов ресурсов является непреложным законом социалистического хозяйствования, основным критерием оценки деятельности объединений и предприятий, всех производственных ячеек.
В качестве достигаемого результата здесь выступает потребительная стоимость, ибо ею, а не стоимостью удовлетворяются реальные потребности. Затраты представлены в той же плоскости, т. е. с учетом экономии труда, ибо из сэкономленного труда стоимости получить нельзя, она возникает из примененного труда. Этим, конечно, не отрицается необходимость использования хозрасчетного принципа, его дальнейшего развития и повышения действенности в экономии затрат, но роль непреложного закона, основного критерия оценки хозяйственной деятельности отводится потребительностоимостному принципу, сформулированному с учетом требований основного экономического закона социализма. Этими требованиями потребительностоимостное отношение поднимается на более высокий уровень: трудовые затраты определяются не просто как необходимые для удовлетворения данных потребностей, но и указывается на их экономию, и тем самым они подпадают под действие законов, предполагающих более развитое состояние отношений потребительной стоимости. Речь идет о достижении «приращения» в развитии личности самих производителен вместо приращения стоимости, т. е. взамен получения прибавочной ее части.
Особенно остро нуждаются в переориентации на эффект в форме потребительной стоимости управление и организация научно-технического прогресса. Ныне уже много сказано о вреде, наносимом развитию науки и техники затратным механизмом хозяйствования. Научно-технический прогресс, призванный по своей природе экономить общественный труд, при затратном подходе оказывается фактором, снижающим экономические показатели хозяйственной деятельности. Широко известны примеры, когда новая техника и технология не получали широкого внедрения из-за того, что удешевляли продукцию, снижали валовые показатели. Выходом из этих условий может служить только перевод оценок эффективности научнотехнического прогресса на критерии, не имеющие затратного содержания, т. е. на критерии экономии труда в материальном производстве. Другими словами, для того, чтобы переломить негативную тенденцию тиражирования малопроизводительной, но дорогой техники, необходимо применение экономических условий и норм, реализующих закон потребительной стоимости.
Решающая роль науки и техники в современном производстве, социальные отношения, господствующие в нашем обществе, объективно предполагают расширение потребительностоимостных основ социалистического хозяйствования, развитие его конкретных форм и методов.
Поэтому в качестве главного действует такой критерий хозяйствования, который определяет распределение не пропорционально затратам, а по эффективности труда, выраженной в его результатах, непосредственно удовлетворяющих потребности. Такой критерий основывается на экономии общественного труда, социально выступающей в форме свободного времени общества. Именно эта намеченная еще классиками марксизма-ленинизма субстанция распределения (увязывающая в себе как затраты и результаты производства, так и основной его социальный аспект) позволяет наметить перспективы сочетания интересов конкретных работников, выступающих одновременно и производителями и потребителями. При этом результаты производства адекватно оцениваются через экономию труда, которая по своей сущности, выступая критерием распределения, позволяет избежать отрыва стоимостных (затратных) величин, денежной массы от натурального обеспечения, следствием которого являются негативные явления в экономике, стихийные перераспределительные процессы, резкая поляризация доходов и усиление социальной дифференциации и напряженности в обществе.
Распределение по эффективности труда, через призму сэкономленного рабочего времени происходит путем непосредственной «привязки» величины получаемого свободного времени работниками материального производства к результатам научно-технического прогресса (росту производительности труда, его экономии) на каждом рабочем месте (бригаде, участке, цехе, предприятии).
Научно обосновываемые нормативы экономии рабочего времени и увеличения свободного времени (например, как социальный заказ достижение к 2000 г. 30 — 35-часовой рабочей недели) должны стать основными ориентирами для определения главных пропорций расширенного воспроизводства. Это можно осуществить, если перейти к планированию конкретных объемов сэкономленного труда как по народному хозяйству в целом, так и по его составляющим — отраслям, объединениям, предприятиям. Достижение запланированных объемов сэкономленного труда обеспечивается конкретной натурально-вещественной номенклатурой продукции, потребительная стоимость которой заключается в сэкономленном труде.
Получаемые конечные валовые объемы сэкономленного труда должны возрастать и справедливо перераспределяться в целях увеличения свободного времени всех трудящихся. Такого рода валовые объемы (незатратные) и надо максимизировать. В этом состоят экономические нормативы планирования.
Совершенствование системы управления народным хозяйством на основе практического овладения законом потребительной стоимости призвано способствовать реализации стоящих исторических задач, решение которых будет зависеть от того, насколько эффективно мы сумеем использовать преимущества и возможности социалистического строя, его экономическую мощь и социальный потенциал.
3. НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС - В ОСНОВУ ЭКОНОМИИ ЗАТРАТ И СНИЖЕНИЯ ЦЕН
Развитие социализма не может осуществляться как некий социальный «остаток», как простое следствие научно-технического прогресса. Само по себе развитие производительных сил, техники и науки автоматически не гарантирует развития социализма, преодоления несвойственных ему элементов и структур. Социализм для своего утверждения должен создать такую материально-техническую базу, которая позволила бы сократить весь труд (а не только его необходимую часть) настолько, чтобы каждый — при полном материальном благосостоянии – имел время для свободного развития своих способностей и потребностей. На этом пути перед нашим обществом возникли серьезные препятствия. На базе затратных — товарных — механизмов, особенно в современном их виде, продвигаться дальше вперед в техническом отношении становится все труднее.
Конечно, можно возлагать надежды на то, что при помощи товарных механизмов сначала будет достигнут соответствующий уровень производительных сил, а затем начнется подготовка предпосылок для перехода к действительному социализму, где человек будет не средством, а целью производства. Вопрос в другом — дадут ли такую возможность товарные окормы и не легче ли эти предпосылки подготовить на иной основе — потребительностоимостной? Откладывая эту акцию на неопределенный срок, позволяя применять к народу шоковую терапию, можно и опоздать, не дождаться желаемого уровня развития производительных сил, особенно при прогрессирующем истощении природных ресурсов.
В условиях, когда мы не можем рассчитывать на увеличение затрат живого труда и на рост стоимости общественного продукта и соответственно рано или поздно будем вынуждены отказаться от показателей прироста продукции в единицах валовой стоимости, научно-технический прогресс и интенсификация развития производства в рамках товарных форм могут реализоваться лишь в росте стоимости прибавочной части продукта за счет соответствующего уменьшения стоимости его необходимой части. Из-за того, что названное уменьшение имеет предел и уже оборачивается ухудшением условий воспроизводства главной производительной силы общества, неизбежно тормозится движение хозяйства по интенсивному пути развития и замедляется внедрение в производство результатов научно-технического прогресса. Подобное противоречие, вернее, потребность в его разрешении ныне делает переход к новой, потребительностоимостной форме реализации научно-технического прогресса настоятельной необходимостью.
Научно-технический прогресс служит обществу тем, что экономит человеческий производительный труд, замещая его работой техники и применением сберегающих труд технологий, ведет к снижению затрат на производство продукции. Экономия же труда в материальном производстве может быть использована двояко: а) для получения большей прибавочной стоимости или прибыли за счет экономии необходимого живого труда рабочего и прошлого труда, воплощенного в средствах производства; б) для получения более высокой и большей массы потребительной стоимости посредством экономии всего труда. На какой из этих двух результатов должны рассчитывать люди, решившие развивать социализм?
С точки зрения тех, кто базируется на стоимости, экономическим эффектом научно-технического прогресса может выступать лишь увеличение прибавочной стоимости за счет такого же уменьшения стоимости необходимого продукта: здесь меньшими затратами необходимого труда создается возможность увеличить затраты на производство прибавочной стоимости. Но в общей стоимости продукта общественно необходимые затраты труда и стоимость продукта соответствуют друг другу, т. е. закон стоимости предполагает, что из меньших затрат всего общественного труда нельзя получить большего стоимостного результата. Большей может быть лишь прибавочная часть стоимости продукта по отношению к необходимой ее части, т. е. к затратам необходимого, а не всего общественного труда. Соответственно критерием этой формы экономической эффективности научно-технического прогресса служит рост нормы прибавочной стоимости и массы прибыли.
Прибавочная стоимость в качестве экономического эффекта научнотехнического прогресса реализуется в социальной сфере прежде всего в форме фонда благосостояния и развития, потребляемого работниками непроизводственной сферы и незанятым населением. Если иметь в виду работников непроизводственных отраслей, то в 1985 г. их насчитывалось в стране 36 млн человек, в то время как в материальном производстве было занято 94,2 млн человек {50}. В двенадцатой пятилетке почти весь прирост трудовых ресурсов в количестве 3,2 млн человек предполагалось направить в непроизводственные отрасли, занятость в которых должна была возрасти до 39,2 млн человек, т. е. в скором времени должна приблизиться к половине занятых в отраслях материального производства и к одной трети всех участвующих в народном хозяйстве работников. В 1989 г. в материальном производстве было занято 91,1 млн человек, в непроизводственной сфере — 36,4 млн {51}.
Очевидно, что для обеспечения благосостояния и условий развития этой последней, все возрастающей части работников нужны все увеличивающиеся масштабы прибавочной стоимости. Значительная часть занятых в непроизводственной сфере имеет условия для более высокого благосостояния и всестороннего развития, чем рабочие и крестьяне. Достаточно сказать, что из 36,4 млн работников непроизводственной сферы более 4 млн заняты в сфере науки и научного обслуживания, более 10 млн — в сфере народного образования, около 2 млн — в области культуры и искусства, более 3 млн — в аппарате государственного и хозяйственного управления, кооперативных органах и общественных организациях, а всего в сфере экономического управления занято свыше 15 млн человек.
Для многих из этой части населения полнота благосостояния и высота развития не столь уже отдаленная задача, как иногда представляется в литературе. Они уже сегодня имеют достаточно материальных и духовных (культурных) благ, чтобы им можно было говорить о реализации цели социалистического производства. Другое дело — развитие и благосостояние непосредственных производителей. Для них эта задача все более отодвигается, а при осуществлении нынешнего курса и вообще ставится под вопрос.
Социальный эффект от реализации стоимости прибавочного продукта практически ограничен, что не может не сказываться на научно-техническом прогрессе. Нижним пределом этого эффекта являются границы рабочего времени, затрачиваемого на производство продукта, необходимого для содержания самого производителя. Верхнюю границу составляет продолжительность всего рабочего дня, которая под влиянием развития науки и техники неизбежно должна сокращаться. В целом же научно-технический прогресс ведет к уменьшению затрат общественного труда в материальном производстве и, следовательно, к сокращению вновь создаваемой стоимости, денежного «вала». Если, например, затраты общественного труда в материальном производстве в двенадцатой пятилетке не возросли, то не увеличилась и вновь создаваемая стоимость. Таким образом, вновь создаваемое стоимостное богатство не возрастает, а может даже при лучшем использовании научно-технического прогресса сократиться.
Ясно, что сокращающееся общественное рабочее время не должно приводить к такому же сокращению потребления трудящихся, хотя при стоимостных оценках мерилом потребления выступает рабочее время, а его сокращение должно было бы сопровождаться падением потребления. Проблема здесь в том, чтобы рабочее время освободить от старой функции мерила действительного богатства. Начинает реализовываться предсказанная К. Марксом ситуация, при которой по мере развития крупной промышленности созидание действительного богатства становится менее зависимым от рабочего времени и количества затраченного труда, чем от мощи приводимых в движение средств производства, эффективность которых уже зависит от общего уровня науки и от ее применения к производству {52}. В то же время налицо явное противоречие. С одной стороны, научно-технический прогресс приводит к сокращению всего рабочего времени, а с другой — хозяйственный механизм, базирующийся на затратном принципе, это сокращающееся время делает мерой потребления. В этих условиях приходится сокращать рабочее время в форме необходимого и увеличивать в форме прибавочного, что одновременно сужает рамки технологического применения науки.
Научно-технический прогресс в производстве более всего сдерживает то обстоятельство, что динамика цен на новую технику, закладываемые в процедуры оценки ее эффективности серьезно отклоняются от динамики производительности техники, которая обычно не учитывается в методиках. Такого рода отклонения вполне объяснимы, ибо содействие, оказываемое техникой рабочему, зависит не от ее цены, а от ее потребительной стоимости, ее производительности как машины {53}.
Принимая во внимание цель социалистического производства — свободное развитие всех членов общества, оценки экономической эффективности техники нужно базировать на критериях ее потребительной стоимости. Как стоимость техника ничего не создает. Если же к ней подходить как к потребительной стоимости, то для оценки эффекта применения техники может служить соизмерение единицы выполняемой техникой полезной работы с затратами на ее разработку и производство. В таком случае более дешевые по сравнению с величиной своей полезной работы машины и будут более эффективными. И надо стремиться к тому, чтобы величина указанной разности была оптимальной с точки зрения целей социалистического общества и достигнутых мировых уровней.
Сегодня при оценке полезности работы техники ее потребительная стоимость нередко берется в натурально-технологической форме (скорость, сила, твердость и т. д.), т. е. остается вне поля зрения экономическая определенность ее потребительной стоимости. Это обстоятельство во многих случаях затрудняет собственно экономическую оценку научно-технических достижений, определение прогрессивности новой техники, ее вклада в экономическую эффективность материального производства.
