Саша повернулась к корзине, долго смотрела на нее, держа мяч у груди. Наконец она сжалась, а после сделала бросок. Мяч ударился о щит, заплясал над кольцом и с приятным лязгом нырнул в сетку.
7
Руднев свернул с трассы и ехал пустой дорогой. На высоком нежно-голубом небе стояли облака. С ровным гулом несся за окном тын леса. Илья глядел поверх дороги. Мысли его тоже неслись и гудели, и он не мог выбрать какую-то одну. Думалось о том, что он не найдет нужного места, нет у него никаких примет, кроме неточных координат и путаных свидетельств Дарьи. А что, если найдет? Что тогда? Не в кустах же дожидается вся скорбная родня. И есть ли вообще она? Есть ли хоть кто-то, кто знал бы мальчишку?
О многом он успел передумать, когда навигатор предупредил о точке прибытия. Руднев снизил скорость. Он искал глазами улики недавней аварии. Дорога была чиста и так же спокойна. Машина двигалась все медленнее, словно педаль газа противилась и сама отстраняла ботинок. Вдруг на встречной полосе что-то блеснуло. Руднев остановился, чтоб присмотреться, и увидел, что это всего-навсего дрожит лужица в дорожной выбоине. Он проводил ее взглядом. Закралось, что Дарья дала ему неверный адрес и теперь он дураком колесит по лесам и всматривается в лужи. Так, казалось, и было, пока он не заметил впереди на асфальте тормозные следы. Не доезжая метров десяти, Руднев оставил машину на обочине и подошел к ним.
Две черные полосы расползались на четыре, а потом, вновь соединившись, юзом уходили вправо. На том месте, где от протектора осталось густо-черное пятно, он нашел пластиковые осколки, две красные чешуйки. Илья собрал их. Нет, это был не пластик, а слетевшая с бампера краска.
Чуть в стороне валялась пара окурков, которые, по первой догадке Руднева, были брошены здесь ленивыми полицейскими. Эту идею заслонила вторая мысль: не было здесь никого! Сигареты принадлежат Дарье. Вон, докурены до середины! Три нервные затяжки – паника – и по новой.
Тишину прорезал тягучий гудок. Руднев увидел, что на него движутся огни фар, и сошел на край дороги. Обдав теплом и вонью выхлопных труб, мимо проехал небольшой фургон. Илья вернулся в машину. Следом за фургоном, поднимая пыль, понесся табун автомобилей. Они будто ждали, пока Руднев найдет нужное место, и тогда всем скопом высыпали на трассу. Вот он и план! Ехать за ними до ближайшей деревни. Желание, рефлекторное, нутряное, звало его продолжить поиски. Илья завел мотор.
Долго ехать не пришлось. Он свернул на первом повороте. Проселочная дорога была прочно прикатана, а значит, впереди Илью ждала деревня, лесопилка или другое обитаемое место. Когда кончился асфальт, сердце забилось чаще. Руднев не мог объяснить, отчего это с ним, но предвидел, что едет верно.
Стороной собирались тучи – облака снаряжались шайками и все чернее, все злее шли к земле. Скоро он увидел, что по грунтовке идет человек. Машина догнала его. Это был старик, в руках он держал корзинку. Руднев скрутил окно, высунулся и крикнул:
– Дедушка, до деревни далеко?
Прохожий развернулся на крик и, напугавшись машины, попятился назад. Залатанный, застегнутый на две пуговицы ватник сполз с плеч. Старик сошел с пути и замахал, чтоб проезжали.
– Есть тут деревня? – повторил Илья.
– Есь. А те какая?
– Любая. Садитесь – подвезу, – сказал Илья, поравнявшись с прохожим. Старик с подозрением заглянул в салон. – Садись, дедушка.
Забравшись в машину, старик сел в центре заднего дивана и оглядел Руднева.
– А ты к кому? – спросил он.
– Ни к кому, – ответил Руднев. – Одного человека найти надо, то есть родственников его.
– Милиционер ты иль бандит?
– А на кого больше похож?
– Ну так-то… на порядочного.
– Врач я.
– Врач, ну!
– К нам в больницу мальчик попал. Тут недалеко его сбили.
– Бабку мою посмотришь, врач? – спросил старик, не слушая Руднева.
– А что с ней?
– Лежит.
– Давно?
– Не встает уж.
– Давно лежит, спрашиваю?
– С субботы. До того на карачках месяц ползала.
Илья кивнул. «Любая дорога ведет к больному», – сказал он себе.
Машина въехала на простор. Слева показалось кладбище. Голубые, серые, выцветшие кресты оборачивались на них с пригорка. За погостом была деревня, и сразу стало понятно, что это пустая и заглохшая деревня с некрепкими домами.
– Так что, не пропадали дети у вас?
– Мало их нонче. Раньше много бегало, – сказал старик вместо ответа.
– И никто не терялся?
– Помирать – помирали, а чтоб теряться…
– Много помирало?
– Почем мне знать, скольку? Один утоп в том лете. А недавно погорели вот…
– Кто?
– Пашка.
– Какой Пашка?
– Так Пашка Цапель. – крикнул дед, удивляясь, что Руднев не знает. – Он солярой слитой торговал.
– Дедушка, ну я же не знаю всех ваших Пашек.
– Так ты спрашиваешь – я говорю. Сгорел он. И дети с им. Стой! – дернул старик. – Вона его дом.
