ёнными, ходили с первых дней эпидемии.
Бронетранспортёр подпрыгнул на выбоине, и голова Лены соскользнула с его плеча. Она пробормотала что-то во сне и снова прислонилась к нему. Антон осторожно обнял её одной рукой, чувствуя странную смесь нежности и отчаяния.
"Если я заражён," — думал он, глядя на её осунувшееся от усталости лицо, — "то должен уйти. Как можно дальше от лагеря. От неё. От всех людей."
Но не сейчас. Сейчас он просто хотел верить, что всё будет хорошо. Что кошмар закончился и впереди их ждёт безопасное убежище, пища, отдых, возможно, даже встреча с выжившими родными.
Маленькая царапина на шее начала пульсировать тупой болью. Или ему только казалось? Температура словно поднималась, но может, это просто от усталости и стресса?
Антон закрыл глаза, пытаясь отогнать дурные мысли. Но образ мальчика-зомби, его молниеносный прыжок и то неуловимое движение, которое оставило след на его шее, продолжали стоять перед глазами. Напоминание о том, что в этом новом, ужасном мире даже спасение может оказаться иллюзией.
А впереди, за окнами бронетранспортёра, виднелись огни военного лагеря. Убежище, которое он покинет через несколько дней тёмной ночью, когда первые симптомы заражения станут невозможно игнорировать. Начало его пути как новой формы жизни, рождённой в огне апокалипсиса.
Пути, который приведёт его от школьника-беженца до... Впрочем, об этом чуть позже...
Глава 3
Боль пришла внезапно, разбудив Антона посреди ночи. Она пульсировала в груди, растекаясь по телу огненными волнами. Он закусил губу, чтобы не застонать — вокруг спали другие выжившие, и привлекать внимание было опасно.
Мысли путались. Жар затуманивал сознание, но одно он понимал ясно: если его состояние обнаружат, конец будет быстрым и окончательным. Военные не рисковали — любые признаки заражения означали немедленную "нейтрализацию".
Превозмогая боль, Антон приподнялся на койке и огляделся. В полумраке палатки различались десятки спящих фигур. Дежурные солдаты стояли у входа, негромко переговариваясь.
Надо уходить. Немедленно.
Он нащупал под подушкой небольшой рюкзак с выданными вещами — бутылка воды, паёк, сменная одежда. Лена спала в женском отсеке палатки, за брезентовой перегородкой. Стоило ли будить её? Рассказать правду?
Нет. Она заслужила безопасность, шанс на новую жизнь. Втягивать её в свою обречённую судьбу было бы жестоко.
Антон осторожно поднялся, борясь с головокружением. Каждое движение отдавалось вспышкой боли. Лодыжка, повреждённая при побеге, почти не беспокоила — новая боль затмевала всё остальное.
Выход через главный вход был невозможен. Но в дальнем углу палатки Антон заметил небольшой технический проход — вероятно, для вентиляции. Брезентовая заслонка не выглядела особенно прочной.
Он дождался момента, когда дежурные отвлеклись на смену караула, и скользнул к проходу. Вспоротый перочинным ножом (единственное "оружие", которое ему удалось незаметно стащить в столовой) брезент поддался легко, открывая путь наружу.
Свежий ночной воздух ударил в лицо. Лагерь был окружён двойным периметром колючей проволоки, но между палатками и ограждением оставалось пространство, слабо освещённое и почти не патрулируемое. Основное внимание охраны было направлено наружу, а не внутрь лагеря.
Пригибаясь, Антон пробирался между палатками. Боль усиливалась, каждый шаг давался с трудом. В голове билась одна мысль: "Только не здесь. Только не среди людей".
Проволочное заграждение оказалось серьёзной преградой, но отчаяние придавало сил. Нашёл место, где нижний край был чуть приподнят — возможно, другими беглецами. Протиснуться удалось, хотя колючки оставили глубокие царапины на спине и руках.
Внешнее ограждение преодолел так же, игнорируя боль и кровь, сочащуюся из ран. Оказавшись за периметром, не оглядываясь, побежал к тёмным силуэтам заброшенных зданий.
Только в относительной безопасности полуразрушенного магазина Антон позволил себе перевести дыхание. Его трясло от лихорадки, сознание мутилось. Каждый вдох давался с трудом.
"Сколько мне осталось?" — думал он, сжимая в руке нож. — "Успею ли я... позаботиться о себе до того, как превращусь?"
Цепляясь за остатки человечности, Антон помнил о главном: он не должен стать одним из них. Лучше закончить всё самому.
Но вместе с болью пришло странное чувство. Будто что-то чуждое, но в то же время невероятно сильное пробуждалось внутри. Не просто инфекция, превращающая людей в безмозглых зомби, а нечто иное. Более сложное. Почти... разумное.
Антон сполз по стене, не в силах больше бороться с изнеможением. Краем уходящего сознания он увидел силуэт в дверном проёме — высокий, неподвижный, наблюдающий. Человек? Зомби? Галлюцинация?
Прежде чем он успел это понять, тьма поглотила его.
***
Он не знал, сколько времени прошло. Сознание возвращалось фрагментами, как осколки разбитого зеркала. Урывками воспринимал реальность — низкий потолок, запах сырости, приглушённый свет.
— Он приходит в себя, — произнёс хриплый мужской голос где-то рядом.