Поскольку техника создается для экономии общественного труда, экономическим определением потребительского эффекта научнотехнического прогресса является количество высвобождаемого живого труда. Его соизмерение с затратами труда на разработку и производство того или иного технического средства даст его экономическую эффективность, рассчитанную в плане потребительной стоимости. Одновременно эффект получает одинаковую с затратами основу — труд тем самым освобождается от чисто технологических характеристик. В свою очередь затраты научнотехнического труда здесь рассматриваются не просто и не только как часть совокупных затрат, реализованных в продукте материального производства, а выявляют себя в росте производительной силы труда. Возникает, следовательно, особое отношение между затратами и результатами, когда под последними имеется в виду не масса произведенных потребительных стоимостей, а повышение силы производящего их труда. Это соотношение опять-таки не совсем обычное для привычных соизмерений. Вместе с тем оно может служить основанием для оценки экономической эффективности техники и построения соответствующих звеньев хозяйственного механизма, связанных с повышением этой эффективности.
Можно ли измерить и тем более соизмерить потребительную стоимость средств производства и вообще разных факторов производства? Известно, с какими трудностями встречаются экономисты, когда пытаются соизмерить потребительные стоимости различных продуктов, предназначенных для индивидуального (личного) потребления. Поиски единиц или критериев полезности в виде предельных или иных величин каждый раз заканчиваются неудачей, если они направлены на непосредственное измерение и соизмерение потребительных стоимостей с их качественной стороны, т. е. без их предварительного сведения к единому основанию, т. е. к тому, что делает их качественно однородными в данном отношении.
Что роднит, например, сверлильный станок и печь, в которой выпекают хлев? Ясно, что на изготовление и того, и другого продукта затрачено определенное количество человеческого труда. И если их сравнивать по этим затратам, это будет сопоставление их как стоимостей. Но ведь они созданы для того, чтобы с их помощью производить соответственно сверла и выпекать хлебобулочные изделия. При их употреблении как средств производства важным становится учет того труда, который сэкономлен благодаря их применению. Если этого труда на то же количество продукции (сверл, хлебобулочных изделий) стало затрачиваться теперь меньше, чем при работе на старом станке или печи, то, следовательно, их потребительная стоимость (т. е. эффект от их употребления в процессе производства новых продуктов) выше, чем у прежних, которым они пришли на смену. Это значит, что они выполняют свою главную роль — усиливают производительную силу работника, сокращая время, которое он отводит работе, и увеличивая его свободное время. В этом предназначение техники. «Замещение ею человеческого труда, — писал К. Маркс, — и есть ее потребительная стоимость» {54}.
Замена или высвобождение человеческого труда, взятого в качестве созидателя продукта (в качестве живого труда), образуют, следовательно, ту единую основу, по которой могут быть соизмерены различные технические средства со стороны их потребительной стоимости, которые делаются по той причине количественно сравнимыми. В этом случае мы остаемся в рамках отношений потребительной стоимости, не обращаемся к стоимости техники, поскольку через нее потребительную стоимость техники нельзя выразить. «Потребительная стоимость машины... — отмечал К. Маркс, — не определяет ее стоимости, последняя определяется трудом, необходимым для ее собственного производства» {55}.
Для того чтобы высвобожденный человеческий труд стал измерителем производительности машины в сравнении с другими машинами, он должен быть сопоставлен с трудом, затраченным на разработку и производство этой машины. Если прошлого труда, реализованного в машине, больше, чем она замещает живого труда, то она в качестве потребительной стоимости теряет свое назначение: живой труд по своей дееспособности будет более эффективным, чем предназначенная для его замены техника. Следовательно, соизмерение производительности различных машин осуществляется не общим количеством высвобождаемого труда, а тем его количеством, которое остается после вычитания из него прошлого труда, затраченного на производство машины, т. е. относительным количеством высвобождаемого труда [2]. Чем больше разница между высвобождаемым машиной живым трудом и прошлым трудом, израсходованным на ее производство, тем выше потребительная стоимость машины, ее производительность и, следовательно, эффективность.
Для оценки сравнительной эффективности новой и старой техники в плане их потребительной стоимости высвобождаемое количество труда необходимо сопоставить с трудом, затрачиваемым на создание этих технических (технологических) новшеств, т. е. необходимо получить относительные величины. Более эффективным будет то средство производства, которое высвобождает большее относительное количество живого труда, т. е. дает наибольшую разницу между высвобождаемым и затрачиваемым прошлым трудом.
Проведенные на моделях землеройной техники экономические расчеты ее эффективности на основе потребительной стоимости показали, что, к сожалению, зачастую производится и тиражируется техника, на создание которой пошло больше труда, чем она его высвобождает при своем потреблении.
Например, при эксплуатации модели экскаватора ЭТЦ-208А вроде бы перерабатывается больше грунта и растет техническая производительность, но при этом требуется и большее количество труда при машине, причем в расчете на единицу работы оно даже больше, чем у предыдущей (замененной) модели ЭТЦ-205С. В результате при эксплуатации одной такой «новой» машины за год затрачивалось на 759,8 чел-часа труда больше, чем у предшествующей. За срок службы расход составил 4559,5 чел-часа. С учетом всех затрат получается, что применение одной такой машины за срок службы (6 лет) приносит убыток 171 383,5 руб. Убыток же от всего тиража выпуска данной модели в количестве 575 единиц составляет по народному хозяйству 985 465 тыс. руб. Вот каков подлинный эффект такой новой техники.
Другие из рассмотренных моделей землеройной техники на первый взгляд кажутся прогрессивными. Все они высвобождают при своей эксплуатации больше труда, чем их предшественники, т. е. удельная трудоемкость единицы продукции или работы снижается. Но если сравнить объем указанного высвобождения с величиной затрат на создание и применение техники, то становится очевидным, что многие экскаваторы экономически не только не прогрессивны, но и в целом приносят убыток. Дело здесь заключается в том, что затраты на технику с лихвой «съедают» получаемое с ее помощью высвобождение живого труда и никакой экономии не происходит, т. е. повышение производительности, экономия труда в одном месте покрываются перерасходом труда в другом {56}.
Количество высвобождаемого труда определяется путем сопоставления количества труда (работников), необходимого для производства заданного объема. Когда речь идет о труде, затрачиваемом без применения данной машины, то имеются в виду или его затраты при использовании старой, заменяемой машины, или затраты ручного труда (нормативы, стандарты затрат ручного труда на производство заданного объема продукции).
Чтобы сопоставить высвобождаемый машиной живой труд с трудом, затраченным на ее производство, необходимо этот прошлый труд измерять в тех же естественных единицах его меры — в единицах рабочего времени (час, неделя, год), которые одинаковы как для живого, так и для прошлого труда и тем самым создают возможность для их соизмерения. Прошлый труд, воплощенный в машине, в этом случае выступает как трудоемкость ее производства. С этой точки зрения исчисление трудоемкости средств производства является обязательным условием определения их производительности (потребительной стоимости). И наоборот, отсутствие этого показателя учета затрат труда серьезно затрудняет функционирование хозяйственного механизма, основанного на отношениях потребительной стоимости. Поэтому приходится обращаться к «услугам» стоимости и сопоставлять стоимость техники с количеством высвобожденного ею живого труда, т. е. с потребительной стоимостью. Чем больше цена техники будет отражать действительные затраты на ее разработку и производство, тем точнее будет выражена ее экономическая эффективность.
В какой мере экономические результаты приводят к соответствующему природе социализма социальному эффекту, превращаются в растущее благосостояние и условия всестороннего развития самих трудящихся, зависит от определенности самого экономического результата.
Социализм должен подчинить научно-технический прогресс постоянному сокращению всего рабочего времени (а не только его необходимой части) и увеличению свободного времени за счет сэкономленного рабочего времени. Норма свободного времени здесь должна заменить норму прибавочного времени. Если посмотреть с этой стороны на социальные результаты научно-технического прогресса, то за годы Советской власти средняя продолжительность рабочей недели уменьшилась почти на 18 часов — с 58,5 до 40,7 часа. В этом смысле норма свободного времени существенно повысилась. Однако в последние 20 — 25 лет научнотехнический прогресс в промышленности практически не привел к увеличению свободного времени непосредственных производителей. Их рабочее время в целом не сокращается, соотношение их свободного и рабочего времени не меняется в сторону увеличения первого. Если же принять во внимание недостатки торгового, бытового, транспортного, коммунального, культурного обслуживания, то вычеты из свободного времени снижают его размеры, оно не выполняет в полной мере своего предназначения как времени для развития трудящихся.
Конечно, это не значит, что за указанный период свободное время всего общества не возросло. Сохраняя продолжительность рабочего времени, общество превратило значительный объем сэкономленного благодаря научнотехническому прогрессу рабочего времени в свободное от материального производства время. Однако оно стало временем деятельности дополнительной части работников непроизводственной сферы и не занятого в народном хозяйстве населения. Так, в 1985 г. не занятая в народном хозяйстве часть населения по сравнению с 1970 г. вместе с общим ростом населения возросла на 11,2 млн чел., а численность занятых в непроизводственной сфере увеличилась на 10,7 млн чел. Для того чтобы освободить это количество людей от участия в материальном производстве, было необходимо вовлечь дополнительно в материальное производство примерно 12 млн работников, имея в виду, что на каждого занятого в материальном производстве приходятся два не занятых в нем человека {57}.
И все же в этом случае рост свободного времени за счет технического прогресса не сопровождается экономией рабочего времени каждого работника материального производства, хотя в целом удельный вес рабочего времени всего общества снижается. Если в 1970 г. удельный вес занятых в материальном производстве в общей численности работников народного хозяйства составлял 77,1%, то в 1985г. он снизился до 73,1%, а в 1989г. - до 72,4%. Соответственно удельный вес занятых в непроизводственных отраслях к 1985 г. увеличился с 22,9 до 26,9%. В 1985 г. в непроизводственной сфере работало 36,4 млн чел., а в материальном производстве — 91,1 млн чел. В целом же 1/3 населения страны (в 1989 г, население составило 288,6 млн чел.) занята в материальном производстве, а 2/3 — относится к его непроизводительной части {58}.
Создается принципиально новая ситуация - открывается возможность превращать экономию рабочего времени не только в свободное время всего общества, но и в свободное время непосредственных производителей. Предположим, писал К. Маркс, что производительность труда повысилась настолько, что если ранее в материальном производстве непосредственно было занято 2/3 населения, то теперь участвует всего 1/3. Раньше 2/3 населения доставляли жизненные средства для всего населения, а теперь это делает лишь 1/3 населения. Прежде «чистый доход» (в отличие от дохода производительного работника) составлял 1/3, а теперь 2/3. Теперь нация, если отвлечься от противоположности классов, должна была бы употреблять на непосредственное производство 1/3 своего времени вместо прежних 2/3. При равномерном распределении рабочего времени все имели бы больше времени (2/3) для непроизводительного труда и досуга {59}.
На такого рода социальные результаты научно-технического прогресса неоднократно указывал В. И. Ленин. Крупное производство, писал он, дает тысячи возможностей сократить вчетверо время организованных рабочих, обеспечивая им вчетверо больше благосостояния {60}. Социалистическое государство, по его мнению, позволит — благодаря росту производительности труда — сократить рабочий день до 7 — 6 часов в сутки и еще меньше {61}. Так создается возможность перевода показателя экономического эффекта (экономия рабочего времени) в показатель социального эффекта (увеличение свободного времени). Они оказываются связанными таким образом, что сокращение одного приводит к такому же увеличению другого.
Чтобы реализовать экономию рабочего времени в социальной сфере, надо осуществить соответствующее приращение свободного времени непосредственных производителей, т. е. в соответствующих пропорциях уменьшить их рабочее время. Если, например, весь прирост трудовых ресурсов в двенадцатой пятилетке в количестве 3,2 млн человек направить в производственную сферу, то за счет увеличения численности работников можно сократить недельный фонд рабочего времени каждого работника материального производства с 40,7 до 39,4 ч. Это и было бы социальным эффектом, выраженным в категориях всестороннего развития личности, т. е. были бы созданы дополнительные условия для развития рабочего, имея в виду, что он своим затраченным трудом более высокой производительности обеспечивает полученное дополнительное свободное время соответствующей материальной базой, необходимой для развития социальной сферы.
Если же видеть рост социально-экономической эффективности научнотехнического прогресса, как предлагают некоторые экономисты, в повышении нормы прибавочного продукта и соответственно в растущей массе прибыли, то вряд ли такая эффективность будет устраивать трудящихся и повышать их трудовую активность. Те, кто ратует за повышение их трудовой активности только на основе механизмов увеличения массы прибыли и ее перераспределения по собственным законам и при этом пытается реализовать принципы социальной справедливости, по-видимому, забывают, что сама по себе работа во имя создания большей массы прибыли ведет к социальной несправедливости, поскольку прибыль в конечном счете образуется за счет сокращения доли необходимого труда и увеличения доли прибавочного труда в структуре рабочего времени, т. е. при такой целевой ориентации указанный экономический эффект достигается за счет трудящихся.
На этом приходится заострить внимание, потому что в поисках стимулирующих трудовую деятельность факторов нередко обращаются главным образом только к законам и явлениям товарного производства — хозяйственному расчету, прибыли, премиям, ценам и т. п. Вне этих механизмов некоторые авторы и не мыслят экономического стимулирования и повышения материальной заинтересованности наших людей. В действительности же дело обстоит наоборот: товарные механизмы гасят социалистическую трудовую активность и рождают равнодушие, недисциплинированность в труде и частнохозяйственную активность за пределами общественного производства.
Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к вытекающему из товарно-стоимостных механизмов стремлению сделать прибыль целью предприятий. Этими механизмами предприятию навязывается особая социально-экономическая позиция, отличная от интересов рабочих: предприятию чего-то стоят лишь оплачиваемые издержки производства (стоимость израсходованных материальных средств и заработная плата), но ничего не стоят прибыль и находящийся за ней прибавочный труд рабочих (они числятся в доходах предприятия, но не входят в издержки производства данной продукции). Рабочим же их прибавочный труд стоит таких же затрат труда, как и при производстве необходимого продукта. Но их заработная плата в отличие от дохода предприятия составляет лишь одну из статей издержек производства. Получается так: то, что стоит рабочему затрат прибавочного труда, предприятию ничего не стоит.
