Мы с Катей стали общаться, часто ходили на обед. Несколько раз даже выезжали обедать в ресторан, где когда-то я обедал с Аней.
После одного такого выезда, я получил сообщение от Ани: «Что ж! Ты нашел достойную замену! Правда, она для тебя старовата!».
По офису поползли слухи, что мы с Катей в отношениях. Я их не отрицал. А вот Катя стала заметно сдержаннее и, в конце концов, наше общение свелось к прохладному привет-пока.
Я не хотел стрелять в Катю. Я попал в нее случайно. Пуля пробила легкое. Но она осталась жива. Она сейчас в больнице. Я очень хочу, чтобы она выжила.
…
В последнее время я уже просто плыл по течению. Я настолько устал, что бороться с собой или с Аней, или с кем бы то ни было еще, у меня не было сил. Дубинин уже не раз намекал мне, что нужно подыскивать другую работу. Об этом же говорила мне моя мама, наивно полагая, что это именно работа оказывает на меня такое подавляющее воздействие.
Иногда я заходил на хэдхантер. Отрешенно просматривал несколько каких-нибудь вакансий и думал о том, что если я сменю работу, то Аня станет для меня лишь голосом в телефонной трубке. А, может, она даже не будет отвечать на мои звонки и мне придется звонить ей, скрывая номер, чтобы услышать сначала тревожное «Алло!», потом раздраженное «Говорите, вас не слышно!»
…
У меня два адвоката Владислав Аркадьевич и Андрей Станиславович. Они самоотверженно работают, пытаются зацепиться хоть за что-то, что могло бы сократить мне срок. Очень надеются на то, что меня признают невменяемым. Они вообще с самого начала взяли курс на невменяемость.
Я иногда смотрю на них и думаю, а сказали ли им вообще, ЧТО я совершил. Может, они не в курсе?! Может, им сказали, что я украл конфету в киоске за углом, а не убил шесть человек из огнестрельного оружия?
Но с другой стороны, мне так нравится их забота. Эти двое создают иллюзию, что я не изгой. Что кому-то хочется мне помочь, меня спасти.
Среди общего отчуждения и ненависти, этот маленький островок деловой заботы согревает вмерзшее в застывшую душу сердце…
…
В последние дни я чувствовал себя настолько уставшим, будто по мне проехал каток. Мама заметила это и очень встревожилась. Она уговаривала меня взять отпуск. Отпуск я брать не стал, но зато взял отгул на пятницу.
В понедельник я поехал на работу на отцовской машине, на съезде с кольцевой меня тормознул гаишник. Остановил за превышение и забрал права за невыветрившийся с прошлой ночи алкоголь. Я не спорил, пропускал мимо ушей намеки на взятку, и молчал, пока он составлял протокол.
Он начал было читать мне нотации про опасности пьяного вождения, но увидев мой отрешенный вид, отпустил на все четыре стороны.
- Теперь полтора года без прав будешь, - пробурчал гаишник, досадуя на то, что не удалось погреть руки.
- Да они мне, может, вообще уже не понадобятся – ответил я, явно поставив его в тупик.
На работу я опоздал. В коридоре встретил Аню. Она невольно остановилась, увидев меня.
- Привет, меня прав лишили – зачем-то сказал я.
- Ну и дальше что? – отрезала Аня.
- Аня, я устал от всего этого, я прошу тебя, прекрати! Перестань так себя вести со мной! Ну что я тебе сделал?
- Отстань! – буркнула она, и поспешила уйти.
Мне хотелось кричать. Хотелось просто сесть на пол посреди коридора и рыдать в голос, широко-широко открыв рот.
Вечером дома мама подошла ко мне и обняла за голову, и долго-долго молча гладила по голове.
Во вторник я ехал в маршрутке, смотрел в окно на зябнущих на остановке людей-пингивнов, и вдруг отчетливо осознал, то, что уже давно чувствовал – я обречен. Я просто понял, что иногда бывает неизбежен выбор, который поломает тебе жизнь. И хотя на другой чаше весов спокойная размеренная жизнь, ты абсолютно точно знаешь, что неизбежно выберешь то, что тебя погубит.
Рядом со мной села женщина в форме милиционера, точнее полицейского, и через какое-то время она беспардонно ткнула меня пальцем в бок и попросила убавить звук в плеере. И вдруг я, сам от себя не ожидая, сказал каким-то не своим очень хриплым голосом, горько при этом посмеиваясь:
- А ведь даже на *** Вас не пошлешь, Вы при исполнении. Придется и вправду звук убавлять...
Ментовка не нашлась, что ответить, она несколько раз глотнула воздух, будто задыхалась, потом процедила:
- Больной!
Перед началом рабочего дня я пришел к финансовому отделу и стал ждать. Мне плевать было, что обо мне подумают. Я просто стоял прислонившись к стенке и скрестив руки на груди. Когда появилась Аня, я так и остался стоять, взглядом проводил ее до дверей и под звук захлопнувшейся двери побрел в свой отдел.
Мне весь день почему-то очень хотелось сделать что-нибудь для родителей, я позвонил маме и пригласил их в кино вечером. Я почему-то чувствовал, что это будет последний душевный вечер, и мне очень хотелось, чтобы они его потом вспоминали с теплотой.
