– Как удивительно! – улыбалась Лера. – Точно вы с ней знакомы.
– Да! Мы с ней будем друзьями… Я очень люблю детей… Обращайтесь ко мне, если вам вдруг понадобится бесплатная няня.
– И ко мне! – тут же встряла экономистка. – Вы молодые! Вам иногда и одним побыть хочется, а нам посидеть с ребенком лишь в радость.
«Почему бы вам не пожениться и не завести своего? – еле сдерживал свое раздражение Виктор. – Вот и бабушек вызывать не надо!»
– Может быть, позже, – ласково отвечала Валерия. – Первые месяцы очень важно, чтобы ребенок привык к родителям. Да и мы со своей Амалькой едва знакомы. Мне очень неудобно, но я попрошу вас уйти. Хочу покормить дочку. Приходите к нам завтра!
«И ведь придут!» – злобно подумал Виктор.
Соседи тихонечко вышли, а по комнате разнеслось причмокивание и уже столь знакомый ему сладковатый запах свежего, грудного, материнского молока.
7
Прошло полгода. Эти месяцы дались молодой семье очень непросто. Сложно было готовиться к экзаменам, к лекциям и проверять курсовые работы в комнате, где все было подчинено ей, Амальке, а она оказалась ярко выраженной совой и не желала спать по ночам, но при этом прекрасно спала днем или утром. С каждой новой неделей становилась все тяжелей. В кроватке сидеть не любила, и как только Валерия выпускала ее из рук, начинала настойчиво требовать, чтобы ее взяли обратно.
К счастью, помощь соседей действительно пригодилась, и они нередко приходили на часок-другой присмотреть за малюткой. Но благодаря им, комната супругов превратилась в сплошной балаган. Няня и нянь позволяли себе заходить без стука, боясь разбудить Амальку, уже воспринимая комнату Виктора и Валерии как свою. Памперсы обходились недешево, да и нежная кожа малышки от них быстро прела, поэтому в жизнь супругов вошла незнакомая им ранее ежедневная стирка.
Вскоре и говорить в комнате о чем-либо, кроме Амалии, стало почти невозможно, потому что все разговоры так или иначе сводились к ней, а если и начиналась какая-то отвлеченная от нее беседа, то тут же раздавался визг, плач или крик, летела соска, падала погремушка, будто она или уже понимала слова, или кожей чувствовала, что про нее немножко забыли. И пускай дочка их была еще очень маленькой, но Виктору казалось, что она ревнует его к матери, а мать – к нему, и менее всего переносит, когда видит их вместе.
И вот уже подступило время, когда он стал приходить домой намного позже, чем это было возможно. На кафедре при первой же необходимости задерживался, с удовольствием обсуждал с коллегами проблемы вуза, политику и погоду, студентам с радостью отвечал на все возникающие у них вопросы, а со студентками чуть ли не флиртовал. Впрочем, за последнее ему и самому было немножко стыдно.
От метро до общежития Виктор отныне ходил пешком, считая, что экономит деньги на автобус, наслаждался свежим воздухом, рассматривал не замечаемые прежде фасады зданий, а ненавистный ранее поход в магазин считал за благо.
Когда все же доводилось ему оказаться вечером дома, уходил с Амалькой гулять если не на улицу, так хотя бы по коридору. «Валерии нужно отдохнуть! – рассуждал он. – С ребенком непросто. Конечно, на матери, а не на отце лежит в первые годы основная нагрузка!» После совместного ужина, обсуждения радостей и тягостей прошедшего дня, Виктор отправлялся в библиотеку готовиться к лекциям, проверять самостоятельные работы, читать…
На первый взгляд, его отношения с женой стали даже лучше, чем были до рождения дочки. Он внимательно выслушивал каждое ее слово, говорил с ней исключительно нежно и изо всех сил старался предугадать все, о чем она может его попросить. Лишь иногда его нет-нет да начинали мучить угрызения совести, что Валерии пришлось отложить на время аспирантуру, что она так много времени вынуждена проводить дома, что на ней все хозяйственные дела, весь уход за ребенком, но при одной только мысли о том, чтобы вызвать на помощь тещу, Виктору становилось худо.
После ее приезда на время Валериных госэкзаменов теща стала для него подобием Медузы горгоны, от одного только взгляда которой человек каменел. С Лериной мамой было невозможно вести диалог. Она всегда говорила много, но не любила слушать других. «С такой невольно запьешь! – рассуждал Виктор, соболезнуя тестю. – И каким только образом ей до нашей с Лерою свадьбы удавалось быть таким доброжелательным человеком?!»
Теща часто спорила по мелочам, обижалась, плакала, хлопала дверью. За две недели умудрилась даже уйти из дома. Подняли на ноги все общежитие, собирались звонить в полицию, а оказалось, что она всего лишь выключила звук телефона, пошла прогуляться, чтобы только не видеть непутевую дочь, а когда возвратилась, с обиженным лицом принимала уверения Леры в любви, в готовности ее слушаться, в том, что дочь очень за все благодарна.
По мнению Виктора, теща не была злым или глупым человеком. Проблема была в том, что она хотела не замечать в мире ничего, что могло бы спокойно существовать без нее и что не укладывалось в ее собственную картину вселенной.
При случайном ночном пробуждении внучки она вскакивала и причитала:
– Маленькая моя! Лапонька моя! Бедолажка!
