…
Я помню тот день, когда во мне зародилась надежда. Я приехал с работы домой разъяренный. Эти фрикообразные недоумки в метро довели меня до белого каления. Грязное вонючее стадо. Мне хотелось снизить население Москвы как минимум вдвое. Этот маршрут Медведково-Кантемировская был призван убить во мне остатки человеколюбия…Мама молча накрыла на стол, она уже знала, что когда я прихожу вот такой, то меня лучше не трогать. Ужин немного утихомирил пламя ярости. Я закрылся в своей комнате и включил компьютер. Открыл Контакт…и вздрогнул…Заявка в друзья…ОНА!
Уже через секунду я рассматривал ее фотографии, зависая на каждой по полчаса. Я изучал ее.
Битый час я думал, что ей написать в ответ на эту заявку. Но решил ничего не писать. Добавил и всё, зачем лишние слова.
Ночью я не мог уснуть. Я представлял, как она сидит перед компьютером, как ее изящные пальчики набирают мое имя в поиске и как ее прекрасные глаза разглядывают фотографии в поисках моего лица. Зачем она тратила время на то, чтобы меня найти? Если искала, значит, думала обо мне, а что она думала обо мне. Вопросы и домыслы роились в моей голове.
…
В очередной раз меня везут из СИЗО в здание суда. Толпа людей дожидается меня у дверей, несмотря на дождь. Неужели им так нравится тратить на меня свое время. Я слышу свист и проклятия, пока меня ведут от машины до дверей. «Выродок, мразь, тварь!» - кричат люди, их лица искажены злобой и ненавистью. Вдруг я различаю в толпе лицо моей матери. Я вздрагиваю. Я вижу немой вопрос «зачем?» в складках ее губ, вопрос, который я уже не раз задавал себе в стенах тюремной камеры. Она постарела лет на двадцать. Плечи опустились. И я вдруг осознаю, что если не все люди, собравшиеся здесь, то хотя бы большая их часть – это не праздные зеваки, а родственники и друзья тех, кого я убил. И я понимаю, что горе моей матери в сотни раз страшнее их скорби и ненависти. Она потеряла сына, ибо я сейчас живой мертвец, и она взвалила на свои плечи этот чудовищный груз вины за всех убитых мною и за боль и слезы их близких. И как страшно ей сейчас слышать эти слова проклятий в адрес самого любимого и дорогого ей человека.
…
На следующий день после того как я видел Анины слезы, я привез ей музыкальную игрушку «Не плачь, малыш!» В инструкции, прилагаемой к этой игрушке, я маркером выделил слова: «мягкая игрушка с уникальными музыкальными эффектами. Специально разработана Японской Лабораторией Акустики с целью успокоения малыша во время плача». Я положил ее Ане на стол с утра, когда ее еще не было на работе. Вернулся на свое место и стал ждать. Через полчаса раздался звонок на мой добавочный номер:
- Димка, ты супер! Спасиииибо!
Ее восторгу не было предела.
С тех пор каждое утро я оставлял на ее столе какой-нибудь сюрприз – сладости, игрушки, фрукты, цветы. Однажды оставил кактус в горшочке, но ей это не понравилось. Она написала мне в коммуникаторе: «Дима, кактусы – к расставанию. А я тебя терять не хочу…» Эти слова ворвались в мое сердце, как ураган. Значит, между нами есть ЧТО-ТО, раз она говорит о страхе расставания.
Как-то, когда я с утра принес Ане сюрприз и в очередной раз поймал на себе косые взгляды ее коллег, я чуть помедлил у дверей их отдела и услышал, как один из парней сказал другому:
- И на что этот ботан-губошлеп надеется?!
- Злой ты, Андрюха! – последовал ответ со смехом.
В этот момент я вспомнил другой раз, когда меня так назвали. Это было, когда я учился на третьем курсе. Когда четверо подонков отняли у меня велосипед. Я катался по ночному городу и наслаждался летней ночью. Они шли мне навстречу, отморозь, с ничего не выражающими лицами. Один из них, поравнявшись со мной, изо всех сил пнул по колесу, я не смог удержать равновесия и упал. Эти твари принялись бить меня ногами. Потом тот, который пнул по колесу, сел на велосипед и поехал, обернувшись он крикнул: «Ну че, ботан-губошлеп, видишь свой велик? Ахахаааа – больше не увидишь!»
И теперь, когда я снова услышал эти слова, приступ ярости разлился по мне, обжигая все внутри. С этого дня я возненавидел ИХ, и эта ненависть росла во мне с прогрессией снежного кома.