В этих условиях борьба за экономию превращается в борьбу за экономию издержек производства во имя прибыли, т. е. за увеличение стоимости прибавочной части продукта за счет уменьшения необходимой его части. Вроде бы экономится столько-то рублей, а имеется в виду получение дополнительной прибыли, которая возникает не из сэкономленного, а из примененного труда. Для рабочих такая экономия — это экономия на их зарплате. Стимулировать рост производительности труда, экономию труда и, естественно, трудовую активность в данном случае очень трудно.
Затратные механизмы отодвигают на задний план борьбу за действительную экономию — экономию затрат всего живого труда, в том числе труда, расходуемого на производство прибавочной части продукта, поскольку труд и его затраты не имеют стоимости. Направленность затратных механизмов не на экономию всего труда и применяемых производительных сил, а лишь на экономию издержек производства, в том числе оплаты труда, не позволяет должным образом стимулировать экономию живого труда и заставляет делать акцент на экономию прошлого труда. Это снижает эффективность социалистического производства. Хозяйственный механизм, основанный на затратном подходе, весьма существенно ограничивает стимулирующие функции целей социалистического производства. Это вполне объяснимо, ибо затратные методы оценки деятельности предприятий ограничивают возможности людей направлять производство на удовлетворение и развитие их потребностей и тем самым подчинять его своему контролю, развертыванию своей свободы в этом отношении.
Освобождение научно-технического прогресса от преград, возводимых стоимостью (и особенно прибавочной стоимостью) продукта, устранит существующие противоречия в экономическом механизме взаимодействия науки и производства, снимет возникшие преграды на пути технического прогресса. В этом случае отпадет необходимость в постоянном повышении цен на новую технику во имя увеличения прибавочного и сокращения необходимого труда, преодолевается отрицательное отношение непосредственных производителей к техническому прогрессу, изобретательству и рационализаторству: техника оказывает содействие рабочему или крестьянину в их труде не своей стоимостью и ценой, а своей потребительной стоимостью, производительностью.
Применение техники перестанет определяться количеством затраченного на ее производство рабочего времени, а будет обусловливаться количеством замещаемого ею рабочего времени. Ее экономическая и социальная эффективность тоже будет измеряться не затратами (в частности, приведенными) на ее производство и создание, а сэкономленным, высвобожденным ею трудом.
Научно-технический прогресс, экономя труд, проявляется в том, что все большая масса потребительных стоимостей производится за то же или меньшее общественное рабочее время. Растет производительность труда, и соответственно затраты его на единицу продукции имеют тенденцию к сокращению. Это закон не только социалистического производства, а общесоциологический закон, действующий во всех общественных формациях и выражающий развитие производительных сил. И если цены отражают, а не искажают движение затрат труда их динамику, то они также должны иметь тенденцию к понижению. Снижение цен — не просто требование трудящихся масс, а такое требование, которое объективно обусловлено и обосновано самим ходом и результатами научно-технического прогресса. Другое дело, что осуществить понижение цен невозможно, пока все предприятия сориентированы на рост затрат, прибыли, пока не будет изменена ориентация хозрасчета. Такие изменения и предусматривает система эффективных мер по оздоровлению экономики, рассматриваемая в последней главе.
4. УТВЕРЖДАТЬ СОБСТВЕННОСТЬ ТРУДЯЩИХСЯ, ПРЕОДОЛЕВАТЬ НАЕМНЫЙ ХАРАКТЕР ТРУДА
Известно, что новое общество в том виде, в каком оно выходит из капитализма, не тождественно тому, которое развилось на собственной основе. Под собственной основой имеется в виду прежде всего общая собственность, определяющая движение по собственным социально-экономическим законам.
Здесь важно уяснить, что «собственная основа» вовсе не адекватно отражает реально существующую, в частности экономическую, основу нашего общества. Вряд ли можно включить в «собственную основу» унаследованные от старого строя элементы. Раньше к «родимым пятнам» капитализма было принято относиться довольно легковесно: вроде бы они потеряли свое значение, и поэтому о них не стоит и говорить. Сегодня же такое легкомыслие опасно — положение резко изменилось. За «родимыми пятнами» стоят и теневой капитал, и захватывающая власть криминальная буржуазия.
Столкнувшись напрямую с конкретными вопиющими фактами несовпадения между действительностью и ее идеальными вариантами, многие сегодня видят путь дальнейшего движения не в последовательном углублении процесса реального обобществления труда и производства, развитии разнообразных форм общественной собственности, т. е. не в движении вперед, а в отказе от уже достигнутого уровня обобществления; будто бы, постоянно пятясь назад, мы сумеем победить, не говоря уже о прямых призывах идти к капитализму. С этой точки зрения пытаются убеждать, что на собственной основе — на базе общественной собственности — социализм дальше развиваться не может, будто бы необходимы две основы, новая и старая, их устойчивое равновесие. И тогда, когда речь заходит о социалистических и несоциалистических формах, на первый план ставится единство противостоящих сторон, а не их борьба, в процессе которой происходит отрицание одной стороны другой, старого — новым.
В свидетели призывают даже В. И. Ленина: будто бы он в последние годы жизни представлял социализм вовсе не как строй победившего социалистического уклада, а как некое многоукладное образование, характерное на самом деле только для периода нэпа; будто бы контуры именно рыночного социализма вырисовывались из его последних работ, и этот социализм, составленный из «несвойственных» ему форм, якобы был его политическим завещанием.
В результате подобной фальсификации истории и идей В. И. Ленина социалистическая революция и практика строительства социализма лишаются смысла и исторического оправдания, а борьба рабочего класса и трудового крестьянства России за социализм в ходе революции и послереволюционные годы предстает борьбой не за социализм, а за установление военного коммунизма, нэпа, командно-административной системы. С этой точки зрения вторая программа партии, разработанная В. И. Лениным и принятая на VIII съезде, выглядит не программой строительства и совершенствования социализма, генеральным планом решения задач, выдвинутых трудящимися массами, а ошибочной моделью социализма.
В действительности многие экономические формы, введенные в годы нэпа, В. И. Ленин никогда не считал социалистическими. Наоборот, он неоднократно называл их капиталистическими, допускаемыми только в условиях, когда политическая власть, включая печать, и командные высоты экономики находятся в руках рабочих и крестьян, и используемыми в конечном счете в интересах социализма. В. И. Ленин неоднократно подчеркивал, что это вынужденное, временное отступление, возврат к определенным экономическим формам, что оно непременно кончится и Россия нэповская будет переходить к России социалистической.
Сегодня можно считать своего рода обществоведческой аксиомой тот факт, что без общественной собственности, планомерности социализм не может превратиться в целостную социально-экономическую систему. Однако суть проблемы в том, что и у общественных, коллективных собственников, а не только у единоличников, фермеров отношения собственности до сих пор реализуются посредством товарно-денежных форм, противоречащих ориентации на производство и воспроизводство духовно развитого и материально обеспеченного человека. Стало быть, речь должна идти о том, чтобы человек, забота о нем, а отнюдь не прибыль и стоимость стали исходным и конечным пунктом экономической жизни и соответствующего хозяйственного механизма, чтобы адекватным образом были сориентированы и государственные институты управления. Подчинение всех остальных социально-экономических форм задаче свободного развития всех членов общества приведет систему социализма к состоянию целостности, явится главным гарантом выхода из кризиса.
Но сам процесс подчинения требует осуществления многих коренных и весьма непростых преобразований как в социально-экономической практике, так и в теории. В теоретическом плане речь идет прежде всего о понимании сущности социалистического производства, которое необходимо рассматривать не только как производство продуктов, вещей, хотя и взятых в их непосредственно общественной форме, но и как производство и воспроизводство отношений по воспроизводству самого человека. Сегодня среди большинства обществоведов утвердилось более или менее единое мнение относительно того, что целью социалистического производства, основанного на общественной собственности, является развитие человека и соответствующее удовлетворение его потребностей. Отсюда, естественно, вытекает и необходимость признать эту же цель и результатом производства. Результат не может быть ничем иным, кроме как его реализованной целью.
Что же касается сторонников ориентации производства на рынок, то они вообще снимают вопрос о приоритете общественной собственности, настаивают на плюрализме форм собственности. На поверку, однако, оказывается, что это лишь уловка. Приоритет в итоге отдается частной собственности. Она, как полагает, например, Г. Х. Попов, не дополнение, не довесок к другим формам, а нечто первичное по отношению ко всем другим формам собственности {62}. Он прав здесь лишь в том, что ассоциированные, а также государственные формы капиталистической частной собственности нельзя объявлять социалистическими элементами. А ведь немало таких теоретиков, кто объявляет их чуть ли не основным средством осуществления социалистического курса, предпосылкой и условием очередного обновления социализма.
Надежды на лучшее будущее нельзя связывать только с развитием производительных сил, которые якобы сами по себе могут вывести из кризиса. Наоборот, их развитие изначально должно быть подчинено воспроизводству материально обеспеченного и развитого трудящегося человека.
Другая крайность заключается в том, что в производительных силах, рассматриваемых отдельно от производственных отношений, усматривается главная причина наших сегодняшних бед. Вроде бы попытка строить социализм была преждевременной, не соответствующей уровню развития производства. Поэтому надо вернуться назад, привести общество в соответствие с имеющимися производительными силами. Но это очень опасное заблуждение.
Полагаем, что задача состоит в том, чтобы посредством развития социалистических производственных отношений естественной целью каждого звена производства сделать удовлетворение разумных человеческих потребностей и соответствующее развитие самих людей. Именно это обстоятельство должно определить и продолжительность труда, и весь технический строй процесса производства.
Конечно, общественная собственность как основа социализма во многом оказалась деформированной, в том числе под воздействием товарно-денежных механизмов. Трудящимся на деле не удалось реализовать себя в качестве верховного и безраздельного собственника всего общественного богатства. Государство, присвоив эту функцию себе и мало-помалу отрываясь от трудящихся, способствовало ее бюрократизации. Ныне в принимаемых законах о собственности тоже «забывают» сказать о народе как о верховном собственнике.
Причина же заключается в том, что товарно-стоимостные механизмы неизбежно опосредуют отношения общественной собственности, препятствуют ее проявлению как непосредственно общественной собственности каждого, отрывают ее как достояние всего общества (как в государственной, так и в коллективных формах) от непосредственных производителей. Преодолеть эту опосредованность общественной собственности, превратить ее в непосредственно общественную собственность нельзя, если она одновременно не станет достоянием и каждого трудящегося. Именно это имел в виду К. Маркс, когда писал, что после ликвидации капиталистической частной собственности устанавливается «индивидуальная собственность... на основе кооперации и общего владения землей и произведенными самим трудом средствами производства» {63}. В этой связи встает неординарный вопрос: имеются ли объективные предпосылки для реализации общественной собственности в форме непосредственно общественной собственности?
Общественная собственность на значительную часть предметов индивидуального (личного) потребления уже ныне выступает как объект непосредственного присвоения каждым членом общества. Имеются в виду те приобретаемые за счет общественных фондов потребления блага, которые реализуются каждым человеком как его индивидуальная собственность: среднее образование для всего населения и высшее — для его значительной части; услуги участковых врачей для всех и высококвалифицированных специалистов — для большинства и т. д.
В сфере общественной собственности первоочередным, как думается, будет совершенствование отношений, выполняющих функцию передачи и превращения принадлежащих обществу жизненных благ в непосредственное достояние каждого работника. Это и дальнейшее обобществление потребления новых видов продуктов и услуг, производимых в общественном секторе или принадлежащих производственным коллективам (санатории и дома отдыха, ясли и детские сады, медицинское и коммунальное обслуживание и т. п.); и все большее превращение торговой сети в передаточный канал производимых продуктов в сферу потребления; и более основательный перевод планирования с методов регулирования стоимостных пропорций на пути планового установления пропорций между объемами разумных потребностей и трудовых затрат на их удовлетворение и т. д.
Исходя из требований практики, нельзя реализацию принципа «непосредственно общественного» труда, продукта, отношений видеть лишь в подчинении индивидуального общему, не замечать необходимости обратного — налаживания механизмов передачи в сферу потребления индивида, максимального приближения общего начала к интересам коллектива и работника посредством соответствующих изменений в экономическом механизме, особенно на уровне предприятий. Основной путь эволюции социализма лежит через реализацию общественной собственности как собственности каждого, т. е. чтобы человек в своей повседневной жизни, в своих индивидуальных отношениях воспринимал себя как носителя общественных сил труда, отношений общественной собственности и обобществляющегося человечества, а не отделял себя от них, не делал из них особого существа. Это требует всемерного подчинения развития производственных отношений цели создания условий для благосостояния и всестороннего развития каждого человека. Именно для того, чтобы объективные условия труда реализовывались как условия развития и благосостояния человека, они должны быть непосредственно собственностью работника. И в то же время только реализация общественной собственности как непосредственно общественной подчиняет производство воспроизводству развитой личности.
Индивидуальная собственность, о которой идет речь, — это неподеленная общественная собственность, превращенная в частную. Общее остается, но оно существует в единичном, через индивидуальную собственность непосредственно.