– Почему же бедолажка, Ирина Павловна? – недовольно спрашивал Виктор.
– Как почему? – возмущалась заботливая бабуля. – В общежитии родилась. Ни днем, ни ночью покоя! Все чего-то суетятся, шумят! Родители вон какие! Одна только и делает, что отвлечься пытается. То уткнется в телефон, то книжку читает, а то в коридор на пару минут выйдет, а гуляет там полчаса! А ты с утра до вечера на работе!
– Так все же работают. Учатся. Чего же в этом плохого?! – парировал Виктор.
На это теща лишь крепче прижимала к себе Амальку, носясь с ней то по комнате, то по общему коридору. И еще тоскливее раздавалось:
– Маленькая ты моя! Бедолажка!
К завершению ее визита Виктор вынужден был ночевать у знакомого, который на некоторое время уехал. Никакие энергетики уже не помогали оставаться в рабочем ритме. Каждая ночь превращалась в ад. Вставая к Амальке, теща зачем-то включала весь свет, громко разговаривала, громко баюкала малютку и обязательно что-нибудь роняла. Однажды не выдержала и Валерия:
– Мама, но ведь четыре утра! Зачем ты приучаешь ее не спать?! Я лучше сама к ней вставать буду, – нерешительно сказала она.
– Знаю я, как ты встаешь! – уверенно огрызнулась теща. – Сунешь ребенку соску, а сама и спать дальше. У девочки свой режим. И вам к ней, а не ей к вам привыкать надо!
И снова начиналось:
– Маленькая ты моя! Бедолажка!
Виктор сам себе был готов купить цветы после отъезда тещи – настолько этот день походил на праздник. Но, беспокоясь о том, что жена не сможет продолжить образование, он спросил:
– Может, отправим Амалию месяца на два к твоим родителям, чтобы ты своими делами заниматься смогла? Потом заберем, потом опять отправим.
Лишь через несколько дней за ужином Валерия неожиданно ответила на этот вопрос:
– Я хочу видеть, как растет мой ребенок… Как сделает первый шаг… Как произнесет первое слово…
– «Мой»?! – оскорбился Виктор. – Поверь, мне тоже интересно, как растет мой ребенок! Но есть ситуация! И ее надо решать!
Валерия молчала. И он, тоже немного помолчав, добавил:
– Я думаю, если бы Амалия была большой и могла бы выразить свои мысли, то она сказала бы: «Мамочка, ты, пожалуйста, учись, развивайся! Для меня главное, чтоб ты была счастлива!» Дети рождаются не для того, чтобы мы, воспользовавшись их рождением, отказались от всех своих планов.
– А я и не отказываюсь. Просто для меня ребенок сейчас важнее, чем что-либо на свете еще.
– Что-либо… – задумчиво произнес Виктор.
Про себя же подумал: «Отчего „что“, а не „кто“? Точно Амалия – это вещь какая-то, а не ребенок!»
На этом разговор завершился. И человеку постороннему показалось бы, что проблема исчерпана. Виктор по-прежнему заботился о своей жене и дочке. Она по-прежнему стремилась сделать все, чтобы дать ему возможность спокойно жить и работать. Вместе они встречали гостей, улыбались, решали хозяйственные вопросы, но отчуждение в их отношениях нарастало. Все меньше оставалось искренности и, точно сугроб, накапливалась в каждом сердце обида.
У Виктора была даже приготовлена целая речь, если Валерия решит вдруг заговорить первой: «Мы стали с тобой точно роботы, которые встают, что-то делают, ложатся, опять встают… Я уже давно не видел в тебе просто женщину. Да, прекрасная мать! Да, прекрасная хозяйка, жена! Но ты стала очень холодной… Постоянно напряжена! Ждешь каждую минуту, что сделает твоя дочь: встанет, сядет, пописает, кашлянет, проснется… Ребенок не рождается на свет для того, чтобы мы, родители, стали его рабами! И эти бесконечные гости, двери… Надеюсь, ты же понимаешь, что мы не сможем жить так всегда?!» Но Валерия избегала подобного разговора.
Изредка, по воскресеньям, они гуляли втроем. Взяв коляску и немного еды, уходили по парку далеко-далеко, там заглядывали в кафе, ели пиццу, иногда покупали бутылку «Арбатского» в соседнем магазине и устраивали на скамейке пикник. И уже под вечер возвращались обратно. Это были самые счастливые часы, которые выпали на первый год их жизни с ребенком.
8
Часто Виктор рассуждал над своим странным отношением к дочери. Он явно ревновал к ней жену, и когда та ласкала и голубила их малышку, чувствовал себя обиженным и забытым. Когда же он видел на детских губах обращенную к нему улыбку, в нем вдруг расцветало все: ему тут же хотелось взять дочку на руки и радостно носиться с ней по коридору, кружить, целовать… Но он не решался.
Постепенно Виктор стал не только задерживаться на работе, но и полюбил заходить в чебуречную или пивную, которые нередко посещали другие преподаватели после лекций, стал интересоваться культурной жизнью столицы: сходил на пару вышедших в прокат фильмов, посетил выставку неподалеку от вуза… Теперь его даже удивляло, почему раньше он ничего из этого не делал. Разумеется, жене Виктор о походах своих не докладывал, говорил, что у него непредвиденные дела по работе. Валерия интересовалась: