Компания зачарованно молчала, синхронно поворачивая головы к очередной стеклянной жертве.
После того, как в «большой» комнате рамы были освобождены от стекол, стало слышно, как неведомый вирус разрушения принялся буйствовать в комнате поменьше. Никто из теперь уже трезвых как стекло студентов не двинулся с места. По звукам, доносившимся из комнаты, каждый безошибочно определял, что именно прекратило свое существование в данный момент. После очередного хлопка все хором шептали:
– Окно… форточка… окно… ваза… «клинское»… два… три…
Воцарилась небольшая пауза.
– Все… Больше нечему, – шепотом изрек кто-то и словно в ответ из комнаты донесся сдавленный «дзынь». Все удивленно переглянулись, а долговязый разочарованно выдохнул:
– «Гжелка». Нашел, падла…
Тем временем эпидемия переместилась на кухню: в холодильнике глухо лопались припасенные впрок бутылки. И тут одна из девиц, очнувшись от ступора, тихо спросила:
– Нашел? КТО?!.
Все молча переглянулись. На кухне скоро все стихло и наступила вязкая тишина. На полу шипело пиво, смешиваясь с водкой, в тысячах осколках искрился свет от люстры, а со стены всю эту вакханалию сдержанно и привычно приветствовал тов. Сталин.
И тут погас свет. Наступившая темнота немедленно была наполнена пронзительным девичьим визгом. Одуревшие от страха студенты повалили в коридор, давя друг друга, и через несколько секунд затопали вниз по лестнице.
Павел Петрович удовлетворенно осмотрелся и вспомнил про «стеклянные слезы», которые посулила долговязому бабка Наталья. «Знала, ведьма», – восхищенно подумал Павел Петрович и приблизился к вождю, тянущему ввысь руку на репродукции, будто благословляя все, что только могло произойти на этих скудных метрах. Картина качнулась и обрушилась на паркет, открывая размашистую надпись на обоях: «Продали Россию, москали загребущие!» Чуть ниже и гораздо мельче было выведено, похоже, той же отчаявшейся рукой: «Зинка курва, верни трёху. Убью!» «А квартирка-то и впрямь проклята», – подумал Павел Петрович.
Накрыв дребезжащий будильник пухлой ладошкой, Павел Петрович неловко слез с диванчика и, тяжело вздыхая, отправился в ванную. Освежившись и тщательно причесав редеющие день ото дня волосы, он оделся и позавтракал, тщательно сдерживая аппетит.
Проведя рукой по своему выдающемуся животу, Павел Петрович смущенно вздохнул, плотно затворил окно в комнате и, подхватив любимый старый портфель, открыл входную дверь.
Выйдя из подъезда, Павел Петрович увидел участкового Губина, скучающего на свободной пока от бабушек скамейке.
– Здравствуйте, Николай Степаныч, – добродушно наклонил голову бухгалтер.
– День добрый, Пал Петрович, – поднялся навстречу участковый.
– Что это вам в своей конторе не сидится? Или у нас опять стряслось чего?
– Стряслось, – покачал головой Николай Степаныч. – В тридцать девятой опять не слава богу.
– Что такое? – весьма правдоподобно заинтересовался Павел Петрович. – Инсульт или мордобой?
– Погром.
– Демьянычу позвонили?
Николай Степаныч махнул рукой:
– Да что толку? Квартиранты его, ну, студенты эти полоумные, требуют этих вызывать… как их, дьяволов… Уфологов, что ли. В общем, специалистов по паранормальным…
Павел Петрович сочувственно покачал головой. Участковый посмотрел ему в глаза и негромко спросил совсем другим тоном:
– Не слишком ты, Паша?
Бухгалтер чуть виновато улыбнулся:
– Ничего, Коля. Этим сосункам, может, на пользу пойдет. А вообще я хотел садовода нашего – мать его за ногу – долбануть. Пусть думает, кого селит… Дети в доме все матерные слова экстерном выучили, а этому хоть бы хны… Мичурин, блин…
Павел Петрович хотел было рассказать про бабку Наталью, но передумал. Николай Степаныч незаметно пихнул друга в бок и подмигнул:
– Ладно, Паша, трясанем вашего огородника. Не переживай. Глядишь, поселится тут у вас какой-нибудь благообразный физик, лауреат Нобелевской премии.
Павел Петрович фыркнул:
– Ну, нет! Физиков нам тут только не хватало. И потом, где ты видел, чтоб лауреаты в таких халупах жили?
Павел Петрович махнул пухлой рукой – не то показывая на дом, не то прощаясь – и, добродушно улыбнувшись, засеменил к метро. Участковый покивал чему-то головой, снова уселся на скамейку и постарался придать своему лицу строгое скучающее выражение.
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.