У нас состоялся митинг. Залп был красноречивее всех слов: он воодушевлял! В тяжелое время сорок первого года такой залп был значительным событием. Молва о новом оружии разносилась по всему фронту, окрыляла воинов.
Как командир батареи, я, конечно, не всегда представлял общую ситуацию, сложившуюся там, где мы давали залпы, но угадывал, что мы были в самых горячих точках.
Своим огнем мы поддерживали дивизии, удаленные друг от друга на значительные расстояния. Поэтому приходилось совершать марши по рокадным путям — вдоль фронта от Почепа до Глухова. Марш требовал от подчиненных хорошо знать местность, вести разведку, проявлять инициативу и уметь выбирать огневые позиции.
Был на исходе сентябрь. На фронте от Шостки до Глухова шли напряженные бои. Дивизион подготовил огонь в полосе обороны 298-й стрелковой и 55-й кавалерийской дивизий. Залп по сосредоточению противника в рощах на северных окраинах Шостки вызвал десятки пожаров — горела боевая техника, рвались склады с боеприпасами, горючим.
...Наступление фашистских войск началось с артиллерийского налета. Пехота и танки противника атаковали позиции 55-й кавалерийской дивизии. Наши оказали упорное сопротивление. В воздухе появилась авиация противника. Грохот боя не утихал ни на минуту.
Во второй половине дня превосходящим силам врага удалось вклиниться в оборону дивизии в направлении Ямполя. Командир дивизиона приказал подготовить залп по участку прорыва, но когда одна из батарей занимала огневую позицию, немецкие танки уже наползали на наши окопы, сбивали противотанковые орудия. Они вели огонь с ходу, надеясь вызвать панику. А в образовавшуюся брешь торопились мотоциклы и автомашины с пехотой.
В это время на огневые позиции прибыл командир дивизии генерал-майор К. Г. Калмыков в сопровождении нашего командира дивизиона. Генерал был сильно встревожен: «Немцы не считаются ни с какими потерями. Большой урон нам нанесла авиация, а средств прикрытия нет». И торопил: «Не медлите, капитан!»
Командир огневого взвода лейтенант И. Е. Табанаков уточнил наводчикам цель: «По колонне машин». Поднятием руки я доложил командиру дивизиона о готовности. Тут же последовала команда: «Огонь!»
Залп ошеломил врага. Вызвал он замешательство и в наших подразделениях. Но скоро им стало ясно — на высоте горели вражеские машины, пятились танки, а уцелевшие солдаты скрывались за высотой. «Много довелось мне видеть, но такой огонь — впервые!» — восторженно сказал генерал.
Бой не прекратился, но возобновить атаку противник уже не решился. Сменив позицию, мы готовили второй залп, когда на батарею обрушилась артиллерия противника. Погиб командир взвода Бурмистров, ранило командира отделения Беляева, вместо выбывшего наводчика встал у прицела заряжающий Шеховцев. Контуженый водитель Широков наотрез отказался оставить позицию: «Я же коммунист!»
Только на второй день подвижные части противника обходными маневрами охватили фланги и вышли к нам в тыл. Тогда мы, конечно, не знали, что моторизованный корпус 2-й танковой группы Гудериана уже устремился на Навлю и Брянск...
Начался отход. «Командир полка приказал дивизиону отходить, — сообщил командир дивизиона. — Надо быть готовым ко всему. И знать, что происходит вокруг нас. В этой обстановке разведка нам нужна вдвойне!»
Приняли все меры боевого обеспечения — усилили разведку и охрану боевых машин, маскировку. Командиры и политработники совместно с контрразведкой разработали меры, чтобы не допустить разглашения тайны, а тем более потери боевых машин и боеприпасов. Все хорошо понимали, что не исключена встреча с противником, особенно с его танками.
Высланная разведка донесла, что дорога забита встречными войсками. Поселок Средина Буда захватили фашисты. Решено выходить на Комаричи. Шли полевыми и лесными дорогами.
Вскоре танки противника ворвались в Севск. Бой разгорелся мгновенно и жарко. Дивизион развернулся и дал залп по подходившим колоннам врага. Переправились через речку Нерусса. Разведка доносила самые противоречивые сведения. «Попытаемся прорваться в направлении Навля, Белые Берега — в район сосредоточения полка», — принял решение командир. Вражеские войска настигали нас. Опасность нарастала. Однако мы все еще надеялись прорваться.
По приказу командира дивизиона я выехал на разведку. На лесной дороге образовался затор. Ездовые на повозках обходили машины, ловко лавируя между деревьями. Пехота шла по другую сторону дороги. Одинокий артиллерист на лошади, нещадно ругаясь, пробивал дорогу двум 45-миллиметровым пушкам. И вдруг: «Танки!» Загудел переполненный людьми лес. Только властные голоса командиров гасили вспышки паники.
Я со взводом управления достиг лесной опушки. «Немцы!» — кричит мне артиллерист. Колонна вражеских машин появилась с лесной дороги слева. Кричу артиллеристу: «Где расчет? Разверните орудия!» Но у пушек одни ездовые. Место орудийных номеров занимают мои разведчики. Из-за кустов дорога через прицел не просматривается. Тащим орудия на руках. Первым стреляет командир взвода 45-миллиметровых пушек. Наводчик второго орудия — я. От первого попадания транспортер взорвался. «Бей по выходу из леса!» — кричит мне артиллерист. Припадаю к резиновому наглазнику, навожу перекрестие в машину противника. Попробуй поспей, когда между кустами мелькают машины. А тут еще подводят руки: дрожат — вроде и не боюсь, а дрожат. Нажимаю на пуск. Снова прицеливаюсь. По щиту забарабанили пули. А артиллерист кричит: «Куда бъешь, растяпа? Бей по выходу дороги!»