Конечно, представленное в ныне существующей общественной собственности общее начало — это не просто сумма отношений каждого члена общества как собственника, оно не просто «разлито» по всем работникам, а имеет и особое существование, отличное от отношений отдельных лиц к объекту общенародной собственности. Причем это общее начало не висит в воздухе, оно не равно, например, ничейной, несуществующей собственности вообще, а представлено реальным государством, его аппаратом, людьми, составляющими этот аппарат и «присутствующими» в качестве его представителя во всех звеньях общественной жизни, в том числе в трудовом коллективе (в форме административно-хозяйственного аппарата). Оно имеет и особую экономическую основу, отличную от экономической основы жизни отдельного индивида. На предприятии, например, в качестве таковой выступает прибавочный продукт. Его стоимость не включается в издержки производства (себестоимость) продукции, в то время как для рабочего такой основой является необходимый продукт, стоимость которого входит в издержки производства и составляет одну из статей себестоимости. Поэтому отношения между обществом и личностью, между обществом и трудовым коллективом составляют особые формы производственных отношений между представителями различных социальных групп, а не просто абстрактные отношения всех между собой, или обычные отношения части и целого.
Главное в этой области — это внедрение в производственные коллективы таких форм хозяйствования, с помощью которых реализовалось бы то непосредственно общее, что представлено во всенародности социалистической собственности, т. е., говоря языком политэкономов, реализовались бы непосредственно общественные отношения как непосредственно общественная собственность. Если, например, на уровне общества заработная плата рабочего составляет часть национального дохода, то и в рамках предприятия она должна существовать как часть его дохода, за реализацию которого коллектив и общество должны отвечать не меньше, чем за производительное потребление способностей рабочих. Что касается той части дохода рабочего, которая поступает ему из фондов коллективного потребления предприятия, то она должна использоваться по образцу общественных фондов, бесплатно.
Сегодня стало очевидным, что положение человека в обществе, возможности его развития во многом определяются его отношением к собственности на условия и результаты труда. Интересы трудящихся все более концентрируются вокруг одного главного требования — стать собственником, владельцем, распределителем создаваемой ими продукции на предприятии, в совхозе, колхозе, кооперативе и т. п. и на этой основе добиться улучшения жизни. Как реализовать это справедливое требование и какие экономические условия для этого нужны? Можно ли его реализовать на основе современного распределения по труду?
Распределение предметов индивидуального потребления по труду происходило и происходит на базе старого принципа — на основе личной (частной) собственности рабочего на свою рабочую силу, сдаваемую в наем. Рабочая сила осталась на положении товара, а труд — наемного труда. В результате собственность на рабочую силу как на товар и частно-товарный способ распределения предметов индивидуального потребления вошли в непримиримое противоречие с общественной собственностью на материальные средства производства: непосредственные производители все более отчуждались от общественной собственности, становились безразличными к ней и враждебными к ее реальным распределителям — государственному управленческому аппарату. Все это поставило под вопрос существование самой общественной собственности на средства производства.
Ограничение собственности рабочего его собственностью на свою рабочую силу и его отчуждение от средств производства проистекают из того, что рабочая сила в своем функционировании оказалась подчиненной отношениям стоимости. Если рабочий претендует на продукт своего труда (с самого начала признается, что из продукта в последующем будут сделаны вычеты в пользу общественных нужд), то может ли он получить этот продукт на основе закона стоимости, т. е. претендовать на присвоение стоимости продукта на основе труда, реализованного в ней, — на основе обмена своего труда (рабочей силы) на его продукт? Или же для этого кроме труда нужно другое условие — собственность на материальные средства производства?
Сначала рассмотрим первое условие. Известно, что в рамках отношений стоимости заработная плата рабочего определяется не тем трудом, который воплощен в его продукте, а трудом, необходимым для воспроизводства его рабочей силы, т. е. трудом, реализованным в жизненных средствах, полученных рабочим. Если же это так, если известно, что стоимость жизненных средств определяется общественно необходимыми затратами труда на их производство, то сколько же рабочему надо затратить труда, чтобы обеспечить себе достойное существование и развитие? Чем определяется количество и качество труда, необходимого для производства жизненных средств рабочего, для воспроизводства его рабочей силы?
Если утверждать, что количество затрат труда на производство жизненных средств определяется стоимостью последних, то мы оказываемся в затруднительном положении: трудом определяется их стоимость, а стоимостью — количество этого труда. Выйти из этого порочного круга можно лишь при условии, если признать, что количество труда, необходимого для производства жизненных средств, определяется вовсе не стоимостью, а их потребительной стоимостью, т. е. признать, что на основе закона стоимости ответить на этот вопрос просто невозможно. Соответственно доля рабочего в стоимости продукта не может определяться стоимостью производимого им продукта. Это обстоятельство имеет чрезвычайно важное значение для обоснования справедливого присвоения и распределения жизненных благ. Ведь нужно в конце концов установить, по какому труду осуществляется их распределение: а) по труду, который равен стоимости жизненных средств, рабочей силы или б) по труду, определяемому потребительной стоимостью жизненных средств и, следовательно, условиями их потребления, а не просто производства.
В первом случае мы имеем дело со стоимостной формой реализации принципа распределения по труду, основанной на величине абстрактного труда: рабочему возмещается стоимость его рабочей силы, т. е. он получает лишь ту часть созданного им же продукта, которая необходима для воспроизводства его рабочей силы. Понятно, что из такой теоретической трактовки и практики эквивалентного обмена «приращения» своего умственного и физического потенциала ему не получить, равно как не достичь «прибавочного» развития и благосостояния. Прибавочный продукт, доставляемый его трудом и нужный для такого приращения, не включается в этот эквивалент, а присваивается другими. Это означает, что исключается сама возможность для развития и роста благосостояния рабочего. Дело в том, что рабочий кроме необходимого продукта создает еще и прибавочный, работая дополнительное (прибавочное) время. Но при господстве системы найма практически весь прибавочный продукт забирает наниматель — таков закон отношений найма, закон поведения нанимателя.
Социальная же справедливость, обещаемая рабочим теоретиками и практиками-управленцами всех времен, состоит в том, чтобы рабочие, добровольно делая вычеты для удовлетворения общих нужд, присваивали и другую часть своего продукта, называемого в условиях эксплуатации труда прибавочным. Распределение по труду на основе эквивалентного обмена труда на продукт через посредство денег лишь на поверхности выглядит присвоением на основе труда, т. е. как будто труд дает рабочему право собственности на свой продукт. На самом же деле обмен труда одной формы на труд другой формы (овеществленный в продукте) предполагает разрыв между трудом и собственностью, оборачивается отсутствием собственности у рабочего, а потому и присвоением части его труда другими без эквивалента. «Основанное на меновой стоимости производство, на поверхности которого происходит указанный свободный и равный обмен эквивалентами, в основе своей есть обмен овеществленного труда как меновой стоимости на живой труд как потребительную стоимость; или, выражаясь иначе, это есть отношение труда к его объективным условиям — а потому и к создаваемой самим трудом объективности — как к чужой собственности (Entaugerung), отчуждение труда{64}.
За пределами простого товарного производства отношение стоимости есть по существу отношение присвоения чужого труда. Оно заложено в самой социальной природе труда как созидателя стоимости, поскольку в последней заключен прибавочный труд. Отношение стоимости (меновой) необходимо закрепляется в определенных формах собственности. Ими являются: а) собственность рабочего на свою рабочую силу и б) ее оборотная сторона — собственность нанимателя рабочей силы на средства производства, будь эта собственность государственной, коллективной (групповой) или частной. Нанимателю нет нужды в собственности на свою рабочую силу. Отсюда — отчуждение рабочего от собственности на средства производства, отношение к ней как к краже, ибо тот, кто нанимает рабочего, достоянием которого является только его рабочая сила, неизбежно получает право на часть продукта рабочего. Отношение стоимости при обмене труда на продукт выступает по существу отношением эксплуатации.
Государство в этих условиях милостиво разрешает рабочему быть индивидуальным (частным) собственником своей рабочей силы, но старается не доходить до цинизма — не обнажать данное обстоятельство, предоставляя от имени закона рабочему право относиться к своей голове и рукам как к своей собственности. Юристы предпочитают отдать это занятие экономистам, оставляя за собой функцию фиксировать в законе право человека быть свободным, свободно распоряжаться собой и своим трудом.
Однако наши парламентарии выступили даже против этого юридического правила. Например, в законе о собственности они записали: «...гражданину принадлежит исключительное право распоряжаться своими способностями к производительному и творческому труду» (ст. 6, п. 2). Спрашивается, почему государство должно определять отношение человека к собственным голове, рукам, ногам, которые являются его от природы? Что это значит на простом языке? Да только то, что человеку законом разрешается собственность лишь на свою рабочую силу, на способности с помощью рук, ног, головы выполнять известные трудовые функции. Причем указывается, что он может осуществить «это право самостоятельно или на основе трудового договора». Осуществляя данное право самостоятельно, он вроде бы должен сам обеспечить себя пропитанием, забыв о собственности на свои руки, стать индивидуальным товаропроизводителем, обменивающим, например, свой хлеб и колбасу на идеи или наоборот. Но за идеи как «интеллектуальную» собственность могут не дать и килограмма колбасы. Тогда собственнику своих идей ничего не остается, как искать «добровольно» (!) нанимателя и столь же «добровольно» (!) вступать с ним в отношения «трудового договора» (найма), т. е. реализовать право добровольно продавать свою рабочую силу.
Однако без наличия нанимателя этого не сделать. Нанимателем не может быть человек, обладающий только собственностью на свою рабочую силу. Наниматель (предприниматель, арендодатель и т. п.) должен быть хозяином того, без чего нельзя трудиться и жить, — средств и продуктов производства. Невозможно, следовательно, на одну сторону медали поместить хозяина и его наемного рабочего одновременно. Собственность рабочего на свою рабочую силу неизбежно предполагает наемный труд, отчуждение рабочего от прибавочной части продукта своего труда — его эксплуатацию.
Оборотная сторона медали, т. е. хозяин над наемным работником, просматривается каждый раз, когда речь заходит об его коренных интересах: в коллективных договорах, заключаемых профсоюзами, эта сторона выступает в лице администрации, собственника или уполномоченного им органа управления (хотя все они могут состоять в том же профсоюзе); при разрешении коллективных трудовых споров, проведении забастовок хозяин присутствует в лице администрации, представителей государственного органа и т. п.
Если наемный рабочий присваивает часть продукта своего труда на основе собственности на свою рабочую силу, то на какой основе использует наемный труд и присваивает часть его продукта наниматель? Логически ответ на этот вопрос очевиден: на основе собственности на условия труда — средства производства. Если бы он это делал тоже на основе собственности только на свою рабочую силу, то был бы лишь обмен деятельностью и потребительными стоимостями.
Очевидность этого положения, однако, не обнаруживается в принятых недавно законах о собственности. В них в отличие от прежних законов, признающих только трудовую основу доходов, изначально констатируется право собственности, но не указывается его основа, особенно когда речь идет о собственности на средства производства у нанимателя. Это делается по столь же очевидным, но умалчиваемым причинам: ведь тогда пришлось бы открыто признать право на присвоение чужого труда, эксплуатацию на основе собственности на средства производства. И все же, пряча эту основу, закон (например, закон «О собственности в РСФСР») признает, что «при осуществлении предпринимательской и иной, не запрещенной законами РСФСР деятельности собственник вправе заключить договоры с гражданами об использовании их труда. Гражданину принадлежит в соответствии с действующим законодательством право на долю дохода, полученного в результате использования его труда» (ст. 4).
Здесь по существу допускается присвоение чужого труда, но опять-таки не указывается, на основе чего другая доля дохода, произведенная трудом гражданина, достается собственнику. Во всяком случае, представитель наемного труда (гражданин, которому принадлежит право распоряжаться лишь своими способностями к труду) противопоставляется собственнику, нанимающему гражданина и платящему ему согласно стоимости его способностей к труду. Если же он не присваивает прибавочный продукт рабочего, то рабочий ему просто не нужен.
Вопрос о том, может ли рабочий стать собственником чего-нибудь другого кроме своей рабочей силы и обмениваемых на нее жизненных средств, решается совершенно иным способом, а не тем, что рабочему дается право собственности на его рабочую силу. К тому же рабочий, имей бы он такую же собственность, как и наниматель, не стал бы вступать с ним в отношения найма. Самое большее, что можно получить из присвоения по стоимости рабочей силы, т. е. в условиях товарного производства, — это придание объединенному на основе товарного производства трудовому коллективу формы коллективного капиталиста, подведение его под капиталистические формы дохода.
При таких формах работник, нанимая себя в качестве рабочего, платил бы себе заработную плату, а в качестве собственника — получал бы прибыль. Распределение вновь созданной стоимости на доходы в форме заработной платы, прибыли и земельной ренты, возникшее на базе капиталистического способа производства, со временем становится настолько само собой разумеющимся, что этот метод применяется даже там, где отсутствуют объективные условия существования этих форм доходов. И все же нередко под данные формы дохода подводятся все другие формы распределения путем аналогии. Такое положение наблюдается, например, на кооперативных фабриках рабочих, организованных профсоюзами в капиталистических странах. В пределах таких фабрик хотя и уничтожается противоположность между трудом и капиталом, но вначале только в такой форме, что рабочие как ассоциация являются капиталистом по отношению к самим себе, т. е. применяют средства производства для эксплуатации собственного труда.
То же самое происходит у нас. В тех случаях, когда коллектив предприятия ставится в положение товаропроизводителя, его доходы неизбежно попадают под капиталистический механизм распределения. Так, прибыль предприятия, выручаемая от продажи его товара, составляет доход нанимателей рабочей силы в лице администрации, но не входит в издержки производства товара. Для рабочих, чья заработная плата входит в издержки производства товара, прибыль стоит такого же труда, как и получаемая ими заработная плата. Рабочим производство товара и их доход (заработная плата) стоят действительных издержек его производства — труда, нанимателям же рабочей силы доход достается из избытка стоимости товара над издержками его производства — стоимостью израсходованных материальных средств и заработной платы, т. е. этот избыток им ничего не стоит.
Установление собственно социалистической собственности на продукт труда может быть обеспечено другим способом — распределением жизненных средств по закону потребительной стоимости. Здесь вместо стоимости рабочей силы вступает в действие ее потребительная стоимость, а основанием распределения жизненных благ становится потребительная сила труда.
Потребительную стоимость своей рабочей силы трудящийся реализует в живом труде. Особенность рабочей силы как потребительной стоимости в отличие от ее стоимости состоит в том, что реализация первой предполагает доставление рабочим большего количества труда, чем затрачивается на производство его жизненных средств. Их потребление, хотя и не входит непосредственно в процесс труда, тем не менее через реализацию рабочей силы в труде, а труда — в продукте приводит к созданию дополнительной потребительной силы общества и человека. Рабочий, следовательно, может с полным основанием претендовать не только на тот объем жизненных средств, который равен (эквивалентен) стоимости его рабочей силы, но и на дополнительное количество жизненных благ и средств развития, доставляемых его же живым трудом. Тем самым отпадает главный ограничитель благосостояния и развития рабочего — способ распределения по затратам необходимого труда, эквивалентным стоимости приобретаемых им жизненных средств, т. е. по стоимости его рабочей силы.
При распределении на основе потребительной стоимости учет затрат живой рабочей силы не отбрасывается. Наоборот, устанавливаемый на базе потребительной стоимости прожиточный минимум, необходимый для содержания работника, минимальная заработная плата требуют для восстановления жизненных сил и обеспечения жизни трудящегося необходимых затрат труда. Они подлежат строгому учету.
Главное же преимущество распределения по потребительной силе труда, реализованной в потребительной стоимости, полезности продукта, состоит в ином: рабочий получает право присвоить не только необходимый, но и прибавочный продукт (конечно, с вычетами) своего и общественного труда; его потребление уже не ограничивается затратами, стоимостью его рабочей силы, а необходимо предполагает приращение его благосостояния и возможность «прибавочного» развития. Тому, что рабочий получает часть прибавочного продукта в качестве своего дохода, он обязан уже не только своему труду, но и своей собственности на средства производства, тому, что он является работающим собственником. Его отношение к объективным условиям труда как своей собственности выступает не результатом его труда, а предпосылкой. Нормой же, по которой распределяется продукт между работающими собственниками, будет отношение этого прибавочного продукта к необходимому. Он, следовательно, присваивал бы продукт тем же способом, которым раньше это делал капиталист.
Принцип распределения, основанный на потребительной стоимости, чаще всего трактуется как распределение по производительности (эффективности) труда: фонд заработной платы на предприятии и оплату труда работников предполагается формировать в соответствии с коэффициентом эффективности труда как отношением полезного результата к трудоемкости его создания. Однако этим нельзя ограничиваться. Дело в том, что производительную силу труда надо сначала выразить в его потребительной силе. Если полезный результат труда берется в натуральных единицах данного вида потребительной стоимости и сопоставляется с трудоемкостью, то это будет классическим определением производительности труда. Она говорит нам лишь о том, что при высокой производительности доставляется больше продукта за ту же единицу времени. Из этого автоматически не следует повышения благосостояния рабочего. Если, например, раньше рабочий за смену изготовлял одну деталь, а теперь десять таких же деталей, т. е. производительность стала выше в 10 раз, то он должен был бы получить за смену, скажем, 120 руб. вместо прежних 12 руб. Но он их не получит, ибо трудоемкость детали снизилась в десять раз, а его оплачивают по трудоемкости.
Дело, однако, не только в учете трудоемкости при начислении заработной платы. Условия производства продукта и условия его реализации существенно отличаются друг от друга. Если первые замыкаются на производительность труда, то реализация продукта зависит еще от ряда обстоятельств: во-первых, от достигнутой пропорциональности отраслей народного хозяйства, от их соответствия общественным потребностям; вовторых, от потребительной силы общественного труда, от того, сколько потребителей будет приходиться на данное количество производителей.
Для решения вопроса надо, во-первых, потребительную стоимость (полезность) продукта выразить количеством замещаемого, сэкономленного живого труда с вычетом затрат труда на достигаемый объем экономии, замещения; во-вторых, необходимо перевести таким образом измеренную производительную силу труда (в единицах сэкономленного труда) в потребительную силу труда, т. е. определить в итоге потребительную стоимость рабочей силы. Она, с нашей точки зрения, будет измеряться тем количеством сэкономленного рабочего времени, которое, с одной стороны, становится мерой получения благосостояния сверх минимума жизненных средств, с другой — мерой развития рабочего. Распределение, следовательно, здесь базируется на законе экономии времени, который, согласно К. Марксу, становится первым экономическим законом на основе коллективного производства. Измерение посредством сэкономленного рабочего времени существенно отличается от измерения меновых стоимостей продуктов затраченным рабочим временем. Распределить жизненные средства на основе сэкономленного труда, достигаемого за счет более высокой потребительной стоимости рабочей силы, можно столь же успешно, как и на основе затраченного труда.
Рабочие начинают понимать, что они как хозяева производства должны получать не зарплату, не более или менее верный эквивалент стоимости рабочей силы, а доход, выходящий за рамки теперешнего необходимого продукта. «Получая долю дохода, — считает, например, мастер завода «Дальдизель» М. Ельцов, — рабочий действительно почувствует себя хозяином производства. Он не на словах, а на деле начнет участвовать в управлении производством, будет прямо заинтересован в росте производительности труда, снижении себестоимости продукции за счет экономии сырья, материалов, электроэнергии, топлива и т. п.». В этом случае к увеличению доходов приводит не повышение, а снижение цен. Доход в свою очередь реализуется не в форме прибыли, как сейчас, а в виде экономии издержек производства. Отнесенная к числу работников, эта экономия и будет антизатратным показателем эффективности труда и мерой получения дохода.
Механизм распределения, основанный на потребительной стоимости, т. е. действительно противозатратный механизм, для своего функционирования нуждается в приобщении рабочего к общественной собственности на средства производства как в необходимом условии своего утверждения и развития. И наоборот, затратный хозяйственный механизм, распределение по затратам труда не совмещается с собственностью рабочего на продукт своего труда, с общественной собственностью: он разрушает экономическую базу социализма, направленность производства непосредственно на лучшее удовлетворение потребностей трудящихся. Здесь главное в том, что собственность на средства производства есть условие собственности на продукт своего труда.
В самом деле, в условиях социализма личная, индивидуальная собственность на предметы потребления в их большей части — это собственность на совместно созданный общественный продукт, передаваемый индивиду в его собственность и присваиваемый им на основе его участия в коллективном общественном труде при собственности каждого на средства производства. Чем больше этого продукта становится достоянием каждого рабочего, его непосредственной собственностью, тем глубже и шире реализуется сама общественная собственность, тем выше ее значимость для человека.
Если же общественная собственность тем или иным способом ограничивается в своей реализации (сужается ее сфера, воздвигаются опосредствующие звенья между общественной и личной собственностью типа аренды, кооперативной собственности и т. п.), то многие общие блага, предназначенные для совместного потребления, например услуги образования, медицинское обслуживание и т. д., перестают быть достоянием каждого члена общества, его непосредственной собственностью, переходят в разряд платных услуг, равное пользование которыми общество уже не обеспечивает. Рост объема платных услуг рассчитан на имущественную дифференциацию граждан, неизбежно сопровождается введением форм групповой или индивидуальной частной собственности. Поэтому всякое их расширение равнозначно ослаблению усилий по доведению ведению общей собственности до уровня непосредственной собственности каждого, замене личной, индивидуальной собственности, основанной на коллективном труде и общем владении землей и средствами производства, частной собственностью, основанной в конечном счете на присвоении результатов чужого труда, даже если они достаются по наследству.
К отрицательным (для рабочих) последствиям ведет передача отдельных предприятий (фабрик и заводов) в исключительную собственность их коллективов, что В. И. Ленин считал отказом от социализма, проявлением анархо-синдикализма. Дело не в том, чтобы коллективы предприятия не реализовывали себя как собственники, как хозяева принадлежащих обществу средств производства. Речь идет о том, чтобы не превратить их в коллективных капиталистов, эксплуатирующих себя и вступающих в жесткую конкуренцию с другими рабочими в целях получения все большей выгоды и прибыли и, следовательно, нарастающей взаимной эксплуатации. Одновременно они лишились бы выгод, получаемых от общественного труда, его общественных производительных сил, потеряли бы ту часть общественного продукта, которая возникает благодаря разделению и комбинированию труда и производства и которая не может быть результатом единичного труда или труда отдельного коллектива.
Всякое преимущество в собственности, предоставленное отдельному коллективу, неизбежно наносит вред другим предприятиям. Достаточно было, например, освободить от нового налога на рост фонда заработной платы коллективы производителей товаров народного потребления, как создались условия для ухудшения экономического положения производителей сырья или комплектующих изделий для этих же товаров. Шахтеры не могут употреблять свой уголь в пищу, но их могут разорить производители продуктов питания, если взвинтят на них цены. В этом случае шахтерам ничего не останется, как требовать повышения цен на уголь.
Продукт, созданный в рамках и особыми средствами данного коллектива, не должен концентрироваться в виде его особой собственности, а должен передаваться в индивидуальную собственность каждого его члена точно так же, как индивидуализируется продукт общества. Иначе еще более углубится имущественное неравенство между трудовыми коллективами, еще сильнее расцветет групповой эгоизм и при свободном рынке капиталов собственность коллектива может оказаться в руках отдельных лиц или групп, скупивших большую часть его акций.
Общественная собственность реализуется и как собственность коллектива в том случае, если последний в лице органов самоуправления трудящихся непосредственно распоряжается создаваемым продуктом, а не возлагает функции его распределения на особый аппарат управленцев, с которым рабочие заключают договор о найме или об условиях, по которым аппарат разрешает или отказывает им в праве не работать на самих себя (в случае забастовок). Трудящимся, чтобы получить права на полное хозяйственное ведение дел на предприятии, нет необходимости иметь в качестве коллективной собственности особое неделимое имущество предприятия в отличие от общенародного имущества, устанавливать «заводской» социализм. Им достаточно иметь право распоряжаться созданным продуктом, быть хозяевами в делах управления предприятием. Именно это право им до сих пор не отдает управленческий аппарат, придумывая для сохранения своих функций хозяина различные формы государственной собственности в качестве объектов своего хозяйничанья: каждой управленческой структуре (республиканской, областной, городской и т. п.) предоставляется право на особую форму собственности — республиканскую, областную, муниципальную и т. п. Без них аппарат теряет свое оправдание и вынужден будет уступить свои функции коллективам трудящихся, органам их самоуправления.
Некоторым «демократам» кажется, будто установление новой республиканской, городской, сельской собственности — благо для непосредственного производителя, труженика. На самом деле это лишь дополнительное звено, еще дальше отодвигающее его от общей собственности. Ведь оно нужно для того, чтобы содержать дополнительный аппарат управления. Без этих «новых» форм собственности аппарат не может юридически претендовать на определенную долю из бюджета или на установление муниципальных налогов (а они уже практикуются в виде надбавки к ценам на табак, водку и другие товары). Кроме того, они служат основанием для борьбы регионов за установление господства на рынке, завоевания новых рынков согласно законам рыночной конкуренции.
Чтобы общая или коллективная собственность выступала как индивидуальная собственность, т. е. как собственность каждого, непосредственно общественная собственность, нет никакой нужды раздавать средства производства, передавать их в личную или частную собственность. Для этого достаточно предоставить право самим труженикам распоряжаться тем продуктом, в который они превращают средства и предмет труда, право претендовать на долю дохода от собственности на задействованные в создании продукта средства производства. Поэтому речь идет не о переходе средств труда в частную собственность, не о покупке рабочими им же принадлежащих средств производства в общественно-индивидуальную, коллективно-индивидуальную собственность.
Носитель индивидуальной собственности как член общества одновременно управляет вместе с другими и продуктами своего труда. Этого как раз и требует научная теория социализма. Ф. Энгельс считал несовместимым с социализмом положение, когда распределение продукта передается «на усмотрение бюрократии, которая сверху определяет и милостиво выдает рабочему его долю из его собственного продукта» {65}.
Практика все настоятельнее требует изменения механизма распределения жизненных благ, его приведения в соответствие с принципом, согласно которому рабочие становятся собственниками продукта своего труда. Для этого недостаточно переделать принцип «каждому по его труду» в формулу «каждому по результатам его труда», ибо в том и другом варианте сохраняется наемный труд, а в собственности рабочего остается исключительно его рабочая сила. Этот факт стал осознаваться рядовыми тружениками: способ распределения по стоимости рабочей силы для производителя ничем не отличается от капиталистического, он является атрибутом наемного труда. Сошлемся еще раз на мнение председателя колхоза М. А. Чартаева: «В семнадцатом году мы обобществили собственность, а старый механизм распределения оставили... не освободили труженика от наемного труда» {66}. К такому же решению склоняется каменщик из Полтавы В. Т. Чуйков. Он заявляет, что надо «дать производителю право на владение собственной продукцией». Он согласился с мнением одного из механизаторов о том, что рядовым рабочим собственность нужна как собственность на свою продукцию, которой они распоряжались бы при твердых, фиксированных отчислениях для государства {67}.
Требование рабочих и крестьян реализовать общественную
собственность в виде собственности (права на владение) произведенной ими же продукции находится в полном соответствии с научными принципами социализма. Необходимый труд (по условиям потребления) и его продукт, присваиваемый производителем для индивидуального потребления, должны включать в себя не только ту часть, которая идет на содержание рабочего, но и ту, которая обеспечивает развитие его индивидуальности. Что касается прибавочной части необходимого продукта, то она должна идти на образование страхового и резервного фондов, с одной стороны, и фонда для расширенного воспроизводства — с другой. Если, с одной стороны, свести, отмечал К. Маркс, заработную плату к ее общей основе, т. е. к той части продукта собственного труда, которая входит в индивидуальное потребление рабочего, расширенного до пределов, требуемых не только воспроизводством рабочей силы, но и развитием рабочего, и если, с другой стороны, ограничить прибавочный продукт воспроизводственным, резервным и страховым фондами и добавить к этим фондам фонды для еще или уже неработоспособных членов общества, т. е. «если снять с заработной платы, как и с прибавочной стоимости, с необходимого труда, как и с прибавочного, специфически капиталистический характер, то останутся уже не эти формы, но лишь их основы, общие всем общественным способам производства» {68}.
Из сказанного вытекают существенные выводы для практики развития отношений собственности и распределения. Оценивая создавшуюся ситуацию в данной области, должны сказать: основная задача по изменению способа распределения жизненных благ за годы после революции не была решена; способ распределения не приведен в соответствие с обобществлением собственности на материальные средства производства. Если за это время собственность формально, т. е. в виде государственной собственности, была обобществлена применительно к средствам производства, то по отношению к субъекту производства, предметам, предназначенным для индивидуального потребления, этого не произошло. Их основная масса присваивалась непосредственными производителями на базе их частной (личной) собственности на свою рабочую силу, т. е. на деле обобществление не состоялось. В результате способ распределения жизненных благ оказался в явном противоречии со способом их производства: присвоение благ происходило на основе индивидуальной (частной) собственности на рабочую силу, наемного труда, а производство — на базе государственной собственности на средства производства, отчужденной от самих производителей.
Как же в этом случае относиться ко всеми признанному (в качестве социалистического) принципу распределения по труду и соответствующим положениям К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина? Труд, как известно, не имеет стоимости, а распределение по труду в условиях товарного обмена имеет единственный рациональный смысл — распределение по стоимости рабочей силы, которая определяется необходимым на ее воспроизводство трудом. Тогда как быть с тем обстоятельством, что на поверхности нашего общества «социалистическим» принципом выступает распределение жизненных благ по труду?
К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин, не признавая возможным распределение при социализме по стоимости рабочей силы, по затратам абстрактного труда, вместе с тем не исключали труд из критериев распределения. Проводя параллель с товарным производством, К. Маркс, например, считал, что рабочее время должно служить мерой индивидуального участия не только в совокупном труде, но и в индивидуально потребляемой части совокупного продукта {69}. Он допускал обмен трудовыми эквивалентами: то же самое количество труда, которое рабочий дал обществу в одной форме, он должен получить (после соответствующих вычетов) обратно в другой форме {70}.
Эта аналогия может быть адекватно понята в случае, если здесь иметь в виду под трудом конкретный труд, т. е. рассматривать труд со стороны его роли созидателя не стоимости, а потребительной стоимости. К. Маркс, как потом разъяснил Ф. Энгельс, не мог принять тезис Б. Дюринга, что в будущем социалистическом обществе, сохраняющем товарное производство, «не только продукт труда, но и самый труд должен непосредственно обмениваться на продукт: час труда — на продукт другого часа труда» {71}. В более или менее развитом товарном производстве этого не может быть, ибо в этом случае продукт труда был бы товаром (стоимостью), а стоимость рабочей силы определяется вовсе не ее продуктом, а воплощенным в ней трудом. При таком положении вещей, при котором происходит только обмен труда на труд (в форме живого труда или его продукта), предполагается отделение работника от собственности на средства производства и превращение продукта в стоимость. Обмен труда на труд, хотя и кажется условием наличия собственности у работника, на деле имеет своей предпосылкой отсутствие собственности у работника на объективные средства труда.
Если же рабочая сила (труд) обменивается на свой полный продукт (час труда на продукт другого часа труда), то обмен труда происходит уже не по закону стоимости, а по закону потребительной стоимости. Предпосылкой такого обмена будет не просто труд, а собственность работника на материальные условия своего труда. Там, где у К. Маркса или Ф. Энгельса встречаются формулировки, похожие на принцип распределения по труду применительно к социализму, имеется в виду потребительностоимостная, а не стоимостная величина труда. К сожалению, они не всегда четко проводили это разграничение в вопросах распределения и в молодости допускали возможность потребительностоимостного выражения стоимостного обмена. Этим они дали известный повод отождествить обмен стоимостных эквивалентов — стоимости рабочей силы на стоимость жизненных средств — с обменом трудовых эквивалентов: час труда на продукт другого часа труда.
В потребительностоимостной трактовке распределения учет труда нужно рассматривать не с позиций того, сколько среднего труда затрачено по условиям производства на жизненные средства, а с той стороны, что удовлетворение определенных потребностей требует затраты определенного количества труда. Именно этот труд — труд по условиям потребления — должен учитываться в качестве меры участия общества и человека в индивидуально потребляемой части продукта. Следовательно, чтобы получить определенную долю продукта для потребления, нужно затратить определенное количество труда.
Труд учитывается не только с точки зрения производства продукта, но и с точки зрения потребления, если общество не в силах обеспечить своих членов благами по потребностям. В той мере, в какой обмен потребительными стоимостями определяет смысл простого товарного производства, правомерно проводить аналогию между ними. Только с этой точки зрения можно признать эту аналогию.
Другой, не менее важный вопрос состоит в следующем: обществу и людям недостаточно знать, что количеством затрат общественно необходимого труда определяется стоимость жизненных средств и, следовательно, уровень платежеспособного потребления; надо еще знать, чем определяется величина того живого труда, который они должны затрачивать, чтобы получить то или иное количество жизненных благ. Или, иначе, люди должны установить, сколько нужно трудиться, чтобы получить определенное благосостояние и развитие, а не — наоборот — сначала трудиться, а потом ждать, насколько повысится их благосостояние.
Этот вопрос может быть решен не на основе закона стоимости, а на базе противоположного принципа — закона потребительной стоимости. Если воспроизводство рабочей силы по ее стоимости (зарплата) определяется общественно необходимыми затратами труда на производство потребляемых рабочими жизненных благ, то сами эти затраты (сколько нужно труда на их производство) определяются уже не стоимостью, а потребительной стоимостью жизненных благ. Они потребляются не как меновые, а как потребительные стоимости. По стоимости они лишь обмениваются, продаются и покупаются. Именно потребительная стоимость жизненных средств определяет издержки производства рабочей силы, и соответственно «доля рабочего в стоимости продукта определяется не стоимостью продукта, т. е. не затраченным на него рабочим временем, а его свойством сохранять живую рабочую силу» {72}, потребительной стоимостью продукта.
Отсюда следует, что стоимостному принципу распределения жизненных благ с самого начала противостоит другой способ распределения – потребительностоимостной, в рамках закона потребительной стоимости исходным в распределении выступает уже не стоимость рабочей силы, а ее потребительная стоимость. Соответственно этот способ распределения исходит из необходимости непосредственного удовлетворения жизненных потребностей и воспроизводства человека как носителя труда и субъекта общественных отношений. В этой плоскости лежат критерий и мера потребительностоимостного распределения.
Для обеспечения существования человека, восстановления и воспроизводства его жизненных сил этот критерий можно установить согласно обычаям и привычным потребностям. В первоначальных обществах, не достигавших высокого уровня развития производительных сил, основой распределения как труда, так и жизненных благ служили потребительная стоимость продуктов и потребности человека. И в наше время мерой для обычного содержания человека являются расчеты прожиточного минимума, рационального потребительского бюджета, потребительской «корзины» продуктов и промтоваров. Именно ими определяется минимальная заработная плата, денежное (стоимостное) выражение жизненных средств, а не наоборот.
Таким же способом можно установить максимальные для данного периода потребительские бюджеты и соответствующие им уровни возможных доходов. Они определялись бы не стоимостным источником доходов (зарплата для наемных работников, предпринимательский доход и процент для нанимателей рабочей силы и т. д.), не игрой цен, а потребностями развития личности и нужным для этого уровнем благосостояния. Да и само развитие производства «больше всего стимулируется таким способом распределения, который позволяет всем членам общества как можно более всесторонне развивать, поддерживать и проявлять свои способности».
Способ распределения на основе потребительной стоимости жизненных средств позволяет установить количество труда, необходимое для удовлетворения соответствующих потребностей. Однако в этом случае труд будет необходимым уже не по условиям производства стоимости, определяться не тем рабочим временем, которое реализуется во вновь созданной в течение данного года стоимости, а необходимым по условиям потребления, которое реализуется в годовом продукте как в потребительской стоимости. Соответственно доходы должны формироваться не на основе затрат труда, в частности прибавочного труда, а на базе производительности труда, экономии рабочего времени.
Можно с уверенностью сказать, что К. Маркс и Ф. Энгельс использовали категорию труда для обоснования принципа распределения при социализме совершенно в ином смысле, чем это делалось и делается в практике распределения «по труду» согласно закону стоимости. В полном соответствии с решением вопроса о характере производства они решали проблему распределения при социализме: они не допускали распределения, основанного на меновой стоимости рабочей силы, т. е. распределения по труду, необходимому для воспроизводства рабочей силы. Ф. Энгельс резко отрицательно относился к суждениям о «социалистической теории стоимости», к тому, что «будто Марксова теория стоимости должна служить масштабом распределения в будущем обществе» {73}.
Как говорилось, чтобы выйти из кризиса, необходимо разрешить противоречия, вызвавшие его, причем в первую очередь основополагающее из них — противоречие между обобществлением производства, общественной собственностью на его вещественные средства, с одной стороны, и наемным характером труда, приводящего их в действие, — с другой.
Выходом из кризиса и способом разрешения возникших противоречий одни считают дальнейшее ограничение общественной собственности, ее широкую приватизацию и углубление наемного характера труда путем организации рынка труда и капитала (фондовой биржи и биржи труда). Другие, наоборот, предлагают преодолеть наемный труд, сделать рабочих и крестьян хозяевами не на основе их собственности на свою рабочую силу, а на базе укрепления их общественной собственности на средства производства путем все большего превращения результатов общественного производства и труда в непосредственную собственность каждого производителя.
Понятно, что эти два подхода совместить нельзя. Тем более не следует полагать, будто новые формы рыночных отношений можно направить на социальную защиту трудящихся и посредством рыночной экономики из наемных работников перевести их в положение хозяев. По этому поводу довольно резко высказывался К. Маркс: «Пожелание, чтобы, например, меновая стоимость из формы товара и денег не развилась в форму капитала или чтобы труд, производящий меновую стоимость, не развивался в наемный труд, столь же благонамеренно, сколь и глупо» {74}.
Преодоление наемного характера труда, ликвидация положения, в котором человек производительного труда оказался в роли поденщика, — первое условие выхода из кризиса, если, конечно, придерживаться социалистического курса дальнейшего развития. Социализма не будет, если рабочая сила останется и впредь товаром, а рабочий — собственником лишь своей рабочей силы.
Между тем концепция социальной защиты трудящихся, представленная Госкомитетом СССР по труду и социальным вопросам, вовсе не предполагает освобождения рабочих и крестьян от наемного труда. Наоборот, она исходит из целесообразности и необходимости наемного труда, а защиту труда рекомендует вести в его рамках. Речь идет, как пишет В. Щербаков, лишь об определении ответственности нанимателей рабочей силы — о порядке выплат за наемных работников, об участии нанимателей в формировании страховых фондов, об их обязательствах в случае расторжения трудового договора о найме и т. п. Причем предлагаемые социальные гарантии, закрепляемые законодательно, представляют собой «минимальные обязательства собственника, дающие ему право на использование наемного труда» {75}. Одним из таких обязательств является, например, предоставление наемному рабочему минимальной ставки, обеспечивающей ему зарплату в размере прожиточного минимума. Не гарантируется даже средняя стоимость рабочей силы, как это вытекает из закона стоимости и из достигнутого уровня социальноэкономического и культурно-технического развития трудящихся. Вместо этого в качестве гарантируемого уровня жизни предлагается стоимость жизненных средств, составляющих прожиточный минимум, сведенный к условиям физического существования рабочего.
Очевидно, что при таком подходе-к социальным гарантиям переход к рынку рабочей силы будет сопровождаться дальнейшим увеличением числа лиц, оказывающихся за чертой бедности, т. е. имеющих доходы ниже прожиточного минимума. По расчетам специалистов, к 40 млн ныне живущих за чертой бедности в ближайшее время может прибавиться еще 30 — 40 млн человек.
В условиях рынка рабочей силы, т. е. дальнейшего углубления наемного характера труда, невозможно будет гарантировать освобождение и от другого следствия наемного труда — безработицы. Вместо того чтобы гарантировать право на труд, государство в лице Госкомитета по труду и социальным вопросам лишь констатирует необходимость появления рынка труда, регулируемого спросом и предложением рабочей силы, и создания условий для «эффективной» занятости. В качестве мер, посредством которых может достигаться такого рода «эффективная» занятость, предлагается повсеместное введение вторых и третьих рабочих смен. Автором таких предложений невдомек, что безработица потому и возникает, что отпадает необходимость не только во второй или третьей смене, но даже и в первой. Рабочие места становятся лишними в любой из смен. Поэтому ничего не остается, как готовиться к возникновению резервной армии труда, создавать фонд для выплаты пособия безработным, обеспечивая их прожиточным минимумом, т. е. пособием, равным минимальной зарплате.
Правительственная программа допускает, что при более или менее постепенном переходе к рынку будет высвобождено 10 млн трудящихся. Специалисты же считают эту цифру сильно заниженной. В стране в настоящее время уже насчитывается около 6 млн безработных. Имеются возможности даже без всякого перехода к рынку высвободить 22 — 28 млн человек, в том числе 5 — 7 млн руководящих работников и специалистов. При переходе же к рынку в первые годы общий фонд рынка рабочей силы может составить 31 — 38 млн человек, а безработица может достигнуть уровня 18,5 млн человек {76}.
Из сказанного следует, что без преодоления самого наемного труда невозможно гарантировать право на труд. Наше государство, ранее обеспечивавшее это право, после передачи функции нанимателя рабочей силы различным предпринимателям отказывается от этих гарантий. В «Основах законодательства Союза ССР и республик о занятости населения» по существу уже нет положения о гарантированном праве на труд. Государственные гарантии этого права сводятся лишь к обеспечению равных возможностей в его реализации, к «свободе выбора рода занятий и работы», но не к обязательному предоставлению свободно выбираемой работы. Кроме того, «граждане имеют право на свободный выбор места работы» (ст. 9).
Сами же граждане делятся на: а) занятых, работающих по найму, и б) занятых, самостоятельно обеспечивающих себя работой. Ко второй группе относятся наниматели, а не наемные работники, а именно: предприниматели, арендодатели, кооператоры (руководители), фермеры и т. п. К ним примыкают лица, занимающие оплачиваемые должности. В этом делении опять-таки законодательно выделяются работники, не включенные в категорию наемных, а государство в лице своих органов относит себя к нанимателям рабочей силы. Поэтому государственная собственность сохраняет себя как форму собственности, позволяющую присваивать общественную собственность немногим. Тем самым наемный труд утверждается и охраняется государством в качестве основания своего существования.
Конечно, есть различие между работниками, нанимаемыми государством, и частниками, предпринимателями. Но государство в его нынешнем виде не собирается свой аппарат превратить в работников, нанимаемых трудящимися и поставленных в зависимость от доходов непосредственных производителей, которые могли бы часть своего дохода выделять аппарату управления по своему усмотрению. Наоборот, в каждом новом законе наемными объявляются работники производительного труда. Такой социализм можно с уверенностью отнести к строю, который проповедовал немецкий экономист, теоретик прусского социализма К.
Родбертус, согласно которому не рабочим предоставляется право в обычном демократическим порядке облагать себя налогом в пользу аппарата управления, а, наоборот, все дело передается на усмотрение бюрократии, которая сверху определяет и милостиво выдает рабочему его долю из его собственного продукта {77}.
Суровая критика современного административно-бюрократического аппарата сегодня нужна вовсе не потому, что отпала необходимость в выполнении непроизводительных государственных административных функций, особенно функций планирования и управления. Современный бюрократический аппарат достоин ликвидации в качестве субъекта собственности, который нанимает работников, лишая их непосредственной индивидуальной собственности на общие средства производства и землю. Именно в этих условиях наемные работники теряют право на реальное участие в управлении производством и делами общества (за исключением некоторых формальных функций на второстепенных участках управления). Наличие наемного труда — не принцип социализма, а государственнобюрократическая форма организации труда, присущая государственному капитализму, когда наймом занимается не отдельный предприниматель, а государство как орган управления, представляющий всех нанимателей.
Можно ли надеяться, что на освобождение рабочего от наемного труда пойдут наниматели рабочей силы — начиная с государства как собственника, его управленческого аппарата и кончая предпринимателями, руководителями новых кооперативов? Понятно, что нельзя ждать защиты трудящихся от наемного труда от тех, кто по своему экономическому положению в нем заинтересован. Да они об этом и не думают и никогда не пойдут на то, чтобы сделать рабочих и крестьян хозяевами. Без отношений договоров о найме рабочей силы аппарат управления не сможет претендовать на прибавочный продукт как на условие своего исключительного существования. Аппарат управления как представитель собственника как раз и является тем субъектом, от которого трудящимся надо защищать себя. Защитить себя в этом случае они могут единственным эффективным способом, поставив управленцев на место наемных работников, а себя — рабочих, свои коллективы — сделав нанимателями. Таковыми рабочие могут стать при условии, если будут хозяевами средств производства, если сами будут распоряжаться продуктом своего труда.
В колхозе, возглавляемом М. А. Чартаевым, такую перестановку осуществили сами работники. Они освободили себя от наемного труда, поменяли местами управленцев и рядовых тружеников, перевернув пирамиду: председатель колхоза, специалисты, служащие были поставлены в прямую зависимость от колхозников, от результатов их труда. Они стали получать свои доходы путем установления коллективом определенного процента от доходов колхозников. Аппарат управления из командной системы превратился таким образом в аппарат служащих у производителей, в нанимаемых ими работников. Зоотехник, например, перестал получать, как ранее, установленную зарплату, гарантируемую председателем и правлением колхоза. Его доход стал зависеть от доходов доярок: чем они выше, тем больше получает специалист, если он принимал непосредственное участие в повышении доходов тружеников, в сокращении производственных затрат.
Что касается самих колхозников, то их доходы не только возмещают затраты их труда, но и включают в себя определенную часть дополнительного дохода, исчисляемого в определенном процентном соотношении с их трудовыми паями. Они получают как работающие собственники: и как производительные работники, и как хозяева, собственники (аналогично хозяину-фермеру), объединенные в одном производственном коллективе.
Опыт коллектива дагестанского и других колхозов, сделавших своих членов совладельцами основных фондов, показывает, что условием преодоления наемного труда является соединение в одном и том же лице работника и собственника. Можно ли то же самое сделать в трудовых коллективах промышленных предприятий, являющихся объектом различных форм государственной собственности (союзной, республиканской, городской и т. д.)? Положительный ответ на этот вопрос будет очевидным, если мы не на словах, а на деле хотим сделать рабочих хозяевами на производстве. Достаточно опять-таки поставить управленческий аппарат предприятий в положение работников, нанимаемых рабочим коллективом, а рабочих — в положение нанимателей. Для этого, как говорилось, нет необходимости раздавать государственную (народную) собственность отдельным коллективам и их членам, как не было нужды это делать в условиях, при которых аппарат управления выступает органом, уполномоченным собственником, нанимающим рабочую силу. В таких условиях государство будет уполномочивать на это непосредственно трудовые коллективы, самих рабочих, которые устанавливают свои доходы с учетом как результатов своего труда, так и своей доли в общей собственности на средства производства, применяемые в производстве продукта. Затем они будут добровольно делиться своими доходами с нанимаемыми ими управляющими и служащими вплоть до государственных служащих. Само государство в этом случае превратится в орган управления, нанимаемый и уполномоченный народом.
В промышленности и в других отраслях уже сейчас есть немало коллективов цехов, участков, комплексов, в которых управленческий состав получает определенный процент от средней заработной платы рабочих, причем именно последние определяют величину этого процента. Коллективы некоторых небольших предприятий переходят на учет доли каждого работника в общих фондах предприятия, распределяя продукт в зависимости и от этой доли. В печати уже освещался опыт ряда таких предприятий: завода железобетонных изделий Ульяновской области, целлюлозно-бумажного завода Калининградской области и др.
Не следует думать, что при этом неизбежно будут ущемляться теперь уже интересы управленцев. Оплата труда управленцев при таком механизме распределения, как показывает опыт, оказывается не меньшей, а при хороших делах (эффективной работе предприятий) — даже большей, чем устанавливавшаяся до этого государством. Дело в том, что при общем росте производительности труда основных работников растут и общие доходы предприятий, из которых производится выплата вознаграждения за труд управленцев.
Взаимная заинтересованность и тех и других в росте производительности труда, во внедрении всевозможных техникотехнологических новшеств, в получении все большего количества и лучшего качества необходимой людям продукции ради, естественно, и собственной выгоды — более высокого поощрения за лучшие результаты труда — все это не разъединяет, не разводит нанимателей-рабочих и нанимаемых управленцев по разным полюсам, а, напротив, сильнее скрепляет их общей ответственностью за нормальный ход производственного процесса, за повышение его эффективности и т. п. Рабочие впервые на равных подключаются к поиску различных новшеств вместе с управленцами, научно-технической интеллигенцией, к практической апробации их на своем производстве, а также к самостоятельной разработке собственных образцов новой техники и технологии. На таких предприятиях практически невозможна ситуация, когда приобретенная за громадные деньги импортная техника и оборудование годами не осваиваются, ржавеют на складах или прямо под открытым небом. Рабочие, участвующие в поисках и разработках вместе с инженерно-техническим персоналом предприятия, а также специалистами высшего эшелона управления (те, как профессионалы более высокого класса, следят за зарубежными новинками), не допустят закупок «впрок» или такого оборудования, которое они не смогут освоить.
Противоположность ролей нанимаемого и нанимателя в этом случае только кажущаяся. Все это лишь внешне напоминает систему найма, потому что рабочие практически не выступают командирами-бюрократами, напротив, они прямо заинтересованы в настоящих — грамотных и умных — помощниках. И если управленцы, ИТР оправдывают их надежды, действительно помогают им добиваться больших успехов в труде, то ни первым, ни вторым нет необходимости искать какие-то особые формы, средства взаимодавления или защиты. Не справляющийся со своими обязанностями управления ИТР поймет свою неспособность помочь коллективу по результатам работы последнего, о которых теперь знают все работники предприятия, по оплате его труда и сам, без подсказок и накачек, догадается, что, коль скоро пользы данному трудовому коллективу не приносит, ему либо надо думать о росте квалификации, либо искать более подходящую сферу приложения своих сил и способностей. Некомпетентные специалисты в такой ситуации навсегда теряют возможность принимать и навязывать коллективу неразумные решения.
Подобное «перевертывание» ролей нанимателя и нанимаемого — шаг к подлинно демократической, социалистической системе отношений в производстве (и в материальном, и в духовном), где главным действующим лицом наконец по праву становятся трудящиеся — непосредственные создатели всего общественного богатства.
Освобождение трудящихся от наемного труда дает им и другое преимущество — защиту от того, что является результатом вновь разворачивающихся процессов, их подчиненности законам общественных отношений и действий, в которые они включаются, а сегодня это отношения и деятельность по переходу к рыночным формам экономики, рыночным отношениям.
Объективные социально-экономические законы не могут по усмотрению того или иного органа власти приостанавливать свое действие, правительство и люди не в силах их обходить, игнорировать или, наоборот, по указу вводить в действие. Если трудящимся приходится, например, вступать в отношения найма, в рыночные отношения, то и законами их деятельности будут законы наемного труда, рынка со всеми негативными для них последствиями.
Трудящиеся, безусловно, вольны исправлять и изменять свою деятельность и отношения, но эти изменения должны не навязываться сверху, а совершаться самими субъектами отношений и деятельности. «Исправление, изменение общественных отношений, разумеется, возможно, но возможно лишь тогда, когда оно исходит от самих членов этих исправляемых или изменяемых общественных отношений» {78}. Преобразованные отношения будут иметь и новые, соответствующие им законы. Только таким образом можно освободиться от подчиненности законам, действие которых ввергает трудящихся в нищету или в другие нежелательные для них ситуации, например безработицу. Если трудящиеся не хотят увеличивать армию безработных и желают вызволить страну из кризиса, им нужно действовать и создавать такие отношения, законы которых не предполагают развития через периодические кризисы и безработицу. Это не будет субъективным произволом, принятием волевых решений, так как речь пойдет об изменении реальных отношений и форм деятельности, исходящем от самих трудящихся.
Как же избавиться от наемного труда в этой ситуации? Как трудящимся защитить себя, например, от рынка рабочей силы? Коль скоро все большим числом людей — и учеными, и специалистами-практиками, и рабочими — начинает осознаваться объективная необходимость подобных перемен, рожденных самой практикой социализма, коль скоро у них появляется все больше последователей и преданных защитников, то рано или поздно эта тенденция пробьет себе дорогу и скорее всего станет законом дальнейшего развития нашего общества.
Конечно, эти изменения, вызванные к жизни естественным ходом развития социализма и отрицающие наемный характер труда, т. е. способствующие разрешению одного из главных противоречий нового общественного строя, требуют для их реализации соответствующих условий, как объективных, так и субъективных. Что касается первых (уровень и характер общественного разделения труда, степень обобществления основных средств производства, уровень технической оснащенности и научного обеспечения производства в главных, приоритетных отраслях народного хозяйства и т. п.), то, как показывает опыт упоминавшихся предприятий, и в промышленности, и в сельском хозяйстве такие условия в той или иной мере существуют. Об этом красноречиво говорит хотя бы тот факт, что эти прогрессивные изменения проходят достаточно быстро и совершенно безболезненно. Следовательно, объективные условия не просто способствуют их успешному проведению — они сами подталкивают к ним.
Однако сейчас на их пути воздвигаются, причем искусственно, серьезнейшие препятствия — насаждаются противоречащие им рыночные отношения. Думается, что открыть простор для беспрепятственного осуществления прогрессивных преобразований, обеспечить успешное течение естественноисторического процесса развития социализма, начать его действенное совершенствование за счет его собственных, только ему свойственных сил и механизмов, освободить этот процесс от чуждых самой его природе элементов, порождающих различные формы отчуждения (человека от человека, от полной собственности трудящегося на свой труд и его результаты и т. д.), можно только при одном условии: если мы немедленно откажемся от курса на всемерное расширение рыночных, товарно-денежных отношений, действительно вернемся в лоно современной цивилизации, держащей курс на все большее сокращение сферы действия рынка, рыночной стихии. Собственно, этого требует сама наша жизнь, с завидным упорством сопротивляющаяся рынку.
