— Слышал, — покладисто согласился малыш. — Этот… в конце. Это же Ормссон был?
— Ну да.
— А ты с ним так… — распахнул во всю ширь глазищи Утячич. — Как с равным.
— Что тут такого? — удивился я.
— Ну… ничего… Говорят, он колдун, и все местные дивные люди к нему с доносами бегают. Еще говорят: он прежде в охранке служил, и потому все по всех знает. Сказывают, его даже Малковиц боится.
— Вот как? — криво усмехнулся я. И подумал, что если главный лицейский стражник действительно служил раньше в Имперской Службе Безопасности, то помощь ниссе ему точно не понадобится. Найдутся желающие и без зачарованного народца поделиться чужими секретами. — А мне он особенно страшным не показался… Ты его по голосу узнал?
— По походке, — разулыбался Добружко.
— А другие? Те, что с Ормссоном приходили? Их знаешь?
— Не-а.
— А того, что был до них? Тот, что приходил, пока меня не было?
— Бубнилку? Не-а. Тоже незнакомая походка.
— Почему бубнилка?
— Да ходил по твоей комнате, и все чего-то приговаривал. Музыку, что ли, какую-то губами изображал.
— Взрослый? Этот, бубнилка твой.
— Чего это он мой? — вскинулся парень. И тут же потух, догадавшись, что я просто шутил. — Взрослый, да. Тяжелый. И бубнил таким голосом… густым.
— Басом?
— Ага. Точно. Басом.
Какого-либо энтузиазма я в ответах Утячича не разглядел. Сосед отвечал, потому что я спрашивал, и не более того. Мне же нужно было, чтоб парнишка сам искренне захотел найти для меня этого пресловутого бубнилку. В том, что Добружко может это сделать, я и на миг не засомневался. Не с его потрясающим, лисьим слухом.
Прищурился и коварно улыбнулся, прежде чем задать следующий вопрос.
— А вот скажи мне, друг Утичич. У тебя есть такие друзья, с кем можно разделить торт?
— Торт? — как-то жалобно переспросил сосед.
— Да. Торт. Большой, кремовый и с вишенками.
— С вишенками? Сладкий?
— Вкусный, — кивнул я.
— Найдутся такие, — решительно выдохнул малыш, и облизнул губы.
— Отлично. Вот бери с собой этих достойных ребят, и найдите мне бубнилку. Покажете мне этого человека, и получите торт. Клянусь бородой Отца!
— Серьезно, — качнул головой Добружко.
— А-то! — хмыкнул я. — На том и стоим.
И повернулся, чтоб уйти, посчитав на этом свою задачу решенной. Но не вышел. Потому как Утичич вдруг бросил мне в спину совершено невинным тоном:
— А ты разве не спросишь, слышал ли я: о чем говорил Ормссон со своими людьми, после того, как ты убежал?
— Слышал? — понимаю, что подслушивать не хорошо. Но ведь не его, Добружки, вина, что Боги наградили этаким замысловатым даром.
— Ага, — тряхнул светлыми кудрями парнишка. — И готов рассказать…
— Пирожное? — тоном опытного искусителя, деловито поинтересовался я.
— Услуга, — тяжело вздохнул мальчишка. И показал смартфон с каким-то активным чатом на экране. — Здесь болтают, будто бы ты Ромашевича избил? Правда, или сочиняют?
— Ромашевич — это у нас кто?
— Одноклассник твой. Здоровенный, — удивился малыш.
— А, этот. Ну, да. Был такой. Мы с ним поспорили о… сфере общения. И ему пришлось признать мою правоту.
— Значит, ты его сильнее?
— Конечно, — фыркнул я. — В своем классе, я самый сильный. И умный. И красивый. Практически, идеал.
— И богатый? — непонятно к чему, серьезно решил уточнить сосед.
— А вот тут — мимо. Не богатый. Но я вскоре намерен исправить это упущение. Так какого рода услуга тебе нужна? Или все-таки сойдемся на пирожном?
Парнишка снова тяжело вздохнул, смешно сморщил нос, и начал издалека:
— У нас в параллели четыре класса. И у многих здесь же, в Лицее, учатся старшие родственники. А у меня — нет…
— Обижают? — догадался я.
— Дразнятся. Иногда — обидно.
— А сам чего?
— Бывает, и сам дразнюсь. Но у них есть… старшие, а у меня…
— А у тебя нет, — хмыкнул я. — И они, чуть что, грозятся, что старшие тебе уши надерут. Так?
— Так, — насупился Добружко. — Вот я и подумал…
— Правильно подумал, сосед, — припечатал я. — Все должны быть в равных условиях. Стать кем-то можно только самому. Сильным, умным, удачливым. Этого у старших не занять и к себе, как отцовское пальто, не примерить. Потому, вот тебе мое слово: Я, Антон-Альрик Летов, беру этого свободного человека, Добружко из рода Утячичей, под свою защиту и покровительство. И не стану ничего просить или требовать, кроме службы.
— Я… я, Добружко Утичич, сын Нещада, внук Свитовита Старого, принимаю защиту и покровительство Антона Летова, и клянусь вернуть долг службой по силам, — отчего-то хрипло, но тщательно выговаривая слова, выдал свою часть древней клятвы, младшеклассник.