Руднев остановился у черного двора. И старик рассказал, как все было. Илья слушал затылком. Слова старика были неприятны, и от них под волосами бегали холодные муравьи. В горле стало сухо.
– А за поворотиком моя изба. Тама бабка лежит.
Илья вошел в дом, ожидая увидеть страшное обиталище умирающего человека и его самого, просящего смерти в смрадной, пожелтевшей постели. Он увидел другое. Старик оказался хозяином заботливым и усердным. Комната была чиста, светла и пахла печкой, а в углу, за печкой, лежала старушка.
– Болит у ей. Сильно. Днем губами чвякает и дышит-дышит, трудно так. А ночью стонет, как подстреленная. Я не сплю с ей. Выйду на двор или вон в баню пойду. Таблетку дам и пойду.
Старик протянул Рудневу пакет с лекарствами.
– Таблетки врач прописал?
– Ну! Врач тут один раз был. Давление смерил. Не едет больше к нам врач. Это я в аптеке взял. Попросил от боли – вот и дали от боли.
Руднев покрутил пакетик с лекарствами.
– Не помогает? – спросил он.
– А-а-а… – махнул старик. – Вхолостую.
– Ест как?
– Ись не хочет. И на горшок не идет. Только пухнет.
– Родственники в городе есть?
– А?
– Говорю, помощники есть? Дети? Внуки? Кто может ее в больницу отвезти?
– Сын ись… Тока он не с нами, да и сам больной…
Старик кивнул, замолчал о чем-то своем, и Руднев ждал, что тот даст ответ, но старик будто забыл их разговор, и с этой притворной рассеянностью он подошел к постели, на которой лежала его жена.
– Это дохтор. Дох-тор! – сказал он ей.
Руднев тоже наклонился над кроватью. Старушка открыла рот и произнесла, кажется: «Здравствуйте». Так Руднев разобрал, когда она трижды коснулась языком неба. Глаза ее, маленькие, были полны влаги, но смотрели ясно, и от глаз расползалась тяжелые морщины.
– Как вас зовут? – спросил Руднев.
Больная сглотнула набежавшую слюну.
– Катериной! – ответил за нее старик.
Руднев стянул одеяло. Он увидел почти растаявшее тельце, придавленное огромным животом. Старик отвернулся, отошел в сторону. Он ходил по комнате, проверяя порядок. Открыл форточку, потолкал в печи угли. Стал выкладывать из корзины какую-то рыжеватую шерсть.
Илья в это время возился с Катериной. Он послушал, как с натугой бьется сердце, помял вздувшийся живот, согрел опухшие стопы. Осмотр был прост и сводился к тому же смыслу, что и пустые занятия старика, – любым делом оправдать свою бесполезность.
Илья мог сказать много, но сказал пусто:
– Жидкость скопилась. Надо везти.
Старик поискал глазами, будто опять ничего не слышит.
– Забираю ее! – крикнул Руднев.
– Куда ж?
– В больницу.
– Да как? Ну… Ну! Куда ее везти? Не надо. – Он обтер рукой лоб, и на нем осталась полоска крови.
Тотчас Руднев увидел, что на столе, на газете, лежит заячья тушка, а над печкой растянута его мокрая шкура.
– Выбирай, дедушка, – сказал Руднев. – Нужно к врачу ее. Да и ты отдохнешь немножко.
– А она в больнице не помрет? А обратно как? А?
Руднев звонил трижды, радостно приветствуя и быстро прощаясь. Во время третьего звонка Илья закивал-закивал – договорился. Он оторвал от газеты, в которую завернут был заяц, клочок и записал на нем свой телефон, название и адрес больницы, куда собирался везти Катерину.
Старик стал собирать жену в дорогу, но сперва не понимал, за что хвататься. Он подносил к постели какое-то белье, держал его над больной. Та отвечала всегда «нет» и чуть мотала головой. Когда старик поднес к ней два халата на выбор, она сказала: «Не поеду». К ней опять подошел Руднев и стал убеждать простыми понятными фразами. Наконец, когда она услышала от врача, что ее не оставят в больнице и обязательно вернут, Катерина ответила: «Пусть». Илья не спешил, он ждал, когда в ней укрепится решение.
– Поедем? – спросил он снова.
– Ладно, – кивнула Катерина.
Наконец старик собрал вещи и документы. Дед был коренаст и подвижен. Но в этих движениях пряталось будто бы не собственное усилие, а какая-то тяга, владевшая им против воли. Он двигался резко и твердо, двигался постоянно, словно кто-то не давал ему отдохнуть. Видно было, что человек стар, что он устал после леса, но усталость не берет его. Ни тяжелый ватник, ни сапоги, в которые он снова влез, перепутав правый с левым, не мешали ему. Они слетали, мялись под пяткой, но старик шел к машине, не сбавляя ходу.
С возней и топтанием они положили Катерину на заднее сиденье. Она скрестила руки на лбу, а потом запросила: «Посадите, не хочу лежать!» Ее усадили, теперь старушка могла смотреть в окно. Смена положения добавила ей сил и светлого чувства, что увозят ее вылечиваться, а не хоронить.
Подержавшись за руки и поглядев глаза в глаза, старики расстались. Мягко хлопнула дверь. Машина осторожно тронулась. Руднев посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, как дед, словно взятый на буксир, засеменил за машиной, но скоро встал и только глядел вслед.
Погода портилась. Тучи садились ниже и вот-вот должны были излиться. Руднев притормозил у сгоревшего дома.