…
Я всегда испытывал трепет к оружию. Особенно к огнестрельному. Но я никогда не соотносил его с собой. Разве что только в детстве, когда представлял себя великим воином. Я и вообразить не мог, что когда-нибудь я возьму в руки настоящую винтовку. Этого не было даже на уровне мечты. Зато я всегда с большим энтузиазмом смотрел передачи про оружие, читал статьи, просматривал информацию в интернете. Это вдохновляло меня. Вдохновляло лишь как стороннего наблюдателя…До тех пор, пока я не пришел в отчаяние…
…
Я думаю, у слов "преданный" ( в смысле "верный") и "преданный" (тот, которого предали) слишком близкие значения, чтобы считать их омонимами. Второе неизбежно для первого и наступает момент, когда два этих понятия сходятся в одну точку…Чем больше я привязывался к Ане, тем ближе я подвигался к этой точке…И где-то в глубине души я это знал…
…
Если бы меня попросили описать себя одним словом, я бы сказал – Наблюдатель. Я никогда не чувствовал себя участником жизни. Я всегда был только наблюдателем. Я многое замечал при этом, многое пропускал через себя, но никогда не был частью чего-то. Зато когда появилась Аня, я вдруг начал чувствовать жизнь, начал чувствовать себя в ней. Я был похож на застенчивого ребенка, который стоял в зале, где танцевали другие дети и не решался выйти в круг к танцующим, а только смотрел исподлобья, ловя каждое их движение. Но неожиданно для себя решился и ринулся в самый центр круга и начал танцевать так неистово, что другие вдруг испуганно расступились.
…
Я помню тот момент, когда Аня пригласила меня в кино. Был конец рабочего дня. Я спускался по лестнице, и чуть не столкнулся с ней. Она бежала наверх с телефоном в руках, хмурая и злая.
- У тебя всё хорошо? – спросил я ее.
Она замешкалась на пару мгновений, потом вдруг какая-то мысль осенила ее, она просияла и спросила:
- А ты в кино не хочешь сходить? Сегодня ведь пятница, завтра выходной. Можно и погулять.
Я еще не успел ничего ответить, как она, выпятив губки, начала дергать меня за рукав и говорить:
- Ну, пожалуйста! Ну, пойдем! Пойдем!
Был летний вечер. В воздухе витало что-то такое, что как будто дурманило голову и наполняло грудную клетку предчувствием чего-то огромного, светлого, радостного. Я провожал Аню домой после кино. Мы поймали машину, но вышли чуть раньше перед ее домом. Ей захотелось пройтись. Я помню, говорил без умолку, воодушевленный ею, я был еще под впечатлением того, что целых два часа в полутемном зале она сидела рядом со мной. Я видел ее красивые глаза, глядящие в экран, в них отражались блики кадров, я чувствовал ее дурманящий запах. Когда она что-нибудь говорила мне, она наклонялась к самому уху и один раз даже ее губы коснулись моей мочки. Я никогда не забуду это ощущение. Внизу живота будто атомная бомба разрывалась…И вот я шел, рассказывая ей о каком-то кризисе четверти, поразившем умы нашего поколения. Пересказывал какую-то статью, которую прочел в интернете накануне.
- А тебе фильм-то понравился?! – вдруг спросила она.
- Мне понравилась ты - совершенно без робости ответил я.
- А мне понравился Сталлоне в этом обмундировании. Классные они там все были. Мне понравились их черные жилеты и столько оружия. Оружие делает даже сопляка мужиком, правда?
- Я обожаю оружие – сказал я. - Оно живое. У каждой винтовки есть свой характер….
Я говорил это с таким жаром, что Аня вдруг остановилась и странно посмотрела на меня. Задумалась на мгновение, потом сказала:
- Не думала, что ты так любишь оружие. Я тебя не представляю со стволом в руках.
Через несколько дней после этого разговора, я записался в секцию по стрельбе.
…
В следующую пятницу я положил ей на стол билеты в кино. Ждал ответного звонка часа полтора. Но вместо звонка пришла смс в коммуникаторе аутлука:
«Я не смогу сегодня никуда идти. У меня дела. Зайди после обеда, забери билеты».
Билеты я не забирал. И обедать пошел поздно. Когда пришел, увидел их у себя на столе. Я поднес билеты к носу, и уловил тонкий запах Аниных духов. В груди ныло. Я чувствовал физически катастрофическую нехватку ЕЁ.
За пятнадцать минут до конца рабочего дня зазвонил стационар. Ее имя высветилось на сером дисплее сразу и разукрасило его в самые яркие цвета.
- Дим, у тебя еще осталось желание в кино сходить?
- Осталось, - ответил я, радость как теплый глинтвейн разливалась у меня в груди.
- Тогда пойдем. Я отложила все свои дела, мне будет приятно провести с тобой этот вечер.
Я не знаю почему, но в момент счастья насладиться ощущением того, что ты счастлив невозможно. Осознание того, насколько сильно ты был счастлив, приходит только после всего, уже из прошлого, уже невозвратное оно заставляет тебя прочувствовать всю его полноту, и разрывает сердце на куски…
С этого звонка началась короткая, но безудержно яркая феерия моей жизни.
Я не помню ни фрагмента из фильма, который мы смотрели. Я был в каком-то безумном напряжении. Если бы я только знал, как недолго это продлится, я бы не упустил ни одну деталь…Я бы старался запомнить, впитать в себя всё, что было связано с этими встречами.
В тот вечер я впервые поцеловал Аню. У ее подъезда. Прощаясь, она приблизилась ко мне, заглянув в глаза и приоткрыв губы. Я понял и принял этот призыв. И я не знаю, как выдержало мое сердце этот бешеный ритм, который оно выстукивало, перегоняя кипяток крови по пульсирующим венам.
…
Мы почти каждый день гуляли после работы, но на выходных не виделись ни разу. Это меня огорчало. Я скучал по Ане. Скучал так, что с какого-то времени стал замечать сходство моего отражения в зеркале с ее лицом.