В среду я отрешенно смотрел в монитор, потом вдруг взял телефон и написал Ане смс: «Что мне сделать, чтобы ты перестала меня презирать?».
Отложил телефон и стал ждать. В офисе резко воцарилась полная тишина, ни тренькающих телефонов, ни голосов, ни шагов, ни шелеста бумаг, ни треска сканера – тишина шипела, извивалась, заползала змеями в мои уши и заполняла их.
Вдруг - Бах! – как выстрел, звук смс, и телефон задергался от вибро, как будто в предсметных корчах. ОНА! Руки дрожат, неуклюже нажимая кнопки: «Стать похожим на мужчину». И в конце безапелляционная точка. Как приговор. Многоточие обычно дает шанс или надежду. Точка решает всё!
В четверг я увидел ее в столовой:
- Ань, подожди! Твоя вчерашняя смс привела меня в тупик! Что для тебя означает «стать похожим на мужчину», что я должен сделать?
- Ну если ты этого не знаешь, то о чем тогда вообще разговор?! – отрезала и ушла, разрывая мне голову громким стуком каблуков.
Вечером в метро я испытал чувство дикой ненависти к людям вокруг меня. Я смотрел в эти серые, одутловатые лица, с прорезями для глаз, откуда торчали мониторы с бегущей строкой: «Трахаться и жрать!» «Жрать и трахаться!» или просто «Жрать! Жрать! Жрать Жрать!». Я представлял их сидящими на белых фаянсовых унитазах, выгаживающими все то, что сожрали, чтобы освободить в себе место и снова жрать.
Придя домой, я отказался от ужина, закрылся в комнате, включил ноутбук и стал выплескивать свою ненависть на чистые листы. Меня трясло.
Дописав, я лег на диван, свернулся калачиком и лежал. Через пару часов встал, подошел компьютеру, перечитал все то, что напечатал, кое-что подправил и выложил его на свою стену в Контакте.
Затем я занялся винтовками. Я протер их тщательно. Разложил на ковре рядом с коробочками, где лежали патроны. Зачем-то сфотографировал это на мобильный телефон и бережно сложил винтовки в чехол.
Взял походный рюкзак, сложил в него винтовку и патроны. Внимательно осмотрел свой черный камуфляж и тоже положил в рюкзак.
Без четверти пять я принял душ и оделся. Пока я обувал берцы в коридор вышла сонная и испуганная мама.
- Сынок, ты куда собрался, у тебя же выходной!
- Мам, не переживай. Я на полигон. Постреляю и вернусь.
И вышел из дома, куда уже никогда больше не вернусь.
Я сел за руль папиной машины. Завел мотор. Ехал медленно, но в пятнадцать минут седьмого я был уже у фабрики. Я не стал подъезжать к самой фабрике, остановил машину чуть-чуть дальше. Откинул сидение и меня закрутило в воронку сна. Беспокойного, поверхностного, но цепкого и тяжелого.
Ровно в восемь я зашел в проходную. Охранники о чем-то оживленно разговаривали. Моя сумка не вызвала у них никаких подозрений.
Я зашел в туалет на первом этаже и закрылся в кабинке. Переоделся, вытащил и зарядил винтовки. На все приготовления ушел час. Затем вышел, облокотился на раковину и долго смотрел на свое отражение. В голове было пусто. Абсолютно никаких эмоций. Мне все время казалось, что я сейчас остановлюсь, что уберу винтовки и поеду домой. И в то, что я сейчас поеду домой, я верил больше, чем в то, что делаю, поэтому мои действия казались мне какими-то нереальными. Будто это не я их совершаю. Я достал телефон и набрал Анин номер, чтобы в последний раз услышать ее голос...
- Алло, - голос недовольный и немного уставший.
- Ты хотела увидеть во мне мужчину?! Сегодня увидишь!
Я не дождался ответа. И бросил телефон в мусорный бачок.
Я попрощался с жизнью!
Не помню о чем я думал, когда стрелял, и что чувствовал в этот момент. Помню искривленное от ужаса лицо Ани. Потом она куда-то исчезла.
Потом всё куда-то исчезло.
…
- Вы считаете, что были в состоянии аффекта во время совершения преступления?
- Не знаю. Мне трудно судить.
- Антидепрессанты, которые вы принимали, как-то могли на это повлиять?
- Вряд ли.
- А компьютерные игры, в которые вы играли, может быть, они способствовали?
- Нет. При чем тут игры? Это просто синдром…
- Какой синдром? Вы что настолько любили эту девушку?
- Не знаю. Наверное, да.
- Что бывает такая сильная любовь, что можно убить шесть человек?
- Я не знаю, зачем я это сделал.
- Вас сравнивают с Брейвиком, вы согласны с этим сравнением?
- Нет. У нас были разные мотивы.
- Вот вы говорите о мотивах, а какой у вас был мотив?
- Я не хочу об этом говорить сейчас.
- Но он связан с личной жизнью?
- Да. С любовью.
- Вы эту девушку до сих пор любите?
- Я не хочу говорить на эту тему.
- А сколько, вы полагаете, вам дадут?
- Пожизненное.
- Вы готовы к пожизненному?
- Нет, конечно.