И все-таки, утверждая, что объективные условия для прогрессивных процессов налицо, важно не забывать: даже самые благоприятные объективные условия не могут быть реализованы, если не сформировались субъективные предпосылки, т. е. если четкое понимание необходимости этих преобразований не стало фактом сознания громадных масс людей как «наверху», так и «внизу». Энтузиасты-одиночки лишь дают первый толчок такому осознанию, но нужно еще, чтобы тысячи, миллионы людей захотели понять необратимость истории, необходимость встать на путь прогрессивных преобразований.
Что же нужно сделать для подготовки субъективного, человеческого фактора процессов развития? Для этого прежде всего необходимо широко, всеми доступными обществу средствами пропагандировать новаторский опыт талантливых первопроходцев. Нужно убедить массы людей — управленцев и рабочих — в том, что эти изменения — единственно правильный, самой практикой найденный способ его самосовершенствования. О конкретных модификациях этого способа развития речь сейчас не идет, ибо, несомненно, жизнь подскажет множество вариантов его реализации, важно, чтобы не искажалась его суть. Наконец, требуется убедить людей в том, что все другие пути движения нашего общества вперед ему заказаны историей, поскольку ведут к реставрации того, что давно пройдено нашей страной и от чего освобождаются другие передовые страны мира.
И еще одно соображение относительно того, с чем могут быть сопряжены процессы развития в нынешней ситуации. Конечно, их можно и нужно осуществлять добровольно, с обоюдного согласия обеих сторон производственного процесса — и работников — непосредственных производителей, и управленцев. Но для этого и те и другие должны четко понимать и громадную собственную выгоду, и не меньшую общественную пользу от таких изменений. Если, скажем, управленцы не сознают великого смысла подобных перемен, а будут всеми силами сопротивляться им, то рано или поздно за них примутся трудящиеся, но тогда преобразования могут приобрести насильственный характер. Если же объективной необходимости кардинальных изменений такого рода не поймут трудящиеся, то возможна не только полная остановка движения нашего общества по пути социализма, но и — с расширением рыночных отношений — его движение вспять, к сохранению и воспроизводству всех болезней и язв прежних эпох (подтверждений тому уже несть числа).
Сегодня проблема уяснения смысла сложившейся ситуации, как и возможных вариантов развития советского общества, стоит особенно остро. Не может не вызывать тревогу хотя бы тот факт, что обстановкой в стране владеют не трудящиеся, более других жизненно заинтересованные в преобразовании экономических, а с ними всех прочих отношений на принципах социальной справедливости, на основе равенства, братства и счастья всех людей, а слои и группы, стремящиеся не только сохранить свои незаконно (за счет народа) приобретенные нетрудовые доходы и привилегии, но и приумножить их благодаря усилению наемного характера труда работников и потому, как правило, не желающие разбираться в объективных законах развития социализма, предпочитающие анализу реалий нашей страны поиск панацеи от собственных бед в чужих странах. Те, кто понял прогрессивное значение назревших преобразований, принимают в них самое активное участие. Это гарантия того, что на предприятиях, где новая система отношений сформирована или формируется, коллизии в будущем объективно исключены.
Но сегодня в обществе пока явно преобладает тенденция ужесточения условий найма работников — непосредственных производителей материальных и духовных благ, расширения сферы использования рыночных механизмов, и — как следствие — идет быстрое нарастание негативных последствий действия законов рынка для громадных масс трудящихся. Неудивительно, что такие грозные для любого общества явления, как нищенство, безработица и массовые забастовки, яркие свидетельства усиливающейся поляризации общества, пришли в нашу жизнь уже в годы перестройки.
Избавиться от всего этого рабочие могут, если откажутся вступать в отношения купли-продажи своей рабочей силы, активно выступая против рынка рабочей силы. Они вполне обоснованно могут отказываться от участия в работе предприятий, в которых частные собственники или их товарищества явились бы хозяевами, а рабочие — их наемной рабочей силой. Рабочие коллективы могут сами взять на себя функции коллективного собственника и превратить данное предприятие в народное собственное предприятие. Они могут не согласиться и с тем, что переход к отношениям рынка рабочей силы и к массовой безработице неизбежен, что им нет альтернативы, ведь такие суждения — результат того же субъективизма, но доведенного до абсурда, до своей противоположности — рыночного фетишизма и фанатизма.
Печально, что этого не понимают многие наши новые законодатели, идущие не от жизненных реальностей, а от «мировой кровавой практики», точнее — от практики буржуазных государств.
К сожалению, недавно принятым Законом РСФСР «О предприятиях и предпринимательской деятельности» коллективы предприятий и рабочие не признаются в качестве непосредственных субъектов общественной собственности. Закон исходит из того, что в РСФСР «могут создаваться и действовать предприятия, находящиеся в частной, государственной, муниципальной собственности и собственности общественных организаций» (ст. 5). Более того, коллективная собственность колхозов и промышленных предприятий, крестьян и рабочих, представляющая собой реализацию общей собственности, законом вообще не допускается. Зато индивидуальная и коллективная собственность предпринимателей, использующих наемный труд, ставится на первое место. Предлагается регистрировать как самое необходимое предприятие, управляемое или самим собственником, или органом, управляющим его имуществом на праве хозяйственного ведения. Что касается трудового коллектива наемных работников, он лишь претендующий на определенные социальные льготы контрагент собственника, заключающего с ним договор (коллективный). Наемный труд и предприниматель (собственник) — таковы два полюса ориентированной на рынок программы хозяйственной реформы.
Тогдашний председатель Госкомтруда СССР В. Щербаков не нашел иного способа защиты трудящихся, кроме ввода рынка рабочей силы. Что же дает переход к рынку человеку? — спрашивает он и отвечает: «Я думаю, самое главное — возрождение человеческого достоинства, веры в свои силы и социальную справедливость, в свою способность добиться лучшей жизни» {79}. Он уверен, что переход к рынку — во благо, в интересах трудящихся, и тут же предлагает защитные меры от него. Но зачем, спрашивается, защищаться от того, что возвращает человеку «достоинство», «свободу», «равенство» и «социальную справедливость»? Однако он не хочет сказать, кому даются все эти ценности и у кого отнимаются. Более того, оказывается, что рынок «невыгоден только тем, кто стоит сегодня у распределителей. Именно эта группа и запугивает людей рынком» {80}. Вряд ли это суждение результат лишь наивности государственного деятеля.
Впрочем, легко обнаруживается и проявление особой «заботы» хозяина о наемном рабочем — председатель Госкомтруда обязывает хозяина обеспечить наемника минимальной зарплатой не ниже прожиточного минимума. Грузчику, например, он гарантирует не 250 руб. в месяц, а лишь 75 руб. Спрашивается: что в этих условиях остается делать рабочим? Одно — председателей всех комитетов перевести в служащие и сделать так, чтобы их зарплата определялась не комитетами, а по усмотрению хозяев-рабочих в зависимости от их собственных доходов и от усердия управленцев.
Сегодня главным средством социальной защиты трудящихся является само материальное производство, направленность его не на прибыль и более или менее нормальное воспроизводство стоимости рабочей силы труженика, а непосредственно на удовлетворение его потребностей качественными и в достаточном для этого количестве предметами потребления.
Необходимо прежде всего коренным образом переориентировать производство на пользу рабочих и крестьян. Для этого нужно перевести хозяйственный механизм на потребительностоимостную основу, предполагающую в качестве главных результатов производства не прибыль, а потребительную стоимость, т. е. предметы потребления, предназначенные для непосредственного удовлетворения общественных и личных потребностей. При этом затратами (издержками, вычетами) должны быть признаны стоимость продукта и ее составляющие, в том числе прибыль.
Не увеличение стоимостных показателей, а их уменьшение по мере возрастания массы произведенной продукции будет составлять эффективность производства, работающего на человека труда. Только поменяв местами стоимость и потребительную стоимость, подчинив первую последней, можно создать действительно антизатратный хозяйственный механизм, служащий благу трудящегося человека.
Долгое время трудящимся неустанно говорили, что социалистическое производство осуществляется во имя наилучшего удовлетворения потребностей, во имя создания условий для всестороннего развития каждого человека. В то же время при проведении реформ, хозяйственных и других мероприятий эта цель каждый раз отодвигалась под тем предлогом, что общество не подготовлено работать во имя лучшего удовлетворения потребностей трудящихся, оно вроде бы больше подготовлено трудиться во имя прибыли. Или, например, провозглашался принцип «экономика должна быть экономной», а наши хозяйственные механизмы, построенные на товарных формах, подгонялись под требование «экономика должна быть прибыльной», хотя известно, что из сэкономленного прошлого или живого труда, т. е. из непримененного труда, никому еще не удавалось получить ни копейки прибыли.
Чтобы производство работало на трудящегося человека, необходимо выполнить требование о том, что всемерное наращивание вклада каждого коллектива в наиболее полное удовлетворение потребностей трудящихся масс должно достигаться при наименьших затратах материальных ресурсов и живого труда (без его деления на необходимый и прибавочный труд). Необходимо сделать такую практику непреложным законом хозяйственной деятельности, основным критерием ее оценки и главным содержанием любых экономических реформ. Только таким образом можно преодолеть существующую практику оценки «результатов» хозяйственной деятельности в рублях валовой стоимости или стоимости чистого продукта, за которыми стоят затраты труда. Только так можно устранить затратные формы хозяйственного расчета, планирование от достигнутого, т. е. освободиться от всего того, что ведет к повышению цен, неудержимой инфляции, к подрыву экономических основ социализма. Социализм и работа на повышение стоимости — несовместимы.
С изъятием стоимостных показателей из оценки результатов хозяйственной деятельности и переводом стоимости в средство учета вычетов (расходов) из них открывается реальная возможность развития экономики на основе постоянного удешевления предметов потребления и услуг. Сумма снижения цен на выпускаемую продукцию (в зависимости от достижения определенного уровня производительности труда и его экономии) была бы надежным основанием для повышения реальных и номинальных доходов трудящихся, снижения нормы прибавочного продукта и рычагом действительного сокращения управленческого аппарата.
Одновременно появилась бы возможность впервые за последние десятилетия сократить рабочий день, превратив тем самым экономию труда в стимул трудовой деятельности и в средство социального развития труженика и производственного коллектива, поощрять высокопроизводительный труд сокращением рабочего дня коллектива предприятия или отдельных рабочих, превращать экономию труда в форму более продолжительного отпуска или в другие формы по усмотрению самих трудящихся.
Антизатратный хозяйственный механизм превратил бы планирование из деятельности по регулированию затрат, стихийно складывающихся стоимостных пропорций в работу по учету и прогнозированию реальных потребностей общества, поиску оптимальных решений и повышению эффективности производства, повороту его к человеку, социальным проблемам. Перенесение центра тяжести в плановой деятельности на социальную сторону экономики, прогнозирование развития общественных отношений, отношений собственности и распределения — настоятельная необходимость наших дней. Только на этом пути можно преодолеть недостатки существующего планирования, порожденные попытками соединить план не с реальными потребностями людей, а с рынком, отвергающим всякий заранее рассчитываемый потребительский спрос и отдающим решение всех вопросов механизмам стихийной регуляции. Те, кто предлагает заменить план рынком, даже не берут во внимание опыт развитых капиталистических стран, перешедших по примеру социализма с платформы стихийного рынка на методы государственного регулирования и программирования и преодолевших многие коллизии стихии рынка, сопровождающие его периодические финансовые расстройства. Преодоление деформаций сферы распределения, ее переориентация на улучшение жизненного положения трудящихся настоятельно требуют освобождения ее от подчинения игре цен и галопирующей инфляции. Для этого необходимо, чтобы сумма жизненных средств, присваиваемая трудящимися, определялась не их стоимостью, не тем общественно необходимым трудом, который затрачивается на их производство и представляет эквивалент стоимости рабочей силы, а потребительной стоимостью жизненных средств. Распределение благ, основанное на труде, затраченном на их производство, в лучшем случае способно обеспечить всего лишь возмещение затрат рабочей силы, обычное содержание рабочего, но не его развитие и благосостояние.
Если общество ставит целью не просто воспроизводство затраченных сил рабочего, но развитие трудящегося человека, то количество времени и труда, выделяемых для этого, должно быть необходимым и достаточным (по условиям потребления и потребительной стоимости жизненных благ и средств развития). Только распределение по этому труду, т. е. определяемому условиями потребления (а не производства стоимости), является собственно социалистическим, способствует росту благосостояния трудящихся масс и их развитию. Оно предполагает, что не только необходимый, но и прибавочный продукт с самого начала должен служить для удовлетворения потребностей самих рабочих, для развития их способностей и равноправного пользования всеми приобретениями науки и искусства.
Из такой потребительностоимостной переориентации распределения следует, что главный путь роста оплаты труда и повышения жизненного уровня трудящихся лежит через рост массы потребительных стоимостей, повышение потребительной, а не стоимостной эффективности производства. Чем больше экономятся труд и материальные ресурсы, тем выше будут доходы (ниже затраты — выше оплата). В предлагаемых условиях хозяйствования доходы рабочих и трудовых коллективов формируются не по объему затрат (как теперь) [3], а по экономии рабочего времени в соответствии с коэффициентом эффективности труда — отношением его полезного результата к трудоемкости. Тем самым выводится из игры прибыль как основной рычаг формирования хозрасчетных доходов (первая и вторая формы хозрасчета) предприятия. Ее место заступает форма работы на себя и на общество, предлагающая постоянное удешевление предметов народного потребления, всех материальных благ и услуг.