Очередной снаряд посылаю на выход дороги из лесу, как в дыру. Слышу: «Вот так им, гадам! А я им по сопатке, по сопатке!» Пока немцы оправились от испуга, мы успели разбить несколько машин. Артиллерист не успокаивается: «Быстрее лошадей! Что вы там?!» — и добавляет крепкие слова.
Увел пушки в лес, а мне на прощание сказал: «Ты уж извини, командир, за ругань. Такой характер. За помощь — спасибо». «С таким не пропадешь, — думал я. — А нам надо выводить боевые машины».
Прошло еще около суток. Дивизион сосредоточился в лесу. Боеприпасов осталось на один залп.
Разыскали командира отходящего стрелкового полка. Он размещался в молодом сосняке. Согласовали залпы батарей: одной батарее бить по противнику, сосредоточившемуся у Гутовского лесозавода, другой — по выходу из деревни Волчья Яма. Командир полка долго молчал, вглядываясь в почерневшие от усталости, пыли, пороховой копоти лица незнакомых ему командиров. «Обстановка, товарищи командиры, сложная, — сказал он. — Противнику удалось овладеть городами Брянск, Карачев... Войскам приказано отходить на рубеж Мценск — Белев». Мы оказались в глубоком окружении.
...Мимо батареи прошли последние стрелки, связисты, саперы. Залегшая впереди пехота одного из батальонов стрелкового полка провожала их печальными взглядами. Батальон готовился к арьергардному бою, наша батарея — к последнему залпу.
Бойцы углубляли окопы, запасались патронами, гранатами, бутылками с горючей смесью. Сотни глаз следили за горизонтом, откуда ждали врага. С минуты на минуту послышится сигнал.
Последний залп!
Едва успели поставить ящики с взрывчаткой на боевые машины, как поблизости начали рваться снаряды. На раздумье не оставалось времени. Четыре оглушительных взрыва уничтожили наше секретное оружие.
А бой разгорался. Лейтенант Табанаков проверяет гранаты, подбадривает гвардейцев: «Мы не с голыми руками. Нас не возьмешь!» Поднимаются пехотинцы, рядом с ними командир батальона. Чуть позади — цепь наших разведчиков... «Ура-а-а!» — контратакуем в неудержимом порыве.
...Отходили с оружием в руках, готовые в любую минуту защищаться.
В живых осталось немногим более сорока батарейцев. Подсчитали и отходивших вместе с нами пехотинцев, кавалеристов, саперов, связистов. Всего 96 человек. Так и пошли. Без связи, без продовольствия, без достаточного количества оружия и боеприпасов. «Фашисты, — вспоминает Табанаков, — спешили покончить с окруженными войсками. Рыщут по дорогам, прочесывают рощи, кустарники, лесные опушки, овраги. Брызжут огнем броневики, обстреливают и бомбят самолеты, пылают деревни... Горе тому, кто попадется на глаза убийц-фашистов. Они охотятся за одиночками, расстреливают безоружных и раненых».
В сложившейся обстановке командир батареи видел свою задачу в том, чтоб сохранить личный состав. Малодушие, сомнения, всяческие слухи могли погубить людей. Коммунисты и комсомольцы помогали укрепить дух, дисциплину отходивших с нами людей, рассеять неуверенность, преодолеть страх.
Не всем удалось выйти из окружения: с одними меня разлучили дороги, других унесла смерть. В конце октября мы вышли к своим. Не погибла 1-я батарея 1-го дивизиона 1-го ГМП! Свой боевой путь она продолжила в составе 6-го отдельного гвардейского дивизиона капитана Ильина. Позднее командиром этого дивизиона был назначен я.
К. Д. Карсанов. Дни испытаний
К. Д. Карсанов, Герой Советского Союза, генерал-майор артиллерии запаса
Первый день войны я встретил близ западной границы. Мы, слушатели Военной академии имени М. В. Фрунзе, проходили стажировку в войсках. Срочно отбыли в Москву. Здесь начальник академии объявил о прекращении учебы и направлении на фронт.
29 июля я получил назначение в 1-й гвардейский минометный полк на должность помощника начальника штаба.
Штабная работа была мне не по душе, ранее я командовал взводом и батареей, участвовал в советско-финляндской войне 1939 — 1940 годов. Попросил командира полка направить меня в дивизион. Моя просьба и ходатайство командира полка были удовлетворены, я был назначен командиром 2-го дивизиона.
Велико было изумление, когда я впервые увидел новое оружие — боевые машины, которые предназначались для стрельбы реактивными снарядами. Артиллерия без стволов! Какие-то рельсы... Все это не укладывалось в обычные представления об артиллерийских орудиях. Озадаченный, ехал я на показные стрельбы. Но то, что мы увидели на полигоне, превзошло все ожидания. Залпы боевых машин М-8 и М-13 буквально ошеломили. Мы никогда не видели столь скорострельного, почти мгновенного, мощного залпового огня. Результаты стрельбы, маневренность, скорострельность нового оружия покорили