— Это ещё ничего не значит, — ответил другой, более молодой. — Я видел, как они возвращались, а потом превращались за секунды.
Антон попытался сфокусировать взгляд. Неясные силуэты постепенно обретали форму. Двое мужчин — пожилой с седой щетиной и молодой, почти подросток — стояли в нескольких шагах, держа наготове самодельные копья.
— Где... — прохрипел Антон, обнаружив, что его горло пересохло до боли.
— Он говорит! — молодой отступил на шаг. — Это хороший знак?
— Или плохой, — пожилой прищурился. — Эй, парень. Помнишь своё имя?
— Антон, — он попытался сесть, но обнаружил, что его руки и ноги крепко привязаны к металлической раме кровати. — Что происходит? Где я?
— В безопасном месте, — ответил старший. — Я Михалыч. Это Денис. Мы нашли тебя полумёртвым в магазине. Ты был в агонии, бредил. Классические признаки превращения.
— Я хотел тебя прикончить сразу, — прямо сказал Денис. — Но Михалыч настоял проверить. Говорит, ты какой-то необычный.
Антон сглотнул:
— Я заражён. Был заражён. Я сбежал из военного лагеря, когда почувствовал симптомы.
— Благородно, — кивнул Михалыч. — Или глупо. Смотря с какой стороны посмотреть.
— Развяжите меня, — попросил Антон. — Если я начну превращаться, вы успеете... сделать что нужно.
Мужчины переглянулись.
— В том-то и дело, парень, — медленно произнёс Михалыч. — Ты уже прошёл точку невозврата. Сорок часов прошло с тех пор, как мы тебя нашли. Лихорадка, конвульсии, остановка сердца — всё как положено. Но потом... — он покачал головой, — потом ты стабилизировался. Вместо того, чтобы стать одним из них, ты... адаптировался.
Антон замер, осмысливая услышанное. Теперь, когда затуманенность сознания отступила, он действительно чувствовал себя иначе. Боль ушла, но тело ощущалось странно — будто не совсем его собственное. Более сильное, более чуткое.
И голод. Глубокий, настойчивый голод, пульсирующий где-то на задворках сознания.
— Что со мной? — прошептал он.
— Мы надеялись, ты нам расскажешь, — Денис приблизился, внимательно разглядывая его. — Твои глаза изменили цвет. Стали желтоватыми. И температура тела ниже нормы. Но ты мыслишь. Говоришь. Помнишь, кто ты.
— Я слышал о подобных случаях, — Михалыч подвинул стул ближе к кровати. — Редкая генетическая мутация. Один из тысяч. Некоторые люди не полностью подвержены вирусу. Они меняются, но сохраняют разум.
— Ты был врачом? — спросил Антон.
— Ветеринаром, — усмехнулся старик. — Но сейчас это почти одно и то же. Живые существа остаются живыми существами, хоть люди, хоть звери.
Антон сосредоточился на своих ощущениях. Голод усиливался, становясь почти болезненным. Но это был не голод здорового человека — что-то более примитивное, звериное.
— Я хочу... есть, — он заставил себя произнести это. — Но не обычную пищу. Я чувствую...
— Знаем, — кивнул Денис. — Поэтому ты всё ещё привязан.
Он отошёл к углу комнаты и вернулся с пластиковым контейнером. Открыв крышку, поднёс к Антону. Внутри было сырое мясо — тёмное, с прожилками.
Запах ударил в ноздри, вызывая почти непреодолимое желание. Слюна наполнила рот, желудок сжался в спазме.
— Это... человечина? — выдавил Антон, борясь с собой.
— Упаси боже, — покачал головой Михалыч. — Крыса. Большая, жирная крыса. Их полно в подвалах.
Облегчение было мимолетным — отвращение сменилось голодным желанием. Какая разница, что это, если оно утолит пустоту внутри?
— Я не могу... — прошептал Антон, отворачиваясь. — Это неправильно.
— Тебе решать, — Михалыч пожал плечами. — Но твой организм изменился. Он требует сырого белка. Если не дать ему то, что нужно, инстинкты возьмут верх над разумом. И тогда прощай, человечность.
Внутренняя борьба была мучительной. Человеческое сознание противилось звериному инстинкту, моральные принципы сталкивались с первобытной потребностью.
— Развяжите хотя бы одну руку, — наконец сказал он. — Я... я попробую.
Михалыч кивнул и ослабил верёвки на правой руке. Оставил запястье перевязанным, но с достаточной свободой движения, чтобы дотянуться до контейнера.
Дрожащими пальцами Антон взял кусок мяса. Даже прикосновение к сырой плоти вызывало волну удовольствия. Преодолевая отвращение, поднёс ко рту и откусил.
Вкус был невероятным. Не в гастрономическом смысле — просто идеально соответствующим новым потребностям его тела. С каждым куском силы возвращались, мысли становились яснее, а зверский голод отступал.
Когда контейнер опустел, Антон откинулся на подушку, чувствуя странное умиротворение.
— Лучше? — спросил Михалыч.
— Да, — признал Антон. — Но это... это отвратительно.
— Это адаптация, — пожал плечами старик. — Выживание всегда уродливо. Либо приспосабливаешься, либо умираешь.
— Или становишься монстром, — добавил Денис, забирая пустой контейнер.