И этой своей искренностью, серьезным отношением к устаревшей лет на двести клятве, он, мой малолетний сосед, прямо-таки толкнул меня к мысли, что это не игра. Не мечты, и не сон. Что все по-настоящему. Что я сам принял решение и воплотил его в жизнь. Что намерен сдержать клятву — а значит, принять на себя ответственность за другого человека. И пусть этому человеку лет-то всего ничего. Ну так и я не сорокалетний старик.
Холодок пробежал по спине, так что я зябко дернул плечом. Подумалось вдруг о взрослой жизни, и о том, как просто и незаметно только что перешагнул этот порог. О сотнях и тысячах людей, жизнь которых в недалеком будущем будет зависеть от принимаемых мною решений. И стало мне как-то… Нет, не страшно, а… неуютно. Словно бы тесно в узеньком лицейском мундирчике. И еще любопытно. Аж дух перехватило от раскрывающихся предо мной перспектив. От распахнутого настежь мира, существенную часть которого я намерен был заполучить в собственность.
Только сперва следовало разобраться с текущими задачами. Сдать, наконец-таки, эти пресловутые тесты, с помощью лицейских учителей подготовиться к государственным экзаменам, получить аттестат, и тогда уже… Ну и разобраться, в конце концов, с дерзким типом, осмелившимся рыться в моих вещах.
— Итак, мой юный друг Добружко Утячич! Теперь, когда мы соблюли формальности, и ты получил то, чего хотел, могу ли я знать, чем занимались в моей комнате господин Ормссон со своими людьми?
— А правда, что у тебя все тело в татуировках? Покажешь?
У меня даже слов подходящих не нашлось, чтоб адекватно отреагировать на этакую наглость. Одни ругательства. Но не станешь же матом крыть этого малолетнего вымогателя.
— Сударь, вы забываетесь, — процедил я. — Рассказывай.
— Да они и не разговаривали почти, — заторопился сосед. — Колдун только приговаривал: «вот здесь» и «вот это тоже». И сразу щелкало так… Шш-чик-вжжжж.
— Фотокамера, — догадался я.
— О, точно. Очень похоже. А потом, начальник приказал присматривать за тобой. Так и сказал: присмотрите за пацаном, мол. Чтобы, дескать, он… то есть — ты, не наделал глупостей от избытка энергии.
— Энергии и сил? — холодея от нехороших предчувствий, уточнил я.
— А, точно. От избытка сил.
— Колдун, говоришь… Из охранки…
— Ну пацаны болтают, — пожал острыми плечами Добружко. — Так-то мне точно не известно. И просить некого. Момшанского только если…
— Спроси, — улыбнулся я. — За спрос не бьют и денег не берут.
— А татуировки покажешь?
— Вороны! — вспылил я. — Что я слышу? Ты торгуешься с собственным покровителем?
— Ну а чего? — дрогнувшим голосом заныл Утячич. — У нас редко происходит что-то интересное. А тут ты с рунами на руках. Да еще Ромашевич этот побитый. Все же знают, какой он здоровый. И из свиты Варнакова. С ним и раньше связываться боялись, а как он к сыну местного градоначальника прибился, так и подавно. В старшаковские чаты у меня доступа нету, а в нашем, младшем, только о тебе и говорят.
— Вот как? — немного растерянно проговорил я. Не привлекать внимание? Тихонько доучиться до экзаменов? А вот такой славы не хочешь? И ведь, чует мое сердце, история с человеком из свиты туземного неформального лидера, сына выборного хозяина Берхольма, на этом не закончится. Хотя бы уже потому, что здесь, в Лицее, как верно подметил Добружко, редко что-то случается.
— Ну да… Да и как мне еще доказать, что ты взял меня под защиту? Спросят о тату, а я: и знать не знаю, и ведать не ведаю. Дразниться станут…
Ну вот чего-чего, а доводить ребенка до слез я совершено не планировал. А тот уже и носом хлюпать начал, и голосом дрожать.
— Признаю, — кивнул я в подтверждение собственных слов. — Торговля — достойное занятие. И аргументы ты привел вполне убедительные. Но! Но прежде чем я расскажу! Заметь! Показывать не стану. Я не витрина и не картинная галерея! А рассказать, расскажу, где чего у меня нарисовано. Но прежде и ты мне службишку сослужи. Поведай дремучему провинциалу, что за рыбы плавают в нашем пруду. Кто есть кто в моем классе, что за человечек такой интересный, этот сынишка градоначальника, и особенно подробно о его, как ты выразился — свите. А то, я конечно силен, умен и обаятелен, но стая щук и дракона одолеют.
3. Руна Исс
Светояру.
Совершено секретно.
Изыскать возможность выявить ближайшие планы А. Л.
Прояснить существование и текущее расположение интересующего нас артефакта. Организовать аудиторскую проверку доступных поднадзорному банковских счетов.
Подготовить аналитическую записку по вассальным семьям потенциально лояльных А. Л.
По исполнении докладывать немедленно.
«Расскажите о содержании „Речей Высокого“. Почему текст можно условно разделить на четыре части? Перечислите эти части».
Проще простого. Мне ли не знать содержание записанных древним скальдом, исландцем Снорри Стурлусоном, наставлений Отца?! Авторучка жгла руку, требуя немедленно выплеснуть на бумагу ответы, но я заставил себя не торопиться. «Речи» подождут. В конце концов, даже записанной на пергаменты версии изустного предания уже больше шестисот лет. Что для классики Руской литературы еще